Когда Татьяна застегивала белую куртку и заправляла брюки в сапоги, в «Угадайке» заканчивалась суперигра. Свой телевизор она уже выключила, но подбадривающие возгласы Пельша упорно проникали через стенку. Соседская бабушка любила включать свой персональный допотопный «Изумруд» на полную громкость. Таня прикинула, что сейчас начало девятого, дома у Палаткина она появится примерно без двадцати, значит, еще сегодня можно будет успеть что-нибудь сделать. Если, конечно, ее худшие предположения оправдаются…

Он распахнул дверь после первого же звонка, подался вперед и разочарованно замер, посмотрев на нее довольно недружелюбно. Татьяна заметила, что его знаменитая двухдневная селезневская щетина стала неровной и клочковатой.

— Здравствуйте, — произнес Сергей глухо, — вы ко мне или к Юле?

«Ко мне»? — промелькнуло у ней в голове. — Интересно, зачем бы это я должна приходить к нему? Может быть, он меня просто не узнал? А может быть, мается манией величия и считает, что все женщины должны стремиться с ним поближе познакомиться?.. Хотя, вполне возможно, что он просто продолжает играть роль: ведь по легенде мы должны сниматься в одном фильме… Да, если так, то парень далеко не глуп».

— Я к Юле, — она сделала шаг, чтобы пройти в квартиру, но Палаткин остановил ее жестом.

— Подождите, Юли нет дома и, наверное, сегодня не будет. Что-нибудь ей передать?

— Значит, сегодня не будет? — спросила Таня угрожающе и отвела его руку, упирающуюся в косяк. — Можешь считать меня хамкой, но я все равно пройду и поговорю с тобой… Господи, какое же ты все-таки дерьмо! Мерзкий, озлобленный человечишко, изнывающий под тяжестью собственной зависти и ненависти к настоящему Селезневу.

Глаза Палаткина сверкнули, как ей показалось, недобро, но она, не дав ему вставить и слова, продолжила:

— Да, я все знаю про тебя, и это, в общем-то, не важно. Во всяком случае, меня не касается… Но меня касается то, что происходит с Юлей. Она же любит тебя, как это ни глупо с ее стороны. И если ты не способен на любовь, то веди себя, по крайней мере, как мужик!.. Она уже вчера вечером должна была быть дома! Тебе что, стало жалко этих краденых десяти тысяч? Ты ведь их не зарабатывал, сволочь!

— Стоп, стоп, стоп! — Палаткин цепко схватил ее за плечо и чуть ли не силой втащил в квартиру. — А теперь рассказывай все по порядку: почему десять тысяч и откуда ты об этом знаешь?

Таня с ненавистью сбросила его руку и прислонилась спиной к двери.

— Пойдем в комнату, — коротко бросил Сергей. Он следил за тем, как она снимала куртку и сапоги, так внимательно, словно боялся, что она передумает и убежит. И только когда Таня осталась в драповых брюках, длинном сиреневом джемпере и толстых вязаных носках, развернулся к ней спиной.

«Ну, что он может мне сделать? В худшем случае, заедет по морде, — размышляла она, следуя за ним по темному коридору и с неприязнью прислушиваясь к звуку работающего в гостиной телевизора. — Надо же, развлекается! Ясно, что он в курсе дела, раз так в меня вцепился, и, однако, это не настолько его взволновало, чтобы отказаться от просмотра телепрограммы».

Однако телевизор молчал, зато говорили двое мужчин, сидящих на диване. Когда Таня вошла в комнату, они оба одновременно закрыли рот и посмотрели вопросительно даже не на нее, а на Палаткина, стоящего за ее плечом.

— А сейчас вот эта девушка по имени Татьяна, — он слегка подтолкнул ее в спину, — объяснит нам, что происходит. Мне кажется, она знает больше, чем мы. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься! — она демонстративно уселась в кресло, без спроса достала из лежащей на столе пачки сигарету и закурила. Сергей ничего не сказал, а сидящий на диване светловолосый парень в черной водолазке посмотрел на нее внимательно и не без интереса.

— Да, ты не ошибаешься, — повторила Таня, — я знаю много. И думаю, что тебя тоже пора просветить. Юля, чтобы вернуть на студию украденные тобою чужие деньги, сама организовала собственное похищение. Но связалась она с людьми, которых едва знает. Я просто не успела ее остановить. Если бы ты внес выкуп сразу, то все, скорее всего, было бы нормально, а сейчас я уже начинаю серьезно беспокоиться за ее жизнь.

