Джулия Гарвуд - Жар желания

— Это вы были с агентом Бьюкененом?

— Да, — ответил Сэм.

Хирург кивнул:

— Так и подумал. Агент Бьюкенен прекрасно перенес операцию и, думаю, полностью поправится.

Объяснив, чего следует ждать в последующие несколько недель, хирург пожал им руки и ушел.

Адреналин давно выветрился, и Сэм неожиданно почувствовал, как устал. Он решил, что здесь больше не нужен, и спустился вниз. У входа в приемный покой его встретил агент Мерфи.

— Хорошая работа, сэр, — похвалил он и, похлопав Сэма по плечу, предложил подвезти домой.

Едва за Сэмом захлопнулась дверь квартиры, он с отвращением сбросил грязную одежду и направился в душ. Помня, что повязку мочить нельзя, он высунул руку наружу и кое-как смыл кровь и пот. А через минуту, даже не поужинав, растянулся на диване и заснул под ор телевизора.

Проснулся он только в семь утра и первым делом набрал номер справочной. Сэм хорошо знал, какие осложнения подстерегают человека после операции, и хотел убедиться, что Алек жив и относительно здоров. Услышав, что состояние пациента вполне удовлетворительное, он облегченно вздохнул.

Сэм ничего не знал об Алеке Бьюкенене, но они были связаны профессией, и он считал своим долгом справиться о его здоровье. И собирался днем заехать в больницу взглянуть на него и убедиться, что он вне опасности.

Сэм, конечно, не собирался оставаться в палате надолго.

Но у агента Джека Макалистера были другие планы.

Сэм едва успел облачиться в старые джинсы и синюю майку, как кто-то заколотил в дверь. Он автоматически открыл висевшую на поясе кобуру на случай, если незваный гость окажется психом.

Но незваный гость оказался напарником Бьюкенена, агентом Макалистером, и на первый взгляд действительно походил на психа. Едва Сэм открыл дверь, как Макалистер сунул ему в руки кофе из «Старбакс» и датский рулет с ананасами.

— Давай же. Едем!

Мужчины были одного роста и смотрели друг другу в глаза. Сэм посторонился, впустив Макалистера. Увидев оружие, принятое в ФБР, Сэм понял, что перед ним агент.

— Ок, кто вы и куда мы едем?

— Я Джек Макалистер.

— Напарник Бьюкенена.

— Совершенно верно. Можешь называть меня Джек, и мы едем в больницу. Алек хочет тебя видеть.

— Он уже разговаривает?

Джек кивнул:

— Он не только разговаривает, но еще и жалуется, верный признак выздоровления. Нам лучше поспешить. Риган, жена Алека, прилетела прошлой ночью, но остальные родственники вот-вот нагрянут, и если мы не смоемся до их появления, ты не выберешься оттуда еще неделю.

Сэм улыбнулся.

— Я не шучу, — предупредил Джек. — У Алека полно родни, и почти все мчатся сюда. Так ты собираешься съесть этот рулет?

Сэм сунул ему рулет, схватил темные очки и ключи и последовал за ним.

Алек разместился в отдельной палате, и, слава Богу, один. Он сидел на кровати с телевизионным пультом в руке. Выглядел ужасно, словно вампиры попировали его кровью, но глаза были ясными, а взгляд — проницательным.

— В компании нуждаешься? — осведомился Джек входя. Он было попытался втолкнуть Сэма перед собой, но тот не поддался. Только наградил Джека скептическим взглядом.

Джек облокотился о подоконник, сложил руки на груди и кивком показал на капельницу.

— Завтракаешь?

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился Сэм, подходя к кровати.

— Как человек, которого ударили ножом в спину. Ты Сэм Кинкейд, верно?

—Да.

— Спасибо за то, что вытащил меня из того дома.

— Без проблем.

Алек спросил, не против ли Сэм ответить на пару вопросов о том, что теперь все называли «событием». Впрочем, вопросы в основном задавал Джек. Но через полчаса Алек явно сник.

— Тебе нужно поспать. Увидимся, — пообещал Сэм.

Он и Джек вышли в коридор вместе.

— Приятно сознавать, что все в порядке, — заметил Сэм. — Судя по тому, что я слышал от других агентов, он хорош в своем деле.

— Лучший, — поправил Джек, — только не говори ему, что я это сказал. Тогда от него жизни не будет.

Навстречу шли трое парней, смахивавших на Бьюкенена. Сэм заметил, что все вооружены. За ними шествовал представительный седовласый мужчина, обнимавший за плечи хорошенькую молодую женщину.

