Катажина Михаляк - Земляничный год

– Я издатель – не писатель. Ты же сам говорил, что те, кто пишет сам, не в состоянии объективно относиться к чужим текстам!

– Нет. Это я говорил о своей приятельнице-графоманке. Ты меня тогда спросила, почему я ей не доверил издательство, а я тебе ответил, и сейчас думаю так же, что она не смогла бы быть объективной по отношению к присылаемым текстам и что все закончилось бы тем, что мы издавали бы в космических количествах ее собственные нетленные произведения, а я пошел бы по миру.

– Ну да, с этим я, пожалуй, соглашусь. Но все-таки…

– А ты, в отличие от нее, понимаешь, что такое хорошая литература. И сама пишешь хорошо. Не прячь это в стол – издай. И признайся, что ты всегда об этом тайком мечтала.

– Вообще нет! Вот вообще… да, – неохотно призналась она.

– Ну вот! – он ласково похлопал ее по плечу. – Какое по счету это будет исполненное в этом году желание?

– Его даже не было в списке, – буркнула Эва, не понимая толком, чувствует она себя счастливой или несчастной.

Когда она представляла себе свою книгу на полках магазинов, на нее волной накатывало ощущение безграничного счастья. Но когда она мысленным взором видела уничтожающие рецензии маститых критиков и гадкие отзывы на форумах, уровень счастья стремительно падал. Но все-таки счастья было больше, чем страха.

– Ладно. Я это сделаю. Одновременно с книгой Сесилии. И знаешь, у меня есть одна мысль. Я еще не разговаривала об этом с Яном – решила, что сначала надо обсудить с тобой и узнать твое мнение…

– Да ладно, Эва Злотовская, в скором времени Язельская, неужели тебя заинтересовало мое мнение?! Все, иду покупать торт с фонтаном…

– С чем?!

– Ну, знаешь, такая штука – огненный фонтан, фейерверк. Давай докладывай.

– Я подумала… подумала, что повесть Сесилии должна иметь другой конец. У нее драматичное начало и такое чудесное, полное юмора и легкости содержание, что она просто обязана кончиться хорошо. Например, так: Сесилия едет в Афганистан несмотря на то, что рак загадочным образом испарился из ее организма и логично было бы остаться дома, в Ирландии, и просто радоваться жизни. Там, в Афганистане, на конвой нападают, но они отбивают атаку, хотя пара раненых имеется. Лекарства доставлены, афганские дети спасены. Сесилия возвращается домой и, поскольку ей уже дважды чудом удалось избежать смерти, начинает ценить жизнь и наслаждаться каждым ее мгновением. В страну возвращается также один из ее прежних коллег, тоже участвовавший в экспедиции, за которым она ухаживала в афганском госпитале, они влюбляются. И живут долго и счастливо. Ну, как тебе? Я понимаю, что это, наверное, глупо, но… – она замолкла, ожидая вердикта.

– Эва, – начал Анджей, беря ее руки в свои. – Это прекрасный конец. И именно так и должна заканчиваться эта история. Сесилия должна быть вознаграждена судьбой за все. Давай дадим ей все это хотя бы в книге. И это будет самый лучший памятник, который ты поставишь своей сестре.

– Обожаю тебя, – шепнула Эва, растроганная до слез.

Как бы ей хотелось, чтобы в жизни все было так, как в книге. Ей так хотелось познакомиться с Сесилией…

Хотя она с ней познакомилась. Через «Последний первый день» она узнала свою сестру. И своего отца.

Малый зал Дворца бракосочетаний не мог вместить всех гостей. Нечасто случаются тройные свадьбы, на которые приходят друзья и знакомые всех трех пар. Хорошо хоть, что молодым удалось пробраться к работнику загса, который должен был через минуту соединить их на всю жизнь в горе и в радости.

Первыми расписывались и произносили клятвы Анджей и Каролина.

Он был необыкновенно красивым в своем черном смокинге, она – тоненькая, изящная – выглядела просто неземным существом в кремово-изумрудном длинном платье.

Следующими были Анна с Яном. Он держал дрожащую ладонь своей нареченной так крепко, как будто не хотел больше отпускать ее ни на минуту, и вздохнул облегченно только тогда, когда она поставила на документах свою подпись, признавая тем самым себя его женой.

