На улице постепенно темнело, люди, один за другим, выходили из здания банка, а Юли все не было. Но Сергей продолжал терпеливо ждать и почувствовал что-то похожее на легкую тревогу только тогда, когда на крыльце появилась Тамара Васильевна под ручку с кудрявой блондиночкой из того же экономического отдела. Блондиночка стрельнула взглядом в сторону вишневого джипа, что-то быстро сказала своей спутнице и, спустившись по ступенькам, подбежала к машине. Селезнев открыл дверцу и вышел ей навстречу.

— Здравствуйте, — сказала она уже без всякого смущения, просто, как старому знакомому, — вы что-то хотели передать от Юли?

— От Юли? — он удивленно приподнял бровь. — А что, она сегодня не была на работе?

Блондиночка несколько смешалась. Она явно не ожидала такого поворота событий, навевающего воспоминания о мексикано-венесуэльском сериале. В ее светлых глазках вспыхнуло откровенное любопытство, замешанное на легком и скорее даже приятном волнении, розовые губки приоткрылись.

— Нет, не была… — она зачем-то поправила на голове капюшон. — А мы думали, что вы куда-нибудь вместе поехали. Она ведь на вчера отгул просила, и вообще… А что, что-нибудь случилось?

Сергей пожал плечами и постарался улыбнуться как можно естественнее:

— Нет, ничего… Она вчера ночевала у мамы, вот, наверное, и задержалась по каким-то семейным делам. Меня просто весь день не было дома, поэтому я не в курсе последних событий.

Блондиночка понимающе кивнула головой, но взглянула на него как-то недоверчиво. Селезнев попрощался с ней, сел в джип, подождал, пока она снова подойдет к Тамаре Васильевне, и повернул ключ зажигания. Разворачиваясь, он успел заметить в зеркальце заднего вида, что обе женщины по-прежнему стоят у крыльца и, наблюдая за его маневрами, что-то оживленно обсуждают. Впрочем, его не особенно волновали выдвигаемые ими версии. Ситуация, конечно, получилась довольно глупая, но что теперь поделаешь? Нужно быстрее ехать домой, ведь Юлька уже наверняка там. Написала же она в записке, что будет завтра, то есть уже сегодня вечером… Сергей все еще пытался отмахнуться от легкого чувства тревоги, уже поселившегося в его сердце.

Сегодня с утра ему везло. Он быстро получил обещанные Стасом деньги, решил все свои дела на «Мосфильме». Потом заехал в ювелирный магазин на Красной Пресне и купил для Юльки изящное колечко с тремя маленькими изумрудами и ажурными золотыми листиками. Заскочил в супермаркет, взял кое-каких продуктов и пару бутылок французского шампанского. Долго выбирал цветы у уличной торговки и наконец остановился на пушистых желтых хризантемах. Но самое главное, по дороге до «Сатурна» он ни разу не попал в «пробку», приехал довольно рано и поэтому смел надеяться, что уже в половине шестого они с Юлькой будут дома, но ее на работе не оказалось… И вот теперь вишневый джип летел по шоссе, золотому от света фонарей, а Сергей успевал лишь автоматически реагировать на дорожные знаки и сигналы светофоров. Он не видел ни сверкающего по обочинам какого-то новогоднего снега, ни радостного вечернего оживления на улицах, ни смешных адидасовских реклам с изображением человеческой ступни, висящих на каждом придорожном столбе. Селезнев хотел верить в то, что она встретит его у порога, домашняя и немного смущенная, но, честно говоря, не очень удивился, когда, войдя в темную квартиру, услышал только мерное тиканье часов в повисшей ватной тишине…

Сергей встал из-за стола, выключил на кухне свет, прошел в спальню и упал на кровать, сцепив руки на затылке. Он тупо разглядывал стену, оклеенную светлыми, в мелкий цветочек обоями, и думал о том, что Юлиной маме звонить еще рано. Ни к чему пока ее волновать, да и вечер еще не кончился. Звонок в дверь может раздаться в любую секунду. Возможно, сейчас Юлька уже нажимает кнопку лифта на первом этаже, нетерпеливо давит на нее еще и еще раз, в ожидании того, что красный глазок погаснет на секунду, прежде чем загореться вновь. Скорее всего, она в своей алой курточке и джинсах, а на улице-то сегодня прохладно… Замерзла, наверное, бедная! Надо будет загнать ее в ванную отогреваться, а самому пока накрыть стол. Сергей так явственно представил себе, как Юлька ежится и подпрыгивает возле вешалки, потом стягивает с себя джинсы и начинает энергично растирать ладонями посиневшие икры, что даже не удивился, когда услышал звонок в дверь. Он быстро вскочил с кровати и кинулся открывать. Но на пороге стояла совсем не она…

