Эдуардо взял в руку прядь ее светлых волос, упавших на лоб, и намотал себе на палец.

— Я еще не продемонстрировал тебе, как чудесно заниматься любовью при свете дня. А еще приятнее это делать в тени дерева, кожей чувствуя тепло солнца.

— Ты говоришь так, словно у тебя большой опыт в этом деле.

— Ты ревнуешь! — воскликнул он с нескрываемым удовольствием, теснее прижимая ее к себе. — Меня? Menina, у тебя нет на это причин.

Филаделфия повернулась в его объятиях, прижавшись спиной к его груди.

— Почему я должна тебе верить? Ты красивый мужчина. Ты богат. Тебе не надо работать, чтобы прокормить себя. Ты не грубый, хотя на твоей спине и запястьях отвратительные шрамы. — Вспомнив о них, он спросила: — Кстати, ты никогда не говорил мне, кто так истязал тебя?

— Разве? Но не надо отвлекаться, menina. Продолжай описывать мой характер.

— Я знаю, что многие богатые неженатые мужчины имеют любовниц, много любовниц, потому что могут себе это позволить.

— Много? — с удивлением спросил он. — Ты хочешь, чтобы я завел себе гарем?

— Нет, — твердо ответила Филаделфия, удивляясь, как такая мысль могла прийти ей в голову. — Сейчас у тебя только одна наложница. — Эти слова вырвались у нее невольно, и она была готова задушить себя за это. Она вовсе так не думала, но почему-то сказала. Ее чувство к нему было гораздо глубже, чем просто плотское желание. Она всей душой хотела быть желанной, любимой и защищенной. Она хотела, чтобы он всегда был рядом, но, к сожалению, они никогда не говорили о будущем.

Эдуардо развернул ее к себе лицом и заставил посмотреть ему в глаза.

— Ты мне не любовница! — сказал он. — Ты моя любовь.

— Какая разница?

Вопрос чуть не заставил Эдуардо выругаться, но он вовремя прикусил язык и, прежде чем отпустить Филаделфию, начал горячо ее целовать.

— Позже, menina, мы продолжим нашу дискуссию, а сейчас ты синьора Милаззо.

Филаделфия села на один из двух низких диванов, обитых желтым шелком в кремовую полосочку, которые стояли по сторонам красивого мраморного камина, а Эдуардо пошел открывать дверь коридорному, принесшему все необходимое для лимонада.

— Все как вы заказывали, — сказал мальчик, внося поднос.

Проработав в отеле три года и уже считая себя ветераном, коридорный видел в его стенах много хорошеньких и богатых молодых женщин, но миссис Милаззо, с ее золотистыми кудрями и в белом полотняном платье на желтом диване, запомнится ему на всю жизнь.

Поставив поднос на столик рядом с ней, он снял с головы фуражку и поклонился ей.

— Надеюсь, что вы скоро почувствуете себя лучше, мадам, — проговорил он и, увидев ее ласковую улыбку, продолжил: — Климат Саратоги творит чудеса с теми, у кого слабое здоровье. А ваше присутствие здесь произведет сенсацию. Если вам что-нибудь понадобится, пусть даже самая малость, сразу звоните мне.

Филаделфия прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.

— Вы очень добры, сэр. Надеюсь, что отель по заслугам оценивает вашу услужливость.

Эдуардо, прислонившись к двери, с интересом наблюдал за сценой. Редкий мужчина оставался равнодушным к красоте Филаделфии. Ему придется не спускать с нее глаз, а то у нее не будет отбоя от поклонников. Когда коридорный с глупой улыбкой на лице подошел к двери, Эдуардо так посмотрел на него, что тот вспыхнул и ускорил шаг.

— Как тебе не стыдно, — сказала Филаделфия, едва за коридорным закрылась дверь. — Ты напугал его.

— Я? Вот и хорошо. Пусть знает, как глазеть на чужую жену.

— Он не сделал ничего плохого. К тому же он еще мальчик.

— У него пробиваются усы, — ответил Эдуардо, подходя к ней. — Значит, он уже взрослый.

— Неужели ты ревнуешь? — с удивлением спросила Филаделфия.

Эдуардо пожал плечами. Неужто она все еще не верит, какое глубокое чувство он питает к ней? Возможно, ему стоит напомнить, что он родился и вырос в джунглях, воздух которых проник ему в кровь и вызывает самые примитивные эмоции. Он не хочет, чтобы какой-нибудь мужчина смотрел на нее с восхищением и вожделением. В глубине души он остался собственником, и ему хочется уберечь ее от похотливых взглядов других мужчин и их порочных мыслей.

