Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

— Привет, жених, — шутливо сказал Денис Салтыкову, когда они с Оливой взошли в прихожую.

— Здорово, Ден! Да уж, вот такие дела… — сказал Салтыков, держа в руках газету, — Уже вот квартиру присмотрел на Московском проспекте, в новом доме. Три миллиона стоит…

— Ну, это уж совсем пустяки! — развеселился Денис, — Подумаешь — три миллиона! Где бы их взять? А, пустяки!

— Давайте пить чай, — распорядилась Олива, — Гладиатор-то наверно ещё не скоро подъедет… Ближе к ночи заявится.

Все трое расселись на тахте. Олива посередине, парни с краю.

— Ну-с…

— Да, так расскажите, как на Медозеро в поход сходили? — попросил Денис.

— О, зря ты с нами тогда не пошёл. Там такие были приключения! — сказала Олива, — Только у меня уже язык отсох рассказывать. Салтыков, расскажи лучше ты.

— Нет, ты расскажи, у тебя лучше получается.

— Нет, ты!

— Ну мееелкий!

— Ну ладно, — Олива уселась поудобнее и начала рассказывать. Пока рассказывала, друзья уже выпили весь чай, и Салтыков пошёл на кухню ставить новый.

— …И тут, выглянули мы, значит, из палатки-то, — продолжала Олива, понизив голос, — А там…

— …Вот такое пламя!!! — продолжил Денис, изображая её манеру жестикулировать.

Все рассмеялись. Салтыков, казалось, и не заметил остроты в свой адрес и смеялся вместе со всеми. Ну, или, по крайней мере, сделал вид, что не заметил.

Так, за смехом и болтовнёй ребята даже не заметили, как ночь наступила. К реальности вернул звонок в дверь.

— Кого это черти несут на ночь глядя, — пробормотала Олива, выходя в прихожую и кутаясь в ночнушку. Открыла дверь — Гладиатор на пороге.

— А что это вы тут в темноте сидите?

— Да вот, чай пьём…

— А ну, двигайтесь! — Гладиатор лёг в постель и накрылся одеялом.

— Давайте спать! — Олива выключила свет и юркнула в постель между Денисом и Салтыковым. Гладиатор, спавший с краю, оказался потревожен.

— Если вы будете возиться, я сгребу вас обоих в охапку и отнесу в душ! — пригрозил Глад, — И запру там на всю ночь.

— Мы не будем возиться, — смирно пообещала Олива.

— Что-то тесновато вдруг стало, — заметил Денис.

— Когда в постель ложится моя любимая, всем становится тесно, — ляпнул Салтыков.

Надо ж было такое сморозить!

— Ладно, я у вас в ногах лягу, — сказала Олива и улеглась поперёк траходрома у парней в ногах. В кровати стало просторнее настолько, что все смогли лежать на спине. Все — кроме, разумеется, Оливы.

— Мелкий, — прошептал Салтыков, склонясь над ней, — Мелкий, ты спишь?

— Ты чего хотел? — сонно отозвалась Олива.

— Пойдём, покурим на балкон…

— Ну пошли.

Тихо, чтобы не потревожить спящих парней, Олива и Салтыков вылезли из постели. На балконе было свежо, но не холодно. Салтыков закурил и сел на табуретку, посадив Оливу к себе на колени.

— Я люблю тебя так, как никогда и никого в своей жизни не любил… — бормотал он, целуя ей волосы.

— А Ириска? — спросила Олива, — Ты же с ней, помнится, прошлой зимой замутил. Я-то помню, как ты на весь форум кричал, что её обожаешь…

— Так я её не любил, — отмахнулся Салтыков, — Обожать и любить — разные вещи. И замутил я с ней по пьяни. Так, от нехуй делать с ней встречался…

— А со мной ты тоже по пьяни замутил?

— Господи, мелкий! Конечно, нет! К тебе у меня настоящие чувства, поверь мне…

— Знаешь, — попросила Олива, — Расскажи мне про турбазу «Илес» поподробнее. Как ты, встречаясь с Ириской, замутил с Дикой Кошкой? Как это получилось?

— Ну зачем тебе это знать?

— Надо, раз спрашиваю.

Салтыков затянулся сигаретой и, помолчав, произнёс:

— Да хуй знает, как это произошло… Так уж случилось…

— Ну, хуй-то, может, и знает, — усмехнулась Олива, — Но за твой хуй прежде всего должна отвечать твоя голова. Или я неправа?

— Мелкий мой, ты права как всегда. Но, видишь ли, у многих парней в этом возрасте блядские замашки. И физиология зачастую перевешивает разум…

— Ладно, пусть так. Но почему ты не подумал в тот момент о том, как будет страдать Ириска?

— Ириска? Страдать? Мелкий, я тебя не понимаю. Она же сама заставит страдать кого угодно, и тебе она крови попортила немало. Почему ты её защищаешь?

