Мама демонстративно вздохнула.

— Знаешь, не стоит вести себя так, будто твоя дочь умерла. Она могла сделать что-то куда худшее. Кроме того, он только наполовину японец.

— Слушай, ты, жадная женщина, она не могла сделать ничего более худшего. Он съест вас обеих живьем и выплюнет в канаву, а мне придется сидеть здесь и смотреть на это. — В папином голосе было столько страдания, что мне хотелось вбежать в комнату и успокоить его. Сказать ему, что этого у нас еще не было. Его дочь была еще девственницей. Достаточно было бы одного предложения: «Папа, мы не спали». Еще не было слишком поздно сказать ему это, но тогда я потеряла бы Люка. А я хотела Люка больше всего в мире. Папа был не прав относительно него. Пройдет немного времени, и он увидит, как не прав он был насчет Люка.

Итак, Люк пришел к нам на ужин.

Он принес маме огромную коробку импортных конфет, перевязанных лентой. Вид толстой кремовой коробки и бархатного, им лично завязанного банта растопили лед в ее алчном сердце. Она посадила Люка за стол напротив папы. Я никогда не видела ее более воодушевленной, более общительной, чем в тот вечер. И даже не могла подумать, что она способна так сиять. Мама превосходно играла роль радушной хозяйки. Все было безупречно: еда, сервировка, темы для общения, которые она с улыбкой предлагала, немного тесноватое ей, но элегантное платье. Мама совершенно владела ситуацией. Люк был очарователен и вежлив, но могу сказать, что к маминым ухищрениям понравиться любой ценой он остался равнодушен, и втайне была рада этому.

Он смотрел на все так, будто это было представление, поставленное для того, чтобы развлечь его, и мама была в главной роли. Его цепкий взгляд ничего не упускал.

Папа сидел без всякого выражения на лице, молча. За своими очками он выглядел беспомощным и несчастным. Я уже, было, стала думать, что все мы недостаточно утонченные для того, чтоб понравиться Люку, когда он поймал мой взгляд.

— Красивые цветы, — прошептал он.

На моих щеках выступил румянец, мне было приятно, что он заметил мое рукоделие, но, уловив мамин бдительный взгляд, я кротко опустила глаза. У меня была своя роль. Роль скромной невесты.

— Итак, какие у вас намерения относительно нашей дочери? — спросила мама после того, как Белла подала десерт. Где мама научилась делать такой лимонный мусс? Все в комнате замерли. Папа положил ложку и наклонился вперед. Рука Люка замерла.

— Только самые благородные и своевременные, — ответил он.

Мама улыбнулась.

— Конечно, я никогда не сомневалась в порядочности ваших намерений, но никогда не мешает узнать о намерениях поклонников нашей дочери. Кроме того, она так молода и так невинна.

Я молилась, чтобы мама остановилась на этом, и так и произошло.

Глаза Люка потемнели.

— Именно так. Эта ее невинность сначала и привлекла мое внимание, — сказал он так тихо, что мне пришлось прислушиваться, чтобы уловить его слова. Потом он сделал маме комплимент по поводу лимонного мусса. — Невероятно вкусно, — похвалил он. Мама должна дать рецепт его повару.

Мама сдержанно улыбнулась. После того как Люк ушел, мама с папой снова поссорились. Мама сказала, что папа сидел, как идиот.

— Гладильная доска сказала бы больше, — язвительно заметила она.

Папа обвинил ее в том, что она чуть ли не ботинки Люку лизала.

— Будь осторожна, — сказал он. — На его ботинках куски внутренностей других людей.

Мама просто бросила на папу ядовитый взгляд и открыла принесенную Люком коробку конфет. Выражение ее лица изменилось на жадное, как будто она уже забыла о папе и его тревоге за меня. Разгневанный, он набросился на нее и выбил коробку из ее рук. Конфеты взлетели в воздух. Кусочки золотистой бумаги парили вокруг мамы.

— Ты жадная шлюха! Разве ты не видишь, что делаешь? Ты продаешь свою дочь за коробку конфет, — прошипел он.

Мамино лицо стало подергиваться. Затем она рассмеялась, и в этом смехе была издевка и высокомерие. От совершенного бессилия папа ударил в стену кулаком, разбив его до крови, и вышел из дому, сопровождаемый смехом жены, звеневшим у него в ушах. Мама и не взглянула на цемент, сыпавшийся из вмятины в стене, она, казалось, была невосприимчива к папиной злости и его оскорблениям. Она наслаждалась перспективой иметь богатого зятя — кстати, одного из самых богатых людей Малайзии. Я помогла ей собрать с пола конфеты. Она сдула с них пыль и съела, начав с тех, у которых была начинка из клубничного крема.