Филаделфия наблюдала за ним, удивляясь, как сильно он изменился. Она готова поклясться, что до этого не видела на его непроницаемом лице ни намека на какие-либо чувства. Но ревность? Он не относится к тому типу людей, которые боятся что-либо потерять.

Впрочем, она не принадлежит ему. От одной этой мысли настроение у Филаделфии упало. Она его любовница, и то временная. Он часто повторяет, что любит ее. Однако совсем недавно даже не сумел ответить на вопрос, какая разница между любовницей и любимой женщиной. Она с мольбой посмотрела на него.

— Наверное, настоящие мужья ревнуют меньше, потому что они дали обет верности.

— Ты права. — Эдуардо резко повернулся, якобы для того, чтобы взять шляпу и тросточку, но стрела ее обвинения угодила ему прямо в сердце.

Он знал, что сама мысль о том, что она его любовница, причиняет ей боль. Филаделфия, наверное, недоумевает, отчего он не предлагает выйти за него замуж. Однако как он может объяснить ей, что совесть ему не позволяет жениться на дочери человека, которого он погубил. Эта дилемма встала перед ним в последние дни их отдыха, когда он узнал, что один из его врагов все еще жив. Только его жизнь начала налаживаться, как прошлое дало о себе знать, и он тут же вспомнил, что связан кровной клятвой с Тайроном.

Эдуардо написал Тайрону, повинуясь долгу чести. Но он решил дать ему возможность одному вступить в этот бой. Он должен наконец хоть немного отдохнуть от суматохи всех этих лет. К тому же он не может подвергать опасности Филаделфию.

Вот почему они приехали в Саратогу. Он не оставил мысли о продаже драгоценностей, но главным образом они приехали сюда из-за нее. Тайрон может начать разыскивать его, а он не хочет, чтобы тот его обнаружил.

— Если у тебя есть все необходимое, то я пойду подышу свежим воздухом. Прогулка поможет мне нагулять аппетит для ленча.

— Хорошо. — ответила Филаделфия, чувствуя возникшее между ними напряжение. — Встретимся за ленчем.

Когда Эдуардо ушел, она снова вернулась в спальню и открыла шкаф, чтобы повесить свою накидку. Увиденное потрясло ее до глубины души: шкаф был забит всевозможной одеждой. Платьев разных фасонов и назначения было столько, что у нее глаза разбежались. Откуда они здесь взялись? Она взяла платье из белого батиста с пышной юбкой и приложила к себе. Оно оказалось ей впору.

Эдуардо! Он однажды уже покупал ей платье, но на этот раз он накупил их больше, чем необходимо Их было не менее двух дюжин.

— Подходит?

— Эдуардо! Я думала, ты уже ушел. — Он улыбнулся и шагнул в комнату.

— Я забыл сказать об одежде. Если что-нибудь тебе не нравится, то я отошлю это обратно.

— Платья великолепны, но ты слишком потратился. А как ты узнал мой размер?

Он подошел к ней, взял платье и бросил его на ближайший стул.

— Помнишь, я заказывал тебе платья в Чикаго? Я сохранил твои мерки. Все эти платья были заказаны перед нашим отъездом из Нью-Йорка.

— А как ты догадался, что я соглашусь поехать с тобой в Саратогу? Тогда мы это даже не обсуждали.

— Я решил, что найду способ уговорить тебя. — Сердце Филаделфии учащенно забилось. Стоило ему дотронуться до нее, и она сдалась.

— Ты заставляешь меня думать, что я легко попалась в расставленные тобой сети.

— Какие еще сети?

Эдуардо засунул палец за ворот ее дорожного платья и нежно потер им шею. Когда он заказывал одежду, то просто надеялся соблазнить красивую женщину, но оказалось иначе: он влюбился в нее.

— Это я попался в сети.

Она хотела возразить, но его рука больно сжала ей грудь.

— Почему ты вернулся? Ты же собирался подышать свежим воздухом.

— Я предпочитаю быть с тобой, menina.

Глава 13

Эдуардо поднял глаза от карт, которые он держал в руках, и внимательно оглядел лица людей, плотным кольцом обступивших карточный стол.

Вот уже почти неделю изо дня в день он играл в покер, регулярно проигрывая, но пока не нашел человека, который мог бы ввести его в казино «Моррисси-клаб-хаус», самое фешенебельное заведение в Саратоге. Но сегодня, как ему казалось, удача должна была повернуться к нему лицом.

Справа от него сидел мистер Оран Бичем, широкогрудый, краснолицый торговец лошадьми из Кентукки. Они познакомились на длинной деревянной веранде отеля «Грэнд-юнион», где обычно сидела половина курортников, наблюдая, как вторая половина дефилирует вдоль авеню, вырядившись в свои лучшие одежды, сшитые по последней моде.