— Сейчас тебя ждет встреча с частью клана Бьюкенен. Они умеют принять человека в свой круг. И, как я предупреждал, как только ты в этот круг попадешь, назад дороги нет.

Джек не преувеличивал.

За следующие две недели Сэм перезнакомился со всей семьей, а Алек и Джек стали его хорошими друзьями. А друзья должны помогать друг другу, верно? Вот как сегодня.

Сэм, все еще стоя на возвышении, заметил обоих агентов, сидевших в заднем ряду, и послал им умоляющий взгляд, ясно говоривший «вытащите же меня отсюда!».

Они не отреагировали. Либо остались равнодушны к его печальному положению, либо искренне наслаждались его мучениями, либо притворились, будто не замечают. Он выбрал второй вариант и решил поквитаться.

— Я вижу в этой комнате Алека Бьюкенена, — объявил он. — Может, нам стоит попросить его выйти сюда и сказать несколько слов?

Публика разразилась бешеными аплодисментами. Головы стали поворачиваться одна задругой.

Вид у Алека был совершенно ошарашенный, и Сэм не преминул кивнуть и довольно улыбнуться. Сунув руки в карманы и весело насвистывая, он спустился с возвышения и вышел из аудитории.

Бабушка снова крадет святую воду.

Лайра Прескотт даже не гадала о причине звонка отца Генри. Увидев имя звонившего на экране, она сразу поняла, что речь пойдет о ее любимой бабуле, эксцентричной чудачке, на руках которой она выросла.

Сотовый был зажат в руке. Лайра выключила звонок, но, опустив глаза, увидела его имя и номер. Даже если бы она хотела поговорить со священником, — а она не хотела, — то все равно не ответила бы ему прямо сейчас. Поскольку сидела в аудитории, вслушиваясь в речь профессора Малера, раздававшего темы документальных фильмов, которые предстояло снять его студентам. Кроме того, Малер высказывал довольно циничные мнения о жителях Лос-Анджелеса.

Малер, красивый мужчина лет сорока, был известным профессором, опубликовавшим несколько книг о методах создания документальных фильмов, а также получившим премию за обличение целой семьи преступников, — факт, о котором он любил упоминать почти на каждой своей лекции. Кроме того, профессор был левым активистом, вечно впадавшим в раж при попытках осуществить очередной проект или навязать свое мнение. У него была репутация человека высокомерного и тяжелого. По слухам, от него ушла жена.

Лайра пожалела бы профессора, не окажись он таким эгоистом. Она не могла согласиться ни с одним его словом. Профессор постоянно делал уничижительные замечания:

— Никто в этом городе не заботится о том, что имеет. Когда вещь надоедает, ее просто выбрасывают. Видели фото здешних свалок? Омерзительно! Надеюсь, один из вас выберет эту тему для своего фильма.

В воздух немедленно взметнулась рука.

— Я возьму, сэр.

Малер кивнул, налил воды из пластиковой бутылочки и сделал глоток, прежде чем продолжить свои рассуждения.

— Вместо того чтобы чинить велосипед или машину, эти люди покупают новые. И речь идет не только о вещах, — добавил он, грозя им пальцем. — Они уничтожают дома, и потом покидают развалины.

— Как часто вы будете консультировать нас, пока мы работаем над фильмами? — спросил кто-то из студентов.

— О «часто» не может быть речи. Нянчить вас я больше не стану.

Несколько студентов переглянулись. Кое-кто едва сдерживал смех. Когда это Малер их нянчил?!

— Не желаю видеть половину работы. Не желаю слышать ни о каких проблемах. Хочу увидеть готовые работы. Хочу, чтобы меня удивляли и поражали, и — смею ли представить? — слепили блеском профессионализма. Да, вы меня слышали. Именно слепили. Итак, кто хочет взять продажную ипотечную индустрию?

Поднялась вторая рука.

— Договорились, Питер, — кивнул Малер. — Оставьте тему и вашу фамилию в списке на моем столе. И вы тоже, Филипп, — сказал он студенту, собиравшемуся снимать фильм о свалке.

Профессор показал себе за спину, в сторону своего кабинета, соединенного с аудиторией дверью, которая во время лекции была широко раскрыта.

Не прерывая беготни по комнате, Малер продолжал:

— И торговые центры. Не хочется и начинать… их строят все больше и больше, а старые стоят пустыми, пока их не сносят или не сжигают.