Палаткин сдавленно простонал и крутанулся вокруг собственной оси, мучительно сжав голову ладонями. Белобрысый на диване как-то странно хмыкнул, а второй, широкоплечий, чуть полноватый, но красивый, задумчиво произнес:

— Да уж…

— Я знал, что бабы — дуры, но не думал, что до такой степени! — продолжать стонать Сергей, раскачиваясь из стороны в сторону. — Это же надо, целый женский отряд организовался, чтобы спасти несчастного Палаткина и наставить его на путь истинный… И самое ужасное, что я сам, сам во всем виноват!

— Н-да, — кивнул белобрысый, — напортачил ты порядочно… И все потому, что не можешь без своих дурацких вывертов. Что ж, теперь придется разгребать.

— Девушка, — обратился он уже к Тане, — вы хоть что-нибудь знаете о людях, к которым обратилась за помощью Юля.

— Да, — она, начиная чувствовать себя все менее уверенно, стряхнула пепел с сигареты, — у меня записан телефон этого парня… Но это, в общем, и все.

— Так, прекрасно! — белобрысый вскочил с дивана и принялся мерить гостиную шагами. А Татьяна вдруг подумала, что у него хорошие глаза умного и порядочного человека. — Таня, — он резко остановился рядом с ее креслом, — сейчас вы расскажете нам все медленно и по порядку. Кстати, давайте познакомимся. Меня зовут Михаил. Вот этого типа на диване — Олег…

— А меня — Сергей, — не к месту влез Палаткин. Она смерила его скептическим взглядом и отвернулась. За спиной раздался шорох выдвигаемого ящика, шелест каких-то бумаг. Таня принципиально не стала поворачиваться, хотя и Олег, и Миша с удивлением наблюдали за действиями Палаткина. Но он подошел к ней сам, наклонился, опершись смуглой рукой о белый, в широкую кофейную полоску, подлокотник кресла, и протянул самый обычный паспорт.

— Посмотри, пожалуйста, — он горько усмехнулся. — И предупреждаю заранее, паспорт я не крал…

Таня открыла первую страничку, чувствуя на себе его странный взгляд, и обмерла. В графе «фамилия» четким и красивым почерком паспортистки было написано «Селезнев»…

Они сидели в гостиной втроем и мрачно курили, когда в дверном проеме появился Михаил.

— Ну, что, други мои, все не так уж плохо, — сообщил он, барабаня пальцами по косяку. — Телефонный номер принадлежит Коваленко Андрею Евгеньевичу, проживающему, согласно прописке, в гордом одиночестве, работающему в товариществе с ограниченной ответственностью «Статус». В явной уголовщине гражданин Коваленко не замечен, и вообще, похоже, не особенно крут. Я тут попросил у ребят, чтобы его телефончик послушали, но по идее надо бы посадить «клопа» на одежду…

— Миша работает в ФСБ, — сдержанно пояснил Тане Селезнев и снова отвернулся. Она все еще избегала встречаться с ним взглядом, хотя и не чувствовала за собой никакой вины. Сергей кинул в пепельницу незатушенный окурок и откинулся на спинку кресла, не обращая внимания на то, что по комнате пополз противный, лезущий в глаза дым. Здесь и так было ужасно накурено, но эта вьющаяся сизая змейка раздражала не столько запахом, сколько видом. Олег, вздохнув, подвинулся на край дивана и двумя пальцами выловил дымящийся «бычок».

— Не дергайся, — он посмотрел на Селезнева и неодобрительно покачал головой. — Ты же слышал: телефон прослушивается, осталось только прицепить «жучок», и мы сможем проследить за большинством его контактов…

— Да, но когда это делать? Когда цеплять «клопа», когда организовывать слежку? У нас осталось два дня, всего два дня! И столько денег я за это время найти не смогу.

Часы все тикали и тикали. Таня даже удивилась, почему не заметила их просто непристойной навязчивости еще в тот раз, когда приходила сюда с Коротецким. Теперь они монотонно нагнетали напряжение. Миша отлепился от двери, подошел к шкафу и, повертев в руках бронзовую статуэтку, тоже посмотрел на белый циферблат с простыми прямоугольными коричневыми стрелками. Тане вдруг показалось, что и его раздражает бесконечное тиканье, а статуэтку он в ладони взвесил так, словно прикинул: что будет, если запустить ею в эти часы и заставить их заткнуться? Она откусила загнувшийся заусенец у ногтя большого пальца, поморщилась и помотала в воздухе кистью. Курить больше не хотелось, да и сигарет осталось мало, пусть уж достаются мужчинам…

— Знаете, Миша, — Таня произнесла это, не оборачиваясь, но чувствуя, что он оставил в покое статуэтку и теперь внимательно ее слушает, — у меня к вам два… нет, три вопроса. Во-первых, как быстро вы можете достать «клопа», во-вторых, насколько трудно его устанавливать. Ну, и в-третьих, дома ли сейчас Коваленко?

