Я наблюдала за тем, как Люк собирается уходить. Надев свою белую с серым шелковую рубашку, он выглядел совершенно обворожительно. Он улыбнулся мне и нежно поцеловал в макушку.

— Я не должен опаздывать, — предупредил он.

Я знаю, что ты не должен, ты — человек с сердцем змеи, подумала я про себя. Теперь и у меня был свой секрет. Это позволяло мне ощущать себя сильной перед лицом его гадкого обмана. Если он мог смотреть мне в глаза и лгать прямо в лицо, что ж, я тоже смогу.

— Мне подождать тебя? — спросила я, слегка улыбаясь.

Люк давно уже не видел такого выражения на моем лице и выглядел удивленным.

— Хорошо, — довольно охотно ответил муж.

Возможно, именно тогда я начала его ненавидеть. Я не знаю.

Но на лезвии моего топора — старая кровь, и мысль о жизни без Люка по-прежнему невыносима. Я слушала, как звук мотора его машины затихает в конце подъездной дорожки, прежде чем в ярости взбежала вверх по лестнице, рассыпала соль под его кроватью и выплюнула мантры, свернувшиеся внутри моего рта. Я звала его домой.

Через полчаса я проделала то же самое еще раз. Слезы злости бежали по моему лицу. Я приказывала ему вернуться домой.

Через тридцать минут я повторила это снова. На этот раз мой голос стал жестким и полным ненависти. Я приказывала ему вернуться домой.

— Вернись домой сейчас же! — ядовито шипела я.

Он приехал меньше чем через двадцать минут. Не веря своим ушам, я слушала урчание его «мерседеса». Рамеш действительно знал свое дело. Это была битва, которую я собиралась выиграть. Мне хотелось хохотать. Послышался звук ключа во входной двери.

— О, ты рано вернулся, — ненароком заметила я.

На мгновение муж замер посреди комнаты, как будто в смущении, и странно посмотрел на меня.

— Что случилось? — спросила я. Сердце заныло от легкого беспокойства. Я вовсе не хотела, чтобы он был таким потерянным. От него требовалось просто вернуться домой, к своей жене и любить ее, как раньше. Я пристально смотрела на него, а он — на меня.

— Я подумал, что ты могла заболеть, — сказал Люк странным голосом. — Я подумал, что в доме может быть что-то не так, почувствовал тревогу и беспокойство. У нас все в порядке?

— Да, — слабо ответила я, вставая и подходя к нему, чтобы взять его за руки. При виде его, такого растерянного, у меня сжалось сердце. В конце концов, у меня не было к нему ненависти. Он был моей жизнью. — О, Люк, все хорошо. И у нас все в порядке. Пойдем спать.

— Мне кажется, у меня по спине, под рубашкой что-то ползает, — пробормотал он себе под нос.

Я проводила его наверх по лестнице, безвольного и растерянного. В постели он не хотел заниматься любовью, но крепко прижимался ко мне, словно ребенок, испуганный ночным кошмаром. Его поведение встревожило меня. Сила соли под кроватью вселяла в меня страх. Снова и снова я вспоминала смущенное лицо Люка, когда он говорил: «Мне кажется, у меня по спине, под рубашкой что-то ползает». Люк, без его горящих глаз, представлял собой перепуганного зомби. Ответственность за превращение его блестящего ума в кашу не должна лежать на мне. В эту ночь я долгие часы лежала без сна, прислушиваясь к его дыханию. Один раз он вскрикнул и задышал тяжело. Я разбудила его, и несколько жутких мгновений он загнанно смотрел на меня, не узнавая.

— Все в порядке, — успокаивала я мужа в мягкой темноте, гладя по голове даже после того, как его дыхание стало глубоким и он уснул у меня на груди. Почему мое глупое сердце желало яда его ласк?

На следующее утро я подмела соль, собрала все кристаллики и смыла их в туалете. Люк, каким он был в предыдущую ночь, был для меня слишком пугающей перспективой. Красный мешочек я выбросила в мусорную корзину, а воспоминание о предупреждающих глазах Рамеша спрятала в самом дальнем уголке своего сознания. Никогда больше не буду пробовать чего-либо в этом роде. Буду любить Люка, пока не разлюблю, а потом буду свободна. Это было единственным оставшимся для меня выбором.

Чтобы успокоиться, я составила большую композицию из цветов, которая закрыла почти треть обеденного стола. Сложенная только из бутонов белых роз, веток тиса и пурпурных гиацинтов, она выглядела как букет для похорон, скорбный по своей цветовой гамме; но, когда вошел муж, он сказал:

— Ой, Димпл, какая красота! У тебя в отношении цветов действительно есть талант.