И вот подошла Эва, которую вел… нет, не Витольд: жених ковылял на костылях, а штаны на нем как-то неестественно топорщились, потому что под ними были загипсованные ноги. Эву вел под руку ее отец, Ян О’Коннор, – и все вокруг аплодировали. Минуту назад он сам произносил слова клятвы, а теперь отдавал другому мужчине свою чудом найденную дочь…

Ни один из присутствующих в зале не удержался от радостных слез.

Чиновник произнес слова клятвы, и Витольд начал повторять их, как вдруг Эва побледнела как стена.

Работник загса повернулся в ее сторону:

– Берешь ли ты, Эва Злотовская, себе…

– Да, да! – придушенным голосом прервала она его. – Я беру Витольда Язельского себе в мужья! – Она набрала воздуху. – И давайте поскорее заканчивать, потому что… потому что, кажется, началось!

– И пришли в Вифлеем пас-ту-хи, и играли младенцу на ли-ре…

– Эй! Входите, входите, пастушки, а то холода напустите! – Эва впустила колядующих. – Мам, давай свою шубку. Витя, возьми у бабушки еду. Hello, Ian, how is your polish?[1]

– С каждым разом better[2], – ответил Ян с хитрой улыбкой.

Эва задавала этот вопрос постоянно, при каждой встрече, иногда несколько раз в неделю, а он, желая ее подразнить, в ее присутствии специально пересыпал польский язык английскими словами.

– Here you have пироги с mushrooms, fish по-гречески, маковый рулет и cheesырник.

– What?! То есть – что?! – Эва начала смеяться.

Маленькая Юленька, сидящая у нее на руках, тоже расхохоталась в голос – так, как умеют смеяться только дети.

– О, а вот и Каролина с Анджеем, и Изка. Вот тебе твоя внучка! – она сунула девочку в руки отцу. – А я пошла готовить подарки.

– А я думал, что dinner[3]! – крикнул Ян ей вслед.

– В диннерах лучше разбирается Витольд! – ответила она уже с крыльца.

Действительно, Витольд куда лучше хозяйничал на кухне и готовил вкуснее, чем Эва. Сначала это вызывало в ней жуткие комплексы, но потом она смирилась и с готовностью стала позволять ему баловать себя: то ватрушками с творогом, то помидорами с базиликом, то пенне алла карбонара, которые обожала. А еще больше ее избаловало то, что ее собственный отец тоже весьма неплохо готовил.

Вот и в этот раз: пироги с грибами и рыба по-гречески были делом рук ее отца, а Витольд приготовил свои фирменные блюда: кутью с маком и борщ с ушками, причем борщ он варил из настоящей свеклы, а ушки лепил чуть не неделю.

Поэтому Эва предпочитала заниматься с Юленькой, писать новую книгу, готовиться к рекламной кампании книг «Последний первый день» и «Земляничный год», публикация которых была запланирована уже на февраль. И еще она занималась собой, чтобы прекрасно выглядеть. В общем – делала все то, что делают обычно молодые счастливые матери. Много удовольствия доставляло ей также общение с ее мохнатой бандой – двумя собаками и кошкой, которые тоже причиняли немало хлопот: бесконечная уборка, стирка, вытирание лап и мытье полов от следов этих лап, и все это в сопровождении периодических криков:

– Тося, не царапай Пепси! Юля, не тяни Тосю за хвост! И глазки ей не выковыривай! Растяпа, перестань лизать ребенку голову – я только что ее помыла! Витольд, не корми псов под столом, я все вижу!

И так далее и тому подобное.

Эва была счастлива.

А сегодня, в сочельник, когда в Земляничный дом приехали все ее самые близкие люди, она была самая счастливая в мире.

Иза, за которой, кстати, хвостом ходил приглашенный на праздник брат Анджея, то и дело украдкой взглядывала на свою подругу и покачивала головой, поражаясь, как сильно любовь меняет человека. Эва, еще недавно неприметная серая мышка, расцвела и превратилась в сияющую, уверенную в себе прекрасную молодую женщину. Она отдавала распоряжения, покрикивала на гостей и домочадцев – и все ее слушались. Или делали вид, что слушаются.

– Анджейка, где твое чувство прекрасного? Где вкус?! Ну куда ты вешаешь этого ангелочка?! Ты что, не видишь – там уже и так понавешано фигурок! Уже скоро игрушек не останется, а елка до сих пор стоит голая как… голая, короче. Перевесь ангела повыше. Не сюда! Мама, нет, не так! Поставь этот салатник рядом с рыбой, они хорошо сочетаются!