— Установить «клопа» просто, достать я его смогу примерно часа через полтора, а Коваленко еще пятнадцать минут назад снимал трубку… Это все, что вас интересует?

— Да, — она спокойно кивнула. — Просто у меня появилась одна интересная идея…

* * *

Юлька проснулась и резко села на кровати. Голова тяжело гудела, на смятой правой щеке залегли красные полоски. Она разгладила ладонью сбившееся покрывало и подошла к окну. Ну, конечно, небо уже совсем темное, и ни звездочки! Только луна, обгрызенная с одного края, унылая и глупая, да кое-где на внутренней стороне забора горят непонятные красные лампочки… Говорят же умные люди: нельзя спать на закате — нет, решила все-таки проверить на собственном опыте! Юля энергично помассировала корни волос, стараясь вызвать прилив крови к голове, поправила перекосившийся ремень на джинсах и с размаху плюхнулась в мягкое белоснежное кресло, затаившееся в углу. Кресло только тихо вздохнуло, покорно принимая ее в свои объятия. Она, не глядя, взяла с подноса, стоящего на журнальном столике, блестящее зеленое яблоко, ну прямо, как из рекламы зубной пасты, задумчиво повертела его в руке и в конце концов уронила на ковер. Оно упало с глухим стуком и тяжело покатилось к ножке кровати, преодолевая сопротивление длинного, мягкого ворса.

Спальня, которую ей любезно предоставили, была рассчитана на супругов. Широкая черная кровать с огромным овальным зеркалом в изголовье, две черные тумбочки с белой отделкой, на одной из них — белая фарфоровая ваза с хризантемами, на другой — яркие и бестолковые журналы, да еще пульты от телевизора и видеомагнитофона. Черная подставка для телевизора, черные дверцы встроенного шкафа, черный журнальный столик на тонких, похожих на стебли, ножках, и, по контрасту, ослепительно белая обивка кресел, белоснежный ворс ковра и белое покрывало на кровати, сшитое из какой-то удивительной ткани, мягкой и нежно-пушистой, как листья фиалки. Сейчас оба бра над тумбочками были включены, и от них по стене разбегались пучки света, по форме похожие на песочные часы. Верхний конус «часов» золотил тяжелую раму картины в духе Матисса…


Когда Алексей привел Юльку в эту комнату, она сразу же, с вожделением давно не спавшего человека, покосилась на кровать. После ночевки у дедушки-сторожа на узком деревянном топчане это произведение мебельного искусства манило с неимоверной силой. Алексей еще что-то рассказывал ей о ванной комнате в конце коридора, о бассейне в противоположном крыле дома, об ужине, который он просит разделить с ним, а Юлька уже чувствовала, как глаза ее неумолимо закрываются. Она с усилием разлепляла веки, но понимала, что ответы ее становятся формальными и невнятными, а взгляд все более затуманенным. Видимо, это понял и Алексей, потому что предложив ей как следует отдохнуть, вскоре ушел. Юлька, как сомнамбула, добралась до двери, закрылась на защелку, стянула с себя джинсы и бирюзовую шерстяную кофту на металлической «молнии» и, в одной маечке и трусиках, забралась в постель. Проснулась она часа через три, веселая и посвежевшая. Жизнь снова начинала казаться ей прекрасной. Наверное, Алексей уже позвонил Сереже. Значит, через пару часов он привезет деньги и заберет ее отсюда, и все, абсолютно все у них будет хорошо. Она потихоньку отдаст доллары Краснову, попросит его не поднимать шума, но, самое главное, она поговорит с Сергеем…

«Господи! — подумала Юлька, с наслаждением потягиваясь в кровати и сбрасывая с себя одеяло. — Я ведь ни разу не говорила ему, что люблю его! Ни разу! Надо будет объяснить Сереже, что он на самом деле лучше умнее, да просто в тысячу раз прекраснее этого Селезнева. Только как сделать так, чтобы он понял, что это не пустой треп? Как дать ему взглянуть на Селезнева моими глазами, почувствовать то, что я чувствую?.. Может быть, для начала, процитировать эту фразу про модные тусовки, которых стало модным избегать? Ну, да, старт хороший, от нее так и веет самолюбованием и выпендрежем. Только где я ее слышала?.. Ах да, это же Андрей говорил со мной о Селезневе в тот ужасно далекий вечер! Как странно все: сейчас мне помог Андрей, который еще тысячу лет назад принес в мой дом газету с объявлением о конкурсе двойников. Такое ощущение, что мы все бредем по замкнутому кругу, в центре которого восседает эта самая «звезда российского кинематографа»… Ну, ладно, хватит валяться, надо вставать и приводить себя в порядок. Скоро уже ехать домой».