Он не понял, что бутоны белых роз означают сердце, не знающее любви, тис — печаль, а пурпурные гиацинты — мою скорбь. Ну, что же, как было ожидать, чтобы такой лев, как он, разбирался в тонких эмоциях, которые живут в цветах? В конечном счете, это, должно быть, его секретарша выбирала бледно-желтые нарциссы, которые он присылал мне, и красные тюльпаны, которые он приносил к порогу моего дома.

Как я и предполагала, Люк продолжал с ней встречаться. Я просто чувствовала это своей кожей. Это чувство раздражало душу, как кожу грубая материя. Эта женщина приходит ко мне в моих снах, помахивая мне издалека. Иногда она смеется и насмешливо трясет головой. «Это не твой мужчина, — говорит она мне. — Он мой».

Я просыпаюсь и смотрю на своего мужа, почти очарованная. Он не догадывается о том, что я знаю, поэтому нежно любит меня, покупает мне цветы, бархатистые и дорогие. Я смотрю на него и улыбаюсь, потому что он никогда не должен узнать, что я знаю его шлюху в лицо.

Теперь поговорим о Нише.

Аму по-настоящему любит Нишу. После обеда они вместе сонно валяются в гамаке. Иногда я на цыпочках выхожу, чтобы посмотреть, как под деревом спят люди, которых я люблю больше всего на свете. Вид пота на их верхних губах, ровное дыхание и мельчайшие сосудики, паутиной пронизывающие их опущенные веки, как полузакрытые окна, успокаивают меня. Аму вызывает во мне забавные чувства. Когда я вижу ее в храме в окружении таких же пожилых людей, она выглядит хрупкой и жалостливой. Ее жизнь представляется законченной и пропадшей понапрасну; но когда я вижу, как она качает на руках! Нишу, мне кажется, что у нее богатая и насыщенная жизнь.

Белла собиралась покупать дом, и я пообещала предоставить первый взнос. Конечно же, Люк не будет возражать. А если будет, это было бы очень плохо. На мой день рождения он купил мне самый большой бриллиант, который я когда-либо видела в жизни. Я полагаю, что при постоянно развивающейся экономике страны дела у него идут очень хорошо. Это просто нелепо, как он полностью слеп по отношению к моей боли и печали. Неужели это возможно, чтобы человек мог быть настолько слепым?

Приезжала мама, хотела денег. Папа чувствовал себя не очень хорошо и не работал. Ей было нужно двадцать тысяч рингитов.

— Конечно, мама.

Язык у нее очень розовый и очень острый. Он энергично движется во рту, как какой-то механизм со своей собственной программой действий. Я просто восхищаюсь этим. Это напоминает мне тот случай, когда дядя Севенес так напился, что сравнивал маму с узколобыми обезьянами-ревунами, которых он видел в Африке, — черными, с очень розовыми языками. «Если бы ты, Димпл, видела процесс их совокупления, ты была бы просто потрясена тем, насколько они напоминают твою дорогую мамочку, когда она разговаривает». Конечно, когда он говорил это, то едва стоял на ногах от выпитого. Но все-таки.

Через несколько дней мама приехала опять. На этот раз у Нэша были неприятности с акулами-кредиторами. Ей было нужно пять тысяч. Я дала ей десять. Я знаю, что Люк ненавидит маму и порой задает вопросы о больших расходах наличных, но… Да пошел он!..

Прошло две недели, и снова мама оказалась в моей гостиной. Нэш опять был в серьезной беде. Он «одолжил» сорок тысяч рингитов из сейфа у себя в офисе в пятницу вечером, рассчитывая на выходные удвоить эту сумму за столом русской рулетки в «Джентинг Хайлэндс». Можно было и не говорить, что он все проиграл. Его хозяин написал заявление в полицию, и Нэша забрали. Когда мама пришла навестить его, его бронзовые руки все были покрыты ожогами от сигарет, а глаза, всегда такие надменные, теперь светились диким страхом.

— Это мне сделал полицейский, — отчаянно шептал он разбитыми губами. Нэш неистово схватил маму за руку и умолял ее откупиться от его хозяев, чтобы они сняли обвинения.

Ни слова больше, дорогая мама. Я пошла с ней в банк и сняла наличные деньги. У меня вырабатывался вкус к тому, чтобы давать маме деньги Люка. Позвонил пана, чтобы поблагодарить, но голос его звучал надломленно. Я понимала, что он при этом чувствует.