Я поехала с Люком к бабушке, с которой они быстро нашли общий язык. Меня успокоило то, что он ей понравился. Кошмар с папой продолжался. Он отказывался быть хоть немного мягче. Когда мы оставались одни, он с грустью предупреждал меня:

— Ты пожалеешь об этом, Димпл.

И что бы я ни делала, ни говорила, он не менял своего мнения. Бабушка сказала мне, что станет легче, когда появятся дети. Топот маленьких ножек быстро заставит его передумать. Бабушка играла с Люком в китайские шашки. Я знала, что она жульничает, потому что слишком хорошо помнила, как она играет, но делала она это так умело, что я не думаю, чтоб Люк это увидел. Она выиграла почти все партии, хотя Люк был хорошим игроком. Он заботливо спрашивал ее о здоровье, внимательно слушал о ее проблемах и согласился устроить несколько встреч с ведущими специалистами в городе, чтобы постараться избавить ее от некоторых недугов. Кажется, бабушка, в свою очередь, ему понравилась.

Однажды в субботу Люк забрал нас с Беллой, и мы отправились за покупками. Мама провожала нас с горящими глазами. Вообще-то Люк терпеть не может ходить за покупками, поэтому он дал нам обеим по пятьсот рингитов и сказал, что мы встречаемся через час в кофейне внизу.

— Купи себе платье, — сказал он, подмигнув мне и дотронувшись до моего носа, а потом вышел из торгового центра и очутился в прохладном плену ожидавшей его машины.

Я купила белое платье, на мой взгляд, коротковатое, но Белла сказала, что смотрится оно классно. К нему подходил один пиджак, напоминавший своим дизайном что-то от Шанель. В другом магазине я выбрала пару коричневых туфель. Белла присмотрела одно довольно-таки смелое красное платье в полоску и еще ярко-красную помаду. Мы обе решили сразу надеть купленные вещи. Мне показалось, что Белла выглядит просто сногсшибательно, и даже подумала, не покажется ли она Люку красивее меня. Сестра смотрелась очень сексуально в своем красном платье и с пышными кудрявыми волосами. Мужчины глядели ей вслед.

Мы спустились вниз, в кафе. В этот самый момент вошел Люк. Он смерил ее взглядом и засмеялся.

— Когда ты совсем вырастешь, то будешь просто поедать мужчин, правда? — пошутил он. Потом повернулся ко мне и сказал: — Ты ослепительна. Мне нравится платье. Чистота тебе к лицу. — Он сказал это так задумчиво, что с этого момента я забыла о том, чтобы выглядеть сексуально. Люку, наверное, не нравятся броские женщины, раз он считает, что я должна носить белое.

— Ты выглядишь сегодня, словно цветок, — сказал он после того, как официант принял заказ, а Белла с возмущением фыркнула и удалилась в дамскую комнату. Он смотрел, как она уходила, а я смотрела, как он на нее смотрит. Она, кажется, немного заинтересовала его. — Она всегда такая? — спросил он.

— Всегда, — сказала я, думая с чувством надвигающейся опасности, не нашел ли он мою сестру более привлекательной. Мужчины были так непредсказуемы, а для меня и вообще чистым листом. Я не знала о Люке еще так много!

Для моей свадьбы был выбран подходящий день. Мама хотела большого праздника, папа вообще не хотел никакой свадьбы, а Люк казался равнодушным к церемониям. Он хотел, чтобы я была в белом сари, но маму чуть удар не хватил, когда она это услышала.

— Что? — завизжала она. — Чтобы моя дочь была одета во вдовьи цвета в день собственной свадьбы? Вся цейлонская община в Малайзии сможет позабыть о своих проблемах, смеясь над таким глупым зрелищем.

Она начала с того, что заказала мне сари из Бенарес, где маленькому смуглому мальчику придется сидеть и шить его в крохотной комнатке без окон с пяти утра до полуночи. Ему понадобится тонкая игла и дорогая золотая нить, чтобы подготовить шесть ярдов изысканной парчи, которую я надену только один раз. Красную, как кровь, с подходящей к ней блузой.