Именно Бичем, общительный, улыбчивый человек с серебряной фляжкой в кармане, был тем самым человеком, который, узнав, что молодой иностранец хочет немного развлечься, пригласил его к себе наверх для дружеской игры. Игра в карты была регулярным послеобеденным развлечением для этих мужчин, и Эдуардо с удовольствием присоединился к ним. Мистер Бичем был широкой натурой, и вскоре на столе появилось превосходное кентуккийское виски, приятное, как солнечный свет, и настолько крепкое, что обжигало пищевод.

Справа от Бичема сидел молодой человек в возрасте студента колледжа по имени Том Ховеллс. У него была копна рыжих кудрей, которые он безуспешно пытался приручить, разделив на прямой пробор и смазав обе половинки бриллиантином. Но, несмотря на все свои ухищрения, он был похож на переросшего ребенка. Эдуардо сразу решил, что он слишком наивный, чтобы играть по-крупному, а если и будет, то потом угрызения совести замучают его.

Третьим из играющих был Хью Вебстер, дантист из Кливленда. Среднего возраста, лысеющий, с тонким лицом и такими глубокими оспинами на нем, что оно походило на терку; он мало разговаривал и играл с таким серьезным видом, словно заключал крупную сделку. В его игре не было заметно никакого мошенничества.

Четвертый игрок, новый член их компании, называл себя Реджиналдом Спеллингом. Он был одет по последней моде, носил бриллиантовую булавку для галстука и даже смачивал усы духами. Это был красавец с кудрявыми каштановыми волосами, с синевато-серыми глазами, гладкими, как у женщины, руками и постоянной улыбкой палице. Эдуардо сразу подметил жемчужный блеск его кожи и ленивую манеру поведения, которая отличает профессионального игрока. Это был тот самый человек, который мог бы помочь ему войти в казино «Моррисси».

Эдуардо старался подавить угрызения совести, вызванные его поведением с Филаделфией. Каждый день со времени их приезда в Саратогу он оставлял ее совершенно одну, в то время как сам развлекался, создавая мнение о себе. Он даже провел три последних вечера в компании самодовольных мужчин и женщин, которые кичились своим богатством. Он выпил больше положенного, играл в «фараона» и для стороннего наблюдателя проиграл больше, чем обычно. Со своими деньгами и очарованием он быстро стал любимцем женщин. За это время он даже открыл в себе способность быть кокетливым, как женщина, обещая много и почти ничего не давая. Филаделфия была единственной женщиной, с которой ему хотелось спать. Но результат его поведения не замедлил сказаться.

Вчера вечером он поссорился с Филаделфией. Он объяснил ей, что все, что он делает, он делает для них обоих. Он не винил ее за то, что она рассердилась, уловив запах духов другой женщины, исходивший от его одежды. И только когда она выгнала его из своей спальни, он понял, какую допустил ошибку. Пожалуй, им пора уезжать. У него сердце не лежало к карточной игре. Он зря терял время и понимал это.

— Фу! — Мистер Бичем вытер носовым платком вспотевший лоб. — Жена постоянно держит эти комнаты закрытыми. Я открою ставни, здесь невозможно дышать.

— Прекрасная идея, — сказал Эдуардо. — Женщины вечно создают нам неудобства. Они не понимают, что у мужчин могут быть свои развлечения.

Мистер Бичем грубо расхохотался:

— Полегче, сынок. Ты только недавно надел на себя эти кандалы. Ты еще должен наслаждаться ласками своей молодой жены.

Эдуардо пожал плечами:

— В моей стране мужчины женятся для брачного союза, положения и перспективы. Все остальное не имеет значения, если, конечно, ты не хочешь обзавестись наследником.

— Ну, сынок, — начал Бичем, удивленно подняв брови, — я видел твою жену во время ленча. Позволь заметить, что она очень хорошенькая.

— Хорошенькая, как оранжерейный цветок, — слегка раздраженно ответил Эдуардо. — Она слаба здоровьем. Она плохо переносит и жару, и холод, и влажность. Путешествие расшатало ее нервную систему. Это весьма печально.

Бичем оглядел других мужчин, сидевших за столом, но, поняв, что они ничего не добавят к их разговору, продолжал:

— Моя Мей в девичестве тоже была слаба здоровьем, но после того как родила нашего первенца Джошуа, сразу поправилась. У нас сейчас пятеро детей, и Мей еще никогда не была так здорова. Дай своей жене время, сынок. Возможно, Саратога — это именно то, что ей нужно. Я поговорю с Мей и попрошу, чтобы она пригласила твою жену принимать ванны вместе с ней. Мей клянется, что они помогают восстановить здоровье.