Давайте я расскажу вам одну историю — она довольно странная, но, уверяю вас, это чистая правда. Вы сами решите, поступила ли ее героиня правильно или нет, потому что я лично боюсь, что она совершила серьезную ошибку, и пути назад уже нет.

Это произошло не так уж давно, на вечеринке в роскошном доме. Прекрасный мужчина, не улыбаясь, наблюдал в толпе гостей за нашей юной героиней, обвешанной драгоценностями и такой красивой. Конечно, он не мог слышать, о чем они говорили, заискивающий официант и она, но он мог видеть то, что говорили друг другу их страстные юные тела. Они флиртовали друг с другом. Мужчина пытался уловить ее взгляд. По ее глазам он всегда мог сказать, о чем она думает. Они были обращены вверх и были влажными от какого-то странного чувства. Видел ли он этот взгляд уже раньше? М-м-м, возможно. Он должен был глубже заглянуть в банк своей памяти. Теперь прошлое казалось таким далеким. Прежде всего, ему хотелось объективности.

Там. Там — красный ноготь, скользящий по складке на рубашке официанта. На глазах всех этих людей! Позор! Он подумал, как изящна ее шея, которая так идеально соответствует кольцу из его сплетенных пальцев. Женщина действительно была совершенна. Ему представилась картина: эта дерзкая потаскушка обхватывает своими гладкими и шелковистыми ногами обнаженный торс официанта. От этой воображаемой картинки у мужчины перехватило дыхание, словно он увидел все это прямо перед собой наяву.

Внезапно ему захотелось узнать, как все выглядит в реальности. Эти животные звуки, которые она издавала в его постели; ему захотелось понаблюдать это со стороны. Он был сам удивлен извращенностью своих мыслей, но успокаивал себя, что это был всего лишь эксперимент. Ему это может не понравиться, что, разумеется, оправдает всю его извращенность. Он видел брошенный в сторону официанта быстрый боковой взгляд ее прекрасных глаз и эту полуулыбку, которая скорее напоминала недовольную гримасу. Этот взгляд был ему очень хорошо знаком, взгляд, который однажды зажег ему кровь и ночью заставил гореть его поясницу от необходимости обладать этой женщиной. Он беспокойно заерзал.

Женщина откинула свои иссиня-черные волосы и, покачиваясь, стала уходить. Официант пристально смотрел ей вслед.

Мужчина встал и направился к официанту. Она выбрала состав исполнителей, теперь он должен нанять их. Подойдя достаточно близко, он щелкнул пальцами. Это было грубо, но официант обернулся, выражение его лица было профессионально-вежливым, хотя в глазах читалась обида. Он был действительно очень привлекательным. Мужчина улыбнулся официанту и поманил его пальцем. От возмущения плечи официанта напряглись, но все же он подошел жеманной походкой. Хорошо одетый мужчина расслабился.

— Вы хотели бы переспать с моей женой? — вежливо спросил он. В его холодных глазах застыла высокомерная усмешка.

Официант замер от неожиданности. Его глаза быстро пробежали по всей комнате.

— Я думаю, вы меня с кем-то перепутали, сэр. Я понятия не имею, кто может быть вашей женой. Мне платят только за то, что я подаю напитки.

Вот ублюдок, в его голосе, кроме благородного гнева и отвращения, слышалось еще и удовольствие.

— Это та самая, с длинными черными волосами, — сказал мужчина; его лицо стало жестким, когда он, протянув руку, снял длинный черный волос с пуговицы белого жилета негодующего официанта.

— Послушайте, мне не нужны никакие неприятности. — Официант заметно глотнул воздух.

— Эй, расслабьтесь. Я тоже не ищу неприятностей. Я просто хотел бы понаблюдать за этим.

— За чем «этим»? — глаза молодого человека стали круглыми от изумления.

— Я хочу понаблюдать за вами с моей женой.

— Вы сошли сума, — запинаясь, произнес официант, делая шаг назад. Никто до сих пор не предлагал ему таких отвратительных и невероятных вещей.

— Я заплачу вам пятьсот рингитов, если вы сможете увлечь мою жену в одну из спален в этом большом доме и оставите для меня открытой дверь смежной, ванной комнаты.

— Если меня поймают, я потеряю работу.

— Найдете другую, — равнодушно отрезал неулыбчивый мужчина, и глаза его уже оглядывали комнату, как будто он начал терять интерес к разговору. Когда его глаза обратились к предмету внимания его жены, официант уже вел заранее проигрышную войну с собственной жадностью. Да, жадностью. Причиной всех мужских падений.