Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

— Смотрите-ка, Салту приспичило, — съязвил Райдер, чуть ли не приплюснув нос к оконному стеклу.

— Эге, да тут бесплатное порево, — заржал Флудман.

— Да они, никак, стоя трахаются! Вот умора!

— Все Ктулху делают это стоя, — с умным видом изрёк Гладиатор.

— Хром, ну-ка пошёл вон отсюда! Ишь, залип, извращенец мелкий! Тебе ещё рано такие вещи смотреть — детям до восемнадцати не положено…

Аня и Мими сидели рядом на диване, но даже им было видно, что делали на балконе Салтыков с Оливой. Когда Олива вместе с ним вышла, наконец, с балкона и подсела к девушкам, Мими едва сдержала себя, чтобы не отскочить от неё, как от прокажённой. Она и раньше не понимала Оливу до конца, а теперь в её душе окончательно вызрело тошнотворно-брезгливое чувство к Оливе, словно к грязной блохастой собаке. Мими больше не могла выносить нечистоплотность Оливы как в физическом, так и в моральном плане, и сегодняшний день только утвердил в ней решение прекратить всякие отношения с этой, мягко выражаясь, девушкой со скверной репутацией.

Кто-то предложил идти гулять на набережную. Все с видимым облегчением стали вставать с постели и просачиваться в коридор. А Олива, Салтыков и Аня остались дома.

— I`ll be back! — заявил Гладиатор, и ушёл вслед за всеми, захлопнув дверь.

— Ну что, пойдёмте к Негодяеву? — предложила Олива, чувствуя, что напряжённая обстановка, витающая в воздухе их квартиры, после ухода гостей стала ещё напряжённее.

Все уцепились за Негода как за спасительную соломинку. Но напрасно они трезвонили в его дверь — он им не открыл. Тогда Салтыков позвонил ему на мобилу, и Дима сказал, что он сейчас в гостях и вернётся нескоро…

Не успел Салтыков окончить разговор с Негодом, как на его мобилу тут же позвонил отец. После короткого разговора Салтыков сказал девушкам, что ему придётся отойти минут на сорок домой.

Дома Салтыкова встретили неласково. Отец, хмуро поздоровавшись, сказал, что надо помочь отбить плитку в ванной.

— Могли бы Игоря попросить, — проворчал Салтыков, помогая отцу. Игорь был младший брат Андрея.

— Игорь уехал на сборы; тебе это должно быть известно, — сказал отец, — Хотя где тебе знать, ты как загулял, так и баста. За своими амурами даже о родителях не вспомнил…

— Отец, я просил не говорить об этом, — оборвал его сын.

— Когда она уедет-то? У нас ремонт стоит, на даче вон крыша протекла, а тебе-то конечно по хрену. Как с этой девкой связался, совсем без башки стал…

— Она не девка! — вспылил Салтыков.

— Ну ладно, ладно, уж и сказать ничего нельзя, — отец примирительно потрепал его по плечу, — Гуляй, пока молодой — я ж не запрещаю! Только и отца с матерью не забывай. Ну, а жениться, сынок, я думаю, всё-таки рановато пока…

Тем временем Олива и Аня сидели под дверью негодяевской квартиры.

— Я хуею от всего этого, — сказала Аня, — Я не могу его выносить!!!

— Кого?

— Салтыкова, кого же ещё! Мало того, что он хам, так он ещё и храпит как поросёнок. Я ночью даже уснуть не смогла из-за этого!..

— Странно… — пробормотала Олива, — Я так не замечала, что он храпит.

— Где уж тебе заметить, — ехидно произнесла Аня, — Тебя хоть на скамье вокзальной положи — будешь дрыхнуть как чурбан. А я так не могу!

— Но что же делать? — слабо вякнула Олива.

— Я не желаю спать с ним в одной комнате! У меня отпуск раз в году, я хочу нормально отдохнуть!!! Ты понимаешь это?!?!

— Ладно-ладно, ты только не кипятись, — примирительно сказала Олива, — Если не хочешь, я скажу ему, чтобы шёл к себе домой ночевать, а мы эту ночь переночуем одни. Только не ори, ради Бога, а то у меня уже у самой голова лопается.

Девушки вышли на улицу, купили воды в палатке, пошли домой. Олива уже сама была вся на нервах и готова была взорваться в любой момент. Мусорное ведро на кухне было полным-полнёхонько — Салтыков ни разу не вынес его, наверное, ждал, что оно вынесется само, или думал, что таскать мусорные вёдра — обязанность Оливы. Если раньше Олива ещё колебалась как маятник между Аней и Салтыковым, то теперь, увидев это полное до отказа ведро, она окончательно укрепилась в своём решении.