— Я беру торговые центры! — крикнул очередной студент.

Профессор кивнул и дал несколько советов относительно проекта.

Но Лайра уже не слушала. Она смотрела сквозь открытую дверь на цветной постер, висевший на стене, за письменным столом профессора. Надпись на постере гласила:

«Перейсо-парк. Первый ежегодный фестиваль».

Красивое место с прекрасными пейзажами. Рядом с постером висел еще один. Мрачное черно-белое фото фабричных труб. На этом постере не было надписи. Невозможно сказать, где сделан снимок. Какой контраст! Она предпочла бы смотреть на яркие краски Перейсо-парка.

Лайра подняла руку.

— Да? — спросил профессор.

— Как насчет городских парков? Я бы хотела взять эту тему.

— Превосходно. Знаете ли вы, что срок существования большинства парков десять лет?

Лайра посчитала эту реплику абсурдной, но не захотела восстанавливать профессора против себя и поэтому спорить не стала. Еще в начале семестра студенты усвоили, что возражать ему нельзя. Некоторые пытались оспорить его замечания. Профессор задумчиво потирал подбородок, делая вид, будто слушает, хмыкал и объявлял, что оппоненты абсолютно не правы. Малер никогда не забывал тех, кто с ним спорил, и обычно мстил, давая беднягам самые сложные и отвратительные задания. Лайра была слишком близка к финишной прямой, чтобы злить Малера.

— Нет, профессор, не знала.

«Потому что это неправда», — подумала она.

— К этому времени все парковое имущество сломано или разбито. Даже цепи, на которых держатся качели, проржавели, а столики для пикника уничтожены. Далее парком завладевают вандалы и банды хулиганов.

Лайра была полна решимости доказать его неправоту. И собиралась снять документальный фильм о прекрасном Перейсо-парке.

Две недели спустя она горько пожалела о своем выборе.

Был необычайно жаркий и влажный день в Лос-Анджелесе. Лайра стояла по колено в мусорной, омерзительно вонявшей куче. Пришлось прикрыть нос и рот шарфом, а тут еще и телефон зазвонил. Взглянув на экран, она увидела имя отца Генри и перенаправила вызов в голосовую почту. Сейчас нет времени на долгий визит к священнику. Со времени их последнего разговора прошло две недели, и Лайра полагала, будто проблема с бабушкой решена. Но если это так, почему он звонит сейчас? Конечно, рано или поздно придется с ним потолковать, но жалобы отца Генри подождут. Как только Лайра вернется в свою квартирку с кондиционером, примет душ и переоденется, то, возможно, почувствует себя в силах вынести беседу с отцом Генри.

Работа над проектом продвигалась вовсе не так, как ожидалось. Сначала Лайра намеревалась снять фильм о солнечном, счастливом месте, где семьи собираются, чтобы провести беззаботный денек.

Собирая материал, она наткнулась на фото чрезвычайно крутого спускного желоба, встроенного в высокий холм посреди соседнего парка. Дети на снимке выстроились в очередь, чтобы подняться наверх по ступенькам. Они выглядели такими веселыми и энергичными, что она почти слышала их смех. Фото было снято всего шесть лет назад.

Сначала Лайра не слишком ясно представляла тему своего фильма. Поэтому она собралась в парк в надежде, что идея появится. Может, какой-то семейный праздник? Или способность радоваться простым вещам? Она очень хотела, чтобы фильм получился оптимистичным, легким и поднимающим настроение. И немного юмора не помешает.

Даже с помощью навигатора Лайра с трудом отыскала парк. Он находился более чем в часе езды от ее дома. Въехав наконец на гравийную дорогу, она подумала, что свернула не туда. А когда увидела, что осталось от спускного желоба, ей стало плохо. Желоб почти зарос сорной травой, сквозь которую проглядывал ржавый искореженный металл. И повсюду мусор… горы мусора: использованные шприцы, иглы, старые газеты и памперсы. Парк оказался так захламлен, что взбираться на холм было попросту опасно. Метаморфоза, которая произошла за столь короткое время, ошеломляла.

Что здесь случилось? Неужели Малер прав? Неужели люди по природе своей разрушители?

Но Лайра по-прежнему отказывалась смириться с негативом, который изливал на них профессор. Она проезжала многие городские районы с идеально ухоженными парками и скверами и твердо знала, что таковые существуют. Однако здесь все было по-другому. Что же так безжалостно уничтожило парк, процветавший всего шесть лет назад?