Она молилась.


Он увидел, как она держится за висящее на шее сердечко, то, что подарил ей отец, перед тем как навсегда покинуть. Значит, сегодня в ее мыслях был Коррадино. Это естественно, подумал он, в день свадьбы сирота должна думать о покойных родителях. Будет легче сказать ей то, что нужно. Склонив голову, он дожидался, пока она закончит молитву, и мысленно подбирал слова.

Она подняла глаза и улыбнулась:

— Падре? Меня уже ждут?

— Да, дитя мое. Но прежде могу я немного поговорить с тобой?

Легкая морщинка прочертила ее лоб и тотчас исчезла.

— Конечно.

Падре медленно — кости его не молодели с годами — опустился в кресло. Он посмотрел на изумительную красавицу и постарался вспомнить, какой она была, когда Коррадино видел ее в последний раз — без этого платья серебряной парчи, без прически, расцвеченной драгоценными камнями, без богатых украшений, с которыми она вот-вот войдет в одну из самых могущественных семей Северной Италии.

— Леонора, ты счастлива? Действительно ли синьор Висконти-Манин — выбор твоего сердца? Может, тебя привлекло его богатство? Я знаю, золоту легко прельстить сиротку…

— Нет, падре, — тотчас оборвала Леонора. — Я действительно люблю его. Богатство ничего для меня не значит. Не забудьте, что, впервые приехав в Венецию, он был лишь младшим сыном. Он изучал историю, хотел узнать побольше о венецианской ветви своей семьи. Только после смерти брата и отца он унаследовал богатство, на которое прежде не рассчитывал. Я люблю его. Полюбила прежде, чем он получил состояние. Он добрый, хороший, любящий. Он хочет поселиться здесь, в Венеции, растить детей. Я надеюсь… вы по-прежнему останетесь моим духовником.

— Cara mia, конечно останусь. Мои старые глаза будут скучать по тебе.

Священник вздохнул и улыбнулся. На душе стало спокойно. Коррадино был бы рад, что дочь выходит замуж по любви. А сейчас он должен сказать главное, для чего пришел.

— Леонора, ты помнишь своего отца?

— Конечно помню. Я с любовью думаю о нем, хотя он оставил меня и не вернулся. — Она нащупала стеклянное сердечко. — Я не снимая ношу его подарок, потому что он просил меня об этом. Почему вы заговорили о нем? С тех пор о нем никто не слышал.

Падре Томмасо сжал кулаки.

— Это не совсем так. Он возвращался однажды и оставил кое-что для тебя.

Девушка вскочила, стройная, как ива, с широко распахнутыми зелеными глазами.

— Он возвращался? Когда? Он жив?

— Леонора. Нет. Это случилось много лет назад, ты была еще ребенком. А теперь, когда ты стала женщиной, то сможешь понять.

— Понять? Что? Что он оставил?

— Он оставил золото, чтобы ты получила образование и хорошее приданое. И… вот это. — Старческая рука протянула ей записную книжку. — Твой отец был гением, но не без греха. Он совершил большой проступок. Обязательно прочти последние страницы и реши сама. Я оставлю тебя ненадолго.

Падре Томмасо отправился в соседнюю комнату и стал молиться. Леонора так долго не появлялась, что он испугался за терпение ожидавших в церкви гостей. Испугался, что поступил неправильно: не стоило вручать ей книжку. Но наконец дверь открылась, и она вышла. Слезы придали ее глазам стеклянный блеск.

— Дитя мое! — Падре огорчился. — Мне не следовало показывать тебе это.

Леонора упала в его объятия и крепко обняла худую старческую грудь.

— О нет, отец, нет! Вы были правы. Разве не понимаете? Теперь я могу его простить.


Падре Томмасо вел Леонору Манин по проходу между рядами в церкви Санта-Мария-делла-Пьета. Двадцать один год эта церковь служила ей домом. Девушки-сироты пели сегодня особенно красиво. Священнику казалось, что музыка достигла божественных высот, но, возможно, причиной тому было желание земное — однажды и они выйдут замуж, и надежда окрыляла их пение. Лоренцо Висконти-Манин стоял у алтаря в великолепных золотых одеждах, и падре Томмасо почувствовал опасение при виде такого величия, но тут жених обернулся, взглянул на невесту, и глаза его наполнились слезами. Священник подвел Леонору к мужу, но пара не взялась за руки, как требовала традиция. Они улыбнулись и привычным жестом, которого падре Томмасо не понял, протянули друг другу правую руку и соприкоснулись пальцами.

ГЛАВА 43

В «ДО МОРИ»

Сальваторе Наварро вошел в кафе «До мори», приняв приглашение, и совершенно не удивился, что голос, приветствовавший его, принадлежал французу, а не венецианцу. Он только очень испугался. Не удивился он, потому что они предупредили его о такой возможности. Его внутреннему взору явилось тело Коррадино Манина, прорезавшее гладь канала: стеклянное лезвие в спине и одежда, тут же потемневшая от воды, утащившей Коррадино в Ад. Сальваторе ушел сразу, даже не дослушав предложение француза. В спешке он налетел на стол, опасаясь, что каждая секунда, проведенная в обществе этого человека, ставит на нем клеймо предателя.