Раздался звонок в дверь. Олива заметалась по прихожей. «Открывать — не открывать?» Звонки между тем становились всё настырнее, и она, поддавшись последнему порыву, открыла дверь…

Увидев такое дорогое и милое ему лицо Оливы, Салтыков расплылся в умилённой улыбке.

— Любимая моя…

Улыбка эта не сразу сползла с его лица. Он не сразу понял, почему такой честный и наивный взгляд его возлюбленной, которым он прежде так умилялся, вдруг стал надменным и колючим; почему её губы вместо того, чтобы в ответ расплыться в радостную детскую улыбку, стали вдруг тонкими как нитка и плотно сжатыми.

Олива преградила ему вход.

— Иди домой, — коротко сказала она. Он опешил.

— В чём дело?

— Ни в чём. Сегодня ты пойдёшь к себе домой.

— Никуда я не пойду, — Салтыков отодвинул её в сторону и ворвался в комнату. Сел на кресло, закурил.

— О Господи!!! — Олива сорвалась на крик, — Оставь нас одних! Уходи! Уходи!!!

— Мы так не договаривались, — сказал он.

— Я же тебе ещё в Москве сказала: если мы Аню не пристроим, я буду спать с ней, а не с тобой! — заорала она, — Аня, объясни ты ему всё сама, я не могу с ним разговаривать, он меня не слушает!!!

— Андрей, мы хотим хотя бы одну ночь побыть одни, — начала Аня объяснять. Он посмотрел на неё ошарашенно, потом вскочил и, ни слова не говоря, ушёл из квартиры, хлопнув дверью.

Оливу как будто оглушили. Она постояла ещё, потом на автопилоте прошла в комнату, тяжело осела на пол, закрыв лицо руками.

— Что произошло? — растерянно спросила Аня, — Ты поняла, что вообще щас произошло?

— Не-а, — ответила Олива и, помолчав, добавила, — Кажется, он ушёл…

— Да, кажется… ушёл…

— Вообще ушёл. Совсем. Навсегда.

Олива не могла плакать. Просто ошарашенно сидела на полу, обхватив голову руками, раскачивалась взад-вперёд, как в трансе. Она ничего не соображала в этот момент. Она поняла только то, что всё теперь кончено, всё, всё…

— Не надо так, — попросила Аня, обнимая Оливу сзади, — Я чувствую себя виноватой… Наверное, мне не стоило приезжать сюда.

Олива промолчала.

— Знаешь, когда я ехала на вокзал, я поднималась на эскалаторе, и точно помню, что рядом со мной никто не стоял, — сказала Аня, — И вдруг чувствую — кто-то с силой дёрнул мою сумку. Оборачиваюсь — никого нет…

Олива резко подняла голову, посмотрела на неё. Аня сидела в углу кровати, бледная, с остановившимися глазами. В комнате уже было совсем темно.

— Это был знак свыше…

Девушкам стало жутко. В пустом смрадном коридоре стоял гул от сквозняка. В тёмной комнате пахло трупом.

Кто-то истошно завопил с улицы…

— Сссссууукиии!!!!!!!!!

Аня резко вскочила, кинулась к окну. В сумерках надвигающейся ночи ей показался страшным и двор-колодец, заросший пустырником, и бельё, развешанное во дворе на верёвках, и серые дома с пустыми, словно чёрные дыры, окнами…

Аня отпрянула от окна и, схватив себя за голову, забилась в истерике.

— Господи, Святая Мария! Как можно здесь жить?! Как?! Я уеду, я уеду!!!

Олива лежала пластом в кровати. Ей было всё равно.

Вдруг в коридоре послышались шаги, и вскоре раздался звонок в дверь. Аня бросилась открывать — на пороге стоял Гладиатор.

— Что у вас здесь происходит?

Аня рассказала ему. Глад зашёл в комнату, включил свет. Олива лежала ничком, уткнувшись лицом в подушку.

Гладиатор положил её к себе на колени, потребовал воды. Аня протянула ему бутылку Бонаквы.

— Пей, — приказал он Оливе.

Она отпила два глотка. Глад положил её на постель, укрыл одеялом. Олива лежала без движения, отвернувшись к стене; Аня, бледная от пережитого стресса, с остановившимся взором неподвижно сидела в кресле, и лишь Гладиатор, поставив свою дорожную сумку на стол, принялся нервно ходить по комнате взад и вперёд.

— Да, — озадаченно произнёс он после молчания, — Хорошо живёт на свете Винни-Пух.

То ли у Оливы окончательно сдали нервы, то ли поехала крыша, но эта ни к селу ни к городу произнесённая Гладиатором с такой серьёзностью и в такой момент фраза про Винни-Пуха вызвала у неё истерический смех. Она изо всех сил пыталась сдержать себя, но её трясло как в лихорадке, она зажимала себе рот руками и подушкой, понимала, что теперь и так всё пропало, и что хуже уже некуда, но всё-таки лежала и корчилась, и хрюкала от распиравшего её неудержимого хохота. Аня и Глад сначала не поняли, что такое, и растерянно переглянулись между собой.