– Сюда? – спрашивала Анна с ласковой улыбкой, а Анджей послушно перевешивал ангелочка на другую ветку. Эва была таким очаровательным командиром, что никто против ее командования не протестовал. Разве что Витольд время от времени пытался ее усмирить, но гости подмигивали ему и шептали:

– Да пускай! Пускай развлекается!

А вот и первая звезда.

На столе стоят двенадцать традиционных блюд. На белоснежной скатерти сияет фарфор. Чудесный запах компота из сухофруктов смешивается с неповторимым, единственным в своем роде запахом еловых веток. Чарующие звуки рождественских гимнов негромко доносятся из радиоприемника. Счастливые лица и сияющие глаза собравшихся под крышей Земляничного дома. За окном в свете уличных фонарей кружатся снежинки, где-то слышится далекий собачий лай, снег скрипит под колесами проезжающего автомобиля… и тишина. Волшебная тишина маленькой деревни, жители которой как раз садятся за праздничный стол ужинать.

Облатка, переломанная пополам точно так же, как делали это сто и двести лет назад, загадывание желания, слезы или смех. Время познания. И время любви.

Елка, наряженная игрушками, гирляндами и дождиком, блестела в углу комнаты, восхищая и радуя смотрящих на нее чуть не до слез. Они первый раз стояли вокруг этого необыкновенного дерева в таком полном составе – раньше никто из них и мечтать не мог, что семья вдруг так разрастется и пополнится не одним новым членом – Юленькой, а еще и отцом, и дедом.

Витольд, хозяин дома, начал раздавать подарки. Так же, как и раньше, выбранные с любовью и вниманием.

И вот уже все собрались сесть за стол, как вдруг пани Анна хлопнула в ладоши, и все уставились на нее.

– Мы же забыли о нашем подарке! Ян! Подарок для Эвы и Витольда!

Ян полез в карман и вытащил оттуда небольшую бархатную коробочку, протянул ее Эве.

– Надеюсь, ты не собираешься делать мне предложение! – пошутила та и с любопытством заглянула внутрь.

Ключи от машины!

В свете лампочек гирлянды весело подмигивал брелок с логотипом «фольксвагена».

– Гучик-два, – сказал Ян, а Эва взвизгнула от восторга и недоверия.

– Где он?! Где вы его спрятали?! – Она бросилась обыскивать карманы его пиджака, а он ласково потрепал ее по руке:

– Да он тут, рядышком, на соседней улице.

Она тут же накинула на плечи свой знаменитый бараний полушубок и выскочила на улицу.

Все остальные последовали за ней и издалека услышали:

– А-а-а! Какой замечательный!

На сверкающем белом снегу стоял новехонький «фольксваген-комби», перевязанный ярко-красной лентой.

– Я же о таком мечтала! Откуда вы узнали, что я мечтаю о Гучике-втором? Он просто супер! И он не будет ломаться раз в неделю! И печка у него работает! А летом у него будет работать кондиционер! О господи, ну и праздник получился!

Все рассматривали серебристую машину, перекрикивая друг друга от восторга. Снег падал на сияющие, взволнованные, счастливые лица, месяц то и дело выглядывал из-за туч, была чудесная, праздничная декабрьская ночь.

Неожиданно Анджей, который стоял чуть в стороне от всех остальных, принял какое-то решение, поднял голову и притянул к себе Каролину. Она смотрела на него с такой любовью, что даже Эве, влюбленной в Витольда по уши, стало немножко завидно.

– У нас тоже есть подарок.

Все уставились на них в ожидании.

– Даже два, – Каролина улыбнулась и положила руку на чуть округлившийся живот.

Несколько секунд стояла абсолютная тишина, а потом все взорвались эмоциями. Теперь каждый хотел немедленно поздравить и поцеловать будущую мамочку. Объятиям, поздравлениям, признаниям не было конца. Потом начали придумывать имена малышам, все более и более причудливые, и то и дело раздавались взрывы веселого хохота.

Эва незаметно отошла в сторону от радующейся компании. Сейчас, когда эмоции переполняли ее так, что было трудно дышать, она хотела побыть одна.

Она вернулась во двор своего дома. Поднялась на крыльцо. Погладила рукой деревянную колонну, поддерживающую крышу.

– Это с тебя началось все хорошее, домик, – прошептала она. – Спасибо.