Когда ее доставили, завернутую в тонкую бумагу, мама была особенно довольна тяжелой тканью. У нее было темно-синее сари из великолепной, роскошной парчи, а Белле, как она решила, лучше всего будет в желто-оранжевом. Она также заказала две набедренные повязки — дхоти — кремового цвета для папы и Нэша. Высокий, как у Неру, воротник и кайма на длинной развевающейся рубашке и брюках были искусно украшены ручной отделкой. Приглашения с золотым каллиграфическим тиснением были разосланы, и начали приходить ответы. Местом приема гостей был выбран отель «Хилтон». К маме пришла великолепная европейка в стильном костюме и с портфелем из крокодиловой кожи.

Из этого портфеля появились образцы ткани, прайс-листы, разноцветные этикетки и подробный план этажа, включавший место для сцены. У нее были списки подходящих свадебных певцов, брошюры со свадебными тортами, флористами, специализирующимися на цветочных оформлениях официальных праздников. Очень тонко она наложила вето на мамин план оформить все в розовом цвете.

— Персик, груша и немного лайма, — сказала она с мягкой улыбкой победителя на красных губах. Мама почему-то признала правильность ее суждений.

Люк прислал украшения, которые я должна была надеть в день свадьбы. У мамы заблестели глаза, когда она увидела, как приехал его водитель с перевязанными атласной лентой коробками, в которых были ожерелья, цепочки, кольца, серьги и подходящие к ним браслеты. Это все было усыпано бриллиантами. Я вздохнула. Как-то мне нужно было найти в себе мужество сказать Люку, что мне не очень-то нравятся бриллианты. Возможно, однажды я скажу ему, что особенно люблю изумруды и перидоты.

Люк спланировал наш медовый месяц. Куда мы едем, он хранил в секрете.

За день до свадьбы я от волнения ничего не могла делать. Каждый уголок или укромное местечко в доме были заняты цветами, банановыми листами с рисом, фимиамом и серебряными чашами со святой водой, масляными лампами и женщинами среднего возраста. Разговоры в доме не прекращались. Одетые в яркие сари, с безукоризненно стянутыми пучками волос на самой шее, исполненные предложениями, идеями и советами, как все лучше сделать, они были силой, с которой нужно было считаться. Они буквально толпились и на кухне, и в гостиной, и в спальнях, и, клянусь, даже в ванной. Чем толще они были, тем больше они командовали. Мое сари висело в шкафу, а чемодан был собран к поездке в медовый месяц. Там была теплая одежда, перчатки, берет, плотные носки и практичные ботинки до лодыжки. Все остальное, как успокаивал меня Люк, можно было купить за границей.

Я также потратила немного денег на шелковую ночную рубашку. Восхитительно свежая и легкая, словно ветер, она сразу же выскальзывала у меня из рук. Я краснела, думая о том, как отреагирует на это Люк. Она была чисто белая, но на самом деле так далека от чистоты моих помыслов, насколько это вообще было возможно. Я понимала, что купила ее для того, чтобы снова увидеть незнакомца, который жил в Люке. Того самого, которого я лишь мельком увидела тогда возле озера. Он казался удивительным парнем и заставил меня почувствовать что-то темное глубоко внутри меня. Я признаюсь, мне хотелось, чтобы он прижал меня к своему крепкому телу, пока я не почувствую себя его частью. Пока я не почувствую, что таю и проникаю внутрь его груди, в его тело. Очутившись внутри него, я действительно его узнаю. И тогда я бы могла доказать папе, что он был не прав, раз и навсегда. В конце концов, я знаю, что папа ошибался столько раз в жизни. Чего стоят только все те сделки, не удавшиеся из-за того, что он неправильно понял своих партнеров.

После всех дней лихорадочной подготовки и ожидания день моей свадьбы вспышкой пронесся у меня перед глазами, словно фильм при ускоренной перемотке. Я помню маму, которая выглядела ослепительно и гордо улыбалась в своем темно-синем парчовом сари, и ярко одетых женщин, чьи колкости по поводу расовой принадлежности Люка были нейтрализованы при известии о его огромном богатстве. Их бурлящий котел со злобными комментариями был разбит их же завистью. Папа, бедняжка, плакал. Слезы появлялись из уголков его глаз и стекали по щекам, а ярко одетые женщины считали, что это были слезы радости. Где-то сзади, у колонны, стояла тетушка Анна. На ней было простое зеленое сари с тонкой золотой каймой, в волосах — красные розы, а на губах — грустная улыбка. Я знала, что она волнуется из-за меня. Боится, что я буду съедена чудовищем по имени Люк. Помню долгий путь к возвышению, где меня ждал Люк, и тогда, видя его темные спокойные и исполненные любви глаза, я избавилась, наконец, от сомнений в том, правильное ли решение я приняла.