— Нда… — изрёк Гладиатор, — Тяжёлый случай.

— А по-моему, — сказала Аня, — По-моему её просто прёт…

В коридоре гулял сквозняк. В квартире пахло трупом.

Страшно белели в сумерках ночного двора развешанные на верёвках простыни.

Олива смеялась.

Салтыков выскочил из подъезда, словно ошпаренный кот. В голове его был сумбур, он видел перед собой только искажённое яростью лицо той, кого он любил больше жизни, слышал её ужасный крик, обращённый к нему — этот крик он слышал и до этого, она так же кричала на кого-то при нём, только вот где это было и когда — он уже не мог вспомнить. Он понимал сейчас только одно — его вышвырнули из дома как надоевшего пса, и вышвырнула его она, та, которая ещё утром обнимала его, теперь дала ему пинка под зад. У него не укладывалось в голове, как это могло произойти, что человек, бывший утром одним, вечером стал совсем другим, словно не она это была, а демон, вселившийся в неё. Что могло случиться за эти полчаса, когда он ходил домой?..

Салтыков остановился как вкопанный. Страшная догадка поразила его словно молния, сверкнув в темноте острым лезвием ножа. Точно! Всё ясно, почему она так себя повела — пока он отбивал плитку в ванной, эти две гадюки успели пересечься с кем-нибудь ещё. Много ли времени надо, чтобы познакомиться с мужиком и затащить его в квартиру? То-то она не хотела его даже на порог пускать! Значит, им было, кого прятать…

«А как я верил ей, какими честными глазами она смотрела на меня тогда, на Медозере! — с отчаянием думал он, — Какой же я дурак, что повёлся на эту фальшивку! Она же блядь! Блядь!»

Он обогнул двор, вышел на улицу Тимме, потом зачем-то опять свернул к дому 23-б. Каким гадким казался ему теперь и этот дом, и этот двор, и два тёмных окна на девятом этаже!

— Сссуууучаррррррраааа!!!

Салтыков уже сам не заметил, как заорал вслух.

«Весь мир дерьмо, все бабы бляди, и солнце ёбнутый фонарь… Вот уж что правда, то правда! Прав был отец! Прав…

А куда теперь? Домой? Нет, только не это…

К Негодяеву?»

— А я тебе говорил, — сказал Дима, когда Салтыков, уже сидя на его кухне и опрокидывая в себя коньяк стаканами, поведал ему своё горе, — Я говорил тебе: не связывайся ты с москвичками. Ты думаешь, я просто так не люблю москвичей? Они же алчные, все как на подбор, алчные, корыстные, стервозные…

— Прав ты был, Димас, тысячу раз прав, — сокрушался Салтыков, бессмысленно уставившись в пустой стакан, — Как я-то мог так ошибиться в ней!.. Димас, я же был уверен, что она не такая! Как же так, Димас…

— Зато теперь будешь умнее, — Дима убрал со стола бутылку с остатками коньяка, — Хватит тебе, а то щас под стол упадёшь…

— Самое ужасное то, что мне теперь идти даже некуда, — сказал Салтыков, подпирая рукой отяжелевшую от коньяка и съезжавшую вниз голову, — Домой мне путь заказан — сразу ведь спрашивать начнут, что, как да почему… Димас, можно я у тебя ночевать останусь? Можно, Димас?

— А куда тебя теперь денешь? Оставайся.

— Спасибо, Димас, ты настоящий мой друг, — у Салтыкова уже заплетался язык, — Одно скажу, Димас — бабы это всё химера, от них одно зло. С ними не надо дружить, с ними надо трахаться. А настоящий друг, он ведь никогда не предаст… Так, Димас?

— Салтыков, я тебе комнату приготовлю на первом этаже. Там почти никогда никто не спит, но тебе лучше там, — Дима вышел из кухни, — А то ты уже пьяный, ещё с лестницы кувыркнёшься…

— А бритва? — вдруг осенило Салтыкова, — Чёрт, я же там бритву забыл… И подушки с одеялами твои там остались… Пойдём, Димас, вместе заберём, я один не пойду в этот гадюшник.

…Дверь им открыл Гладиатор. Олива продолжала лежать неподвижно на постели, отвернувшись лицом к стене. Ей уже было всё равно, кто звонит в дверь — время мелькало словно кадры в ускоренной киноленте. Олива уже не удивлялась ни звонкам в дверь, ни тому, кто приходил — даже если бы в квартиру 87 на улице Тимме, 23-б с визитом нагрянул сам Президент России Владимир Путин, она и то не удивилась бы.