Лариса очень мало изменилась за то время, что они не виделись. Да и прошел-то, собственно, всего месяц. Селезнев только сейчас впервые задумался о том, как многое в его жизни перевернулось за какие-то три-четыре недели. Вроде бы, кажется, одна женщина сменила другую, место роскошной белокурой любовницы заняла зеленоглазая шатенка, и все… Вот только слово «любовница» почему-то совсем не подходило Юльке…

Его бывшая женщина стояла в дверях и смотрела так, словно впервые видела в нем что-то, неизвестное ни ему самому, ни окружающим. Ее светлые волосы, распущенные по плечам, матово блестели, белоснежный полушубок в голубом свете бра казался почти лазурным. Лариса молчала, и только ее безупречные темно-розовые губы слегка подрагивали. Сергей сделал шаг назад, приглашая ее войти, но, видимо, на его лице явно отражались и растерянность, и разочарование, потому что она негромко спросила:

— Ты ведь не ждал меня, правда?

— Да, не ждал, — честно ответил он.

И оба они вложили в это слово одинаковый смысл: «ждал» — значит, «хотел увидеть».

— А я вот пришла, — усмехнулась Лариса и все же сделала шаг вперед, несколько демонстративно поставив ногу в белом остроносом сапожке на коврик. Намеренно или нечаянно, но разрез на ее строгой юбке распахнулся, обнажив круглое, безукоризненное колено.

— Знаешь, Ларис, — Селезнев поморщился, — сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений. Да и выяснять уже нечего. Мы с тобой все решили…

— Ты решил? — переспросила она, сделав акцент на слове «ты».

— Да, теперь уже и я… Так что лучше тебе будет уйти. Не обижайся, ладно?

Лариса часто-часто закивала и вдруг, упав на колени, схватила его руку и начала покрывать ее мелкими торопливыми поцелуями. Она гладила его пальцы, прижималась холодной щекой к тыльной стороне кисти и что-то быстро и сумбурно говорила. Среди этих судорожных всхлипываний Сергей различил только две фразы: «Я люблю тебя! Я умру без тебя!» Опомнившись, он резко отдернул руку, так резко, что голова Ларисы дернулась, как у куклы. Она осела на пол и заплакала горько и безутешно. Селезнев присел рядом с ней на корточки и неуверенно погладил по светлым пушистым волосам. Успевший в свое время привыкнуть к самым крайним проявлениям чувств поклонниц, вплоть до угрозы выпить уксус на его глазах, если он не согласится подарить поцелуй, Сергей впервые чувствовал сейчас острую, невыносимую жалость. Он предполагал, что Лариска может вернуться, и думал только о том, что надо не забыть отдать ей тапки. А теперь она плакала, сидя перед ним на полу, и по ее красивым, мраморным пальцам стекали водянистые черные струйки туши.

— Ну, успокойся, не надо… Ну, перестань, — он вдруг подумал, что надо принести из ванной влажное полотенце, и встал, похлопав ее по плечу. И в этот самый момент зазвенел телефон. Сергей кинулся к нему, запнувшись о неуклюжий пуфик, и лихорадочно крикнул в трубку:

— Да, я слушаю!

— Сергей Александрович? Здравствуйте, — раздался на том конце вежливый и спокойный мужской голос.

Он быстро оглянулся. Лариса уже отняла ладони от покрасневшего лица и теперь внимательно прислушивалась, даже не пытаясь скрывать свой интерес.

— Да, здравствуйте…

— Я хотел бы поговорить с вами по поводу вашей подруги Юли. Вам интересна эта тема?

— А можно без лирических вступлений? — спросил Сергей, начиная злиться.

— Можно и без вступлений, — охотно согласился мужчина. — Мне кажется, что ее жизнь стоит сто тысяч долларов. А вы как считаете?

Все это напоминало Селезневу набивший оскомину сюжет боевика. Причем в одном фильме, с таким поворотом событий и даже с похожим текстом, он сам снимался… Да-да, кстати, текст был именно таким, только сумма другой, но тогда и булка хлеба стоила двести рублей!

— Это что, розыгрыш? — поинтересовался он, стараясь скрыть раздражение. Ведь если это звонит кто-то из знакомых, то потом каждое его неосторожное слово будет рассмотрено и осмеяно.