— Потому что речь сейчас не обо мне, — сказала Олива, — Да, с Ириской у меня плохие отношения, но дело совсем не в этом, а в том, что если ты так поступил с ней, то где гарантия, что ты точно так же не поступишь и со мной?

— Да как я с ней поступил-то? Я ей ничего не обещал. И я её не любил…

— А Дикую Кошку?

— С ней меня связывал только секс. Ничего более. С тобой у меня всё совсем иначе.

— Кстати, ты знаешь, Дикая Кошка вышла замуж и родила ребёнка…

— Я знаю, — ответил Салтыков.

— Откуда?

— Ну это ж тебе не Москва… Тут все всё про всех знают.

— Кстати, о Москве, — вздохнула Олива, — До моего отъезда осталось два дня. Ты же знаешь, мне надо на работу…

— Как я не хочу тебя отпускать, — Салтыков с силой прижал Оливу к себе, — И зачем ты работаешь? Моих заработков вполне бы хватило на нас двоих.

— Ну а что делать… Пока так приходится…

— Ничего, мелкий. Ничего. Зимой мы поженимся с тобой в Питере, и ты переедешь сюда, мы будем жить с тобой в отдельной квартире… Знаешь, я беру на себя проектирование магазина в Няндоме — этот проект стоит около миллиона рублей. Три таких халтуры — и квартира в новом доме наша!

— Не говори «гоп» пока не перепрыгнешь, — осадила его Олива, — Я не люблю, когда ты так хвастаешься. Извини, но когда ты начинаешь вот так заносить хвост, у меня возникает сильное желание треснуть тебя по балде чем-нибудь тяжёлым.

— Ну, мелкий, должен же хоть кто-то время от времени с меня спесь сбивать!

— О да! Уж чего-чего, а спеси у тебя хватает…

Олива закашлялась.

— Мелкий, мелкий… — встревоженно произнёс Салтыков.

— Да брось, ты вон всю ночь тоже кашлял.

— Ну, у меня это обычный кашель курильщика. А ты-то чего?

— Да так, это ещё ладно, весной хуже было, — сказала Олива, — Мне тогда в поликлинике направление на анализы ещё зачем-то дали в тубдиспансер…

— И что сказали?

— Да ничего особенного. Ты же знаешь, врачи никогда ничего толком не говорят, только навыписывали таблеток каких-то и всё…

— Да здравствует отечественная медицина, блядь, — проворчал Салтыков себе под нос, — Пойдём, мелкий, в комнату, а то тебе, наверное, нездорово находиться ночью на балконе.

Он взял её на руки. Олива обняла его за шею.

— Знаешь, — шёпотом сказала она, — У меня из головы не выходит этот покойник. Какая ужасная смерть…

— Не думай об этом, мелкий, — попросил Салтыков.

— Я бы рада была не думать, но он мне везде мерещится, — Олива закрыла глаза, — Да, вот до сих пор в глазах стоит эта картина, как его из лифта на покрывале выносят… Это что же, он здесь лежал столько дней, и никто не знал об этом…

— Не надо, мелкий, мне самому страшно…

Они вернулись в комнату, устроились в кресле. Денис и Гладиатор, развернувшись друг к другу жопами, мирно спали на постели.

— Глянь: у нас в постели спит двуглавый орёл, — сказала Олива. Салтыков фыркнул.

— Даа, и из-за этого двуглавого орла мы вынуждены ютиться в кресле…

— Да ну, брось, — осадила его Олива, — Пусть спят. Нам ведь и так с тобой хорошо…

Салтыков принялся ласкать её в кресле. И тут Олива почувствовала неотвратимое влечение к нему…

— А ну, отдай одеяло!!! — пробурчал во сне Гладиатор. Салтыков и Олива аж вздрогнули от неожиданности.

— Йопт, проснулись…

— Не, не… Дрыхнут.

— Точно? Ты уверен в этом?

— Мелкий, разве я был в чём-нибудь не уверен? Глянь: спят как суслики.

— А, ну тогда можно продолжать.

…Олива уснула, свернувшись в кресле. Ей-то много площади не надо было, она была маленькая — не зря же Салтыков назвал её мелким. А вот Салтыков там себе все бока отломал. Всю ночь, бедный, не спал, да ещё в шесть утра Гладиатор проснулся и стал собираться на работу. Салтыков ушёл курить на балкон, а Олива лежала с закрытыми глазами, но уже не спала. И она почувствовала, как Гладиатор, собравшись, подошёл к креслу, где она лежала, и простоял над ней молча минуты три.

Лишь когда с балкона вернулся Салтыков, Гладиатор разбудил Дениса и ушёл на работу вместе с ним.

— Катится солнышко, горькая в горлышко,

Весело, здорово, хочется порева.

Девочки разные — чистые, грязные,

Чёрные, белые — все хотят трахаться.

Порева, порева, трахаться, трахаться…

— Это ты к чему? — взвившись, спросила Олива.

— А ни к чему. Просто так, — Смайли даже не скрывала своей усмешки.