— Можете пока считать так, если хотите, — добродушно отозвался собеседник. — Подождите, убедитесь, что Юля действительно не у подруги и не у мамы, а потом начинайте собирать деньги. Я позвоню вам через три дня, думаю, этого времени будет достаточно, и сообщу, где и когда вы сможете передать сто тысяч… Да, ну, и, естественно, вы, как умный человек, понимаете, что с милицией связываться не нужно. Вам это, конечно, ничем не грозит, а вот Юле…

— Где она? — закричал Сергей, хрипло сорвавшись в конце фразы, и одновременно услышал короткие гудки в трубке и хлопанье входной двери за Ларисиной спиной…

* * *

Таня в который раз за вечер сняла телефонную трубку и услышала совершенно нормальный сплошной гудок. Значит, дело не в неисправности связи. Почему же тогда она не звонит? Ведь прошли уже почти сутки с того момента, когда Юля должна была появиться. Ну, сказано же было ей, что не надо ввязываться в эту сомнительную авантюру, но разве она слышала хоть кого-нибудь, хоть что-нибудь, когда совершенно заполошным голосом кричала в трубку телефона-автомата про свою неземную любовь и абсолютное доверие к этому Сереже…

— Таня, Таня! — Юлькин голос пробивался сквозь шорох, шипение и скрип. — Ты меня слышишь? Я звоню из метро, уже выехала из дома и вдруг вспомнила, что обещала держать тебя в курсе…

— Палаткин получил деньги? — прокричала Татьяна, стараясь раздельно произносить каждый слог.

— Да, но не в этом дело… Я придумала, как выпутаться из этой ситуации. У меня есть один знакомый, не так, чтобы очень хороший, но все-таки… В общем, у него есть друзья в полукриминальном мире, но сам он — нормальный мужик, честное слово. Я хочу попросить его разыграть мое похищение. С Сережи запросят выкуп в десять тысяч долларов, отдадут его мне, а я потихоньку верну деньги на «Мосфильм».

— Юля, это ерунда какая-то! С чего ты взяла, что деньги отдадут тебе, что тебя не скинут в овраг и не присыпят снежком?

— Но ты же сама говорила, что десять тысяч долларов — не такая уж и большая сумма!

— Ну, это для кого как, — снова закричала Таня, потому что Юлин голос начал куда-то пропадать. — Да и потом, ты уверена, что Палаткин согласится платить?.. Алло, алло, ты куда делась?

— Я здесь, — Юля произнесла так четко, словно была совсем рядом. — Понимаешь, я люблю его, я знаю его и я верю ему. Так что за этот пункт плана можешь не волноваться, о Сереже больше говорить не будем, ладно?

— Ладно. Тогда жди меня в метро, я сейчас оденусь и приеду. Ты на какой станции?

— Спасибо, Тань, но времени очень мало. Я сама… Да и волноваться не о чем. Я думаю, Андрей позвонит ему сегодня же вечером, и ближе к ночи Сергей заберет меня домой. Я позвоню тебе сразу же, обещаю.

— Но хоть координаты этого своего знакомого оставь!

Татьяна под диктовку, переспрашивая по десять раз, записала телефонный номер и разъяренно зашвырнула блокнот в угол. Этот Палаткин нравился ей все меньше и меньше…

И вот прошел вечер, ночь и утро. Юля не звонила. Таня несколько раз набирала номер Сергея и постоянно слышала один и тот же угрюмый ответ: «Юли нет, и когда будет — неизвестно». Она пыталась расспросить подробнее, но Палаткин только невежливо вешал трубку. Пятый раз звонить в семь часов вечера было уже просто глупо. Татьяна зашла в комнату и села на диван. В углу негромко работал телевизор, по первой программе шла передача «Угадай мелодию». Она вдруг вспомнила того, другого Пельша с конкурса двойников, его ужимки на освещенной разноцветными софитами сцене, и Юлю, худенькую, напряженную, с судорожно закушенной губой, сидящую за прозрачным с золотой окантовкой столиком и сжимающую тремя пальцами тонкую ножку хрустального фужера. Тогда Таня и представить не могла, что ее будет волновать судьба этой девочки. Ей до сих пор казалось странным, что они вместе ездили в какую-то дурацкую Ельцовку, что спали на одной кровати, о чем-то говорили…

Нет, Татьяна совсем не любовалась собственным великодушием, предупредить Юлю о скором возвращении настоящего Селезнева она решила, еще лежа на больничной кровати и разглядывая серый прямоугольный штамп на наволочке. По коридору, как привидения, бродили женщины в длинных шелковых и байковых халатах. Почти у всех них были китайские тапочки со стремительно отклеивающимися подошвами, мучнисто-белые лица и руки, болезненно упиравшиеся в поясницу. В ее палате лежало всего три человека. Одна, молодая и красивая двадцатишестилетняя переводчица, все время плакала. Она долго и упорно лечилась от хламидиоза совершенно убойными антибиотиками, а ребенка все-таки потеряла, причем уже третьего. Другая, русоволосая и смешная, похожая на мишку Гамми, раскидывала так и этак: с одной стороны — жалко ребеночка, а с другой — теперь снова можно пить вино, ездить на отдыхаловки и ни в чем себе не отказывать. Сама Таня о девочке старалась не вспоминать. Возможно, тогда она просто насильно вытеснила воспоминания о том живом, что шевелилось в ней, ненужными, в общем-то, мыслями о Юле. Может быть… Но сейчас она не могла отделаться от навязчивого страха, выползающего из углов, как вечерний серый туман…