Олива и Смайли пересекались только на форуме, да и там особо никогда не контачили. Но теперь Олива сразу просекла фишку, что этот «невинный» стишок в теме про встречу агтустудовцев — камень в её огород.

Дурная слава, как известно, поперёд человека бежит. Истории про Оливу и Салтыкова быстро распространились среди знакомых, как ветрянка по детскому саду, и теперь вряд ли оставался хоть один человек на форуме, который так или иначе не слыхал про расписанный в красках инцидент на балконе. По большей части языки-то на эту тему чесали, конечно, бабы, и именно у них эта тема вызывала столько злости и негатива. Самое интересное то, что позор этот целиком и полностью пал на Оливу, а не на Салтыкова: её осуждали, её считали развратной и бесстыдной, а Салтыков тут был как бы и ни при чём. Быть может потому, что репутация его давно была подмочена, ничего другого никто от Салтыкова уже и не ждал; к тому же, он был парнем, поэтому его выходки наоборот добавляли ему крутизны. С Оливой же всё было иначе: хоть она и стала здесь среди приятелей в доску своей, женская половина форума возненавидела её, прикрывая свою чёрную зависть к ней разговорами о её бесстыдстве. Сказать, что Оливе было до слёз обидно и неприятно — значит, не сказать ничего, но и делать что-то в этой ситуации, горячиться, спорить, доказывать, выяснять, откуда это всё пошло, не было никакого смысла: сказать это мог кто угодно, а, как известно, на каждый роток не накинешь платок.

Волну возмущения вызвала и новость о том, что Аня уехала в Москву одна. Обвинили в этом тоже Оливу: говорили, что это она, погрязнув в своей бесстыдной связи с Салтыковым, бросила подругу одну в чужом городе. Первой на неё ополчилась Мими; сначала она просто начала избегать Оливы, потом стала писать недвусмысленные посты в ЖЖ о том, как сложно разочаровываться в людях. Олива поняла, что Мими заточила на неё зуб, и решила-таки сама вызвать её на разговор.

— Может, мы всё-таки перестанем ходить вокруг да около? — написала она ей в комментарии, — К чему эти завуалированные посты — неужели тебе так трудно прямо сказать мне, что это я тебя разочаровала?

— А зачем я буду тебе что-то говорить? Твои поступки говорят сами за себя, — отвечала Мими, — И как Аня? Всё ли у неё нормально? По-моему, в отношениях с ней неправа ты… Даже больше, чем неправа…

— В чём же это я, интересно, неправа? — взвинтилась Олива, — В том, что не побежала за ней вдогонку на вокзал? Никто её не выгонял — она сама приняла решение уехать…

— Но позвонить ты ей, по крайней мере, могла? Узнать, где она и что с ней, могла бы, наверное? Извини, но вы с Салтыковым поступили по-свински — бросили её одну в чужом городе… А если с ней что-то случилось? И вообще, доехала ли она? На её месте я сказала бы, что подруга у меня хреновая… И точно не стала бы с ней общаться.

Все эти разговоры, все эти косые взгляды не могли не отравлять жизнь Оливе. В глубине души она чувствовала свою вину перед Аней, чувствовала, что правы те, кто говорит о ней плохо — она действительно чувствовала себя плохой, и ей казалось, что она не по праву занимает своё положение и ничего из того, что она теперь имеет, не заслужила.

Салтыков же любил Оливу, любил до обожания и буквально таскал её на руках. Он покупал ей сладости, постоянно ласкал её, а, приходя каждый день с работы, обнимал так, будто не видел её полгода и соскучился страшно. Конечно, в нём были и свои минусы, главным из которых был эгоизм: всё, что Салтыков делал для Оливы, он делал по большей части для самого себя. Он покупал ей сникерсы и чипсы с беконом, потому что сам их любил, но никогда не покупал Оливе мороженого или фруктов. Раз в супермаркете, куда они пошли вместе, Олива захотела взять винограду, и Салтыков тут же стал её отговаривать, ссылаясь на то, что он не любит фрукты. Во всём он опирался только на собственные желания или вкусы, поэтому о том, любит ли фрукты Олива, думал в самую последнюю очередь. Впрочем, это были мелочи, и Олива старалась не концентрировать на них внимание. Всё это было ничто по сравнению с главным, чего она ждала всю жизнь: её любят, она любима. Конечно, репутация Салтыкова в городе оставляла желать лучшего, но Олива почему-то верила его словам о том, что просто до неё он никого по-настоящему не любил, а теперь готов всё отдать ради неё. Каждый день они строили планы насчёт своей будущей свадьбы: искали в газетах цены на квартиры, решали, кого приглашать на свадьбу, кто из друзей будет свидетелями и шаферами, а кто — крёстными их будущих детей. Даже имена уже придумывали своим детям, которых ещё не было в помине, и Олива, несмотря на многие огорчающие обстоятельства, всё-таки была счастлива.