Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

В день перед отъездом Оливы в Москву они с Салтыковым сидели у пьедестала памятника Ленину, прижавшись друг к другу спинами, и говорили о своей будущей супружеской жизни. Гранит, нагретый солнцем, был тёплый, почти горячий. Олива блаженно полулежала, опершись на Салтыкова, и смотрела в небо, туда, где пропадал шпиль высотки — самого высокого в Архангельске здания…

— Век бы лежала тут и не вставала, — мечтательно произнесла она. Салтыков утомлённо прикрыл глаза.

— Бедный мой, ты опять сегодня не выспался, — Олива поцеловала его в лоб.

— Да, меня реально вырубает… — произнёс он, — И сигареты как назло закончились. Схожу пока до ларька за сигаретами, ладно? Я мигом, — и, поцеловав Оливу в середину губ, пошёл в направлении Троицкого проспекта.

Олива, оставшись одна, как кошка разлеглась на горячем граните памятника. Ей было хорошо, она смотрела на небо, на шпиль высотки и не думала в этот момент ни о чём…

— Здравствуй, — произнёс над ней чей-то до боли знакомый голос.

Олива резко вскочила. Перед ней стоял, в своей джинсовой куртке и смотрел на неё в упор своими зелёными глазами человек из прошлого, изменившийся, похудевший на лицо, и ветер трепал его светло-русые волосы, выросшие сантиметров на пять…

— Даниил?!

— Да, это я.

Олива, нервно теребя свои волосы, соскочила с подножия памятника.

— Я… я не понимаю, зачем ты подошёл ко мне. Между нами давно всё кончено, и…

— А разве что-то было? — спросил Даниил. Олива вскинула на него глаза.

— А разве нет?

— Нет, — сказал он, — Хотя, знаешь, Олива, а я ведь действительно плохо закончил. Но хоть ожидаемо, спасибо. Надеюсь, у тебя всё хорошо…

— Да, у меня всё хорошо, — быстро произнесла Олива, — Я встретила человека, который по-настоящему любит меня, он даёт мне то, чего не дал в своё время ты. И я люблю его, — добавила она, пряча глаза, — И мы счастливы…

— А ты мне не верила, — сказал Даниил, — И всё-таки, относительно последнего пункта у меня есть сомнения…

— Какие ещё сомнения? — Олива презрительно усмехнулась, — Опять драконов увидал? Или этих, как их… архангелов с мечами?

— Не иронизируй. Я давно наблюдал за тобой и сейчас вижу, что твоя гайка с резьбы сошла. Привернуть бы тебе её, прикрутить понадёжней — всё и обошлось бы. Но ты наоборот гонишь и гонишь эту гайку дальше, даже не думая о том, к чему же всё это приведёт…

— Зачем ты мне всё это говоришь? — перебила его Олива.

— Я говорю, потому что вижу: ты встала на ложный путь, — сказал Даниил, — То есть, то, чему я тебя учил, ты пропустила мимо ушей…

— И чему же, интересно, ты меня учил? — ядовито усмехнулась она.

— Я учил тебя не впадать в зависимость от отношений. Я учил тебя быть самодостаточной. Я пытался сделать твою жизнь лучше, показав тебе на примере, что каждый человек достоин любви. Я хотел научить тебя быть свободной, для твоего же блага. А что я вижу теперь? Любой, абсолютно любой лишь поманит тебя — и ты готова сама себя засадить в клетку. Ты даже не спрашиваешь себя, а надо ли тебе это…

— Хватит, — жёстко обрубила Олива, — Рассказывай сказки дурочкам вроде твоей Никки, а меня оставь в покое.

— Она не моя, — ответил Даниил, — И, если сравнивать с тобой, то не такая уж она и дурочка.

— Уходи, — сказала Олива, — Уходи немедленно, слышишь?

— Хорошо, я уйду, — произнёс Даниил и, развернувшись на сто восемьдесят, быстро пошёл прочь.

— Что надо было здесь этому идиоту? — спросил Салтыков, подошедший с другой стороны.

— Да дурак он просто, — проворчала Олива, — Начал мне, как всегда, очки втирать. Такую чушь тут городил, что в зубы не возьмёшь! Ну, я его и послала на все четыре стороны…

— Ну и правильно, мелкий. Пусть своих драконов пасёт.

— К тому же, люблю-то я тебя, а не его, — добавила Олива, обнимая Салтыкова, — Он мою любовь в своё время пнул, что же он хочет теперь…

— Я тоже люблю тебя, мелкий. Ты прости меня за все те сцены ревности, что я тебе тут устраивал, ладно? Я сам не соображал, что делал… Просто знай: я тебя люблю, очень, очень сильно люблю…

— Я верю тебе, — сказала Олива, и вдруг перед её глазами снова промелькнул вчерашний покойник. Ей опять стало жутко. Даже белый день не спасал.

— Одно только… — сказала она, пряча лицо у него на груди, — Ты будешь любить, и помнить меня, когда… меня не станет…

— Господи, мелкий! Не говори так, я умоляю тебя! — воскликнул Салтыков, — Если тебя не станет, тогда и мне незачем жить…

Небо над Архангельском хмурилось. Свинцово-серые облака заволокли солнце, и только шпиль высотки по-прежнему устремлялся ввысь. Олива достала из кармана джинсов сотовый телефон.

— Пора, — сказала она, посмотрев на время, — Через сорок минут отходит мой поезд.

…На платформу Оливу пришёл провожать Денис. Он подарил ей на память маленького плюшевого ослика. Олива приняла ослика и, обнявшись с Денисом на прощание, поцеловала Салтыкова и вошла в свой вагон…

— Ну что, Ден, — сказал Салтыков, когда поезд уехал, и они с Денисом остались на платформе одни, — Вот я опять остался один…

— Да брось ты, — шутливо отмахнулся Ден, — Скоро же поженитесь и будете жить вместе…

— Ну, как скоро… Через полгода… — задумавшись, произнёс Салтыков, — Пережить ещё надо эти полгода…

— Переживёшь, куда денешься, — сказал Денис, — Я свою девушку два года ждал…

— А для меня и полгода долго. Если даже за полдня всё может в жизни кардинально измениться, то что уж там говорить про полгода…

Парни уныло брели по опустевшей платформе и каждый думал о своём. Но ни Салтыков, ни Денис даже не предполагали в этот момент, чем закончатся эти полгода.

А Олива, лёжа на верхней полке в поезде, думала об этом меньше всего.

Как только Олива приехала в Москву, у неё в жизни началась чёрная полоса. Вернувшись в свою привычную среду обитания, она вдруг осознала, что не может больше жить как жила раньше; Москва с её ежедневными толпами в метро, пробками на дорогах и громадными зданиями стала напрягать Оливу как никогда. К тому же, после столь бурного «отдыха» с такими приключениями девушка почувствовала себя уставшей и разбитой; у неё не было никакого желания вновь выходить на работу — её организм после всех треволнений, что обрушились на неё, требовал сна и покоя. Но, оставшись сидеть дома, Олива почувствовала, что ей от этого не лучше, а, наоборот, только хуже. На неё навалилась страшная тоска и депрессия; можно было бы всё списать на осень, но тут не одна только осень оказалась виновата. Олива как никогда почувствовала себя в этом городе одинокой. Во-первых, не было рядом Салтыкова, а его смски, которые он строчил ей по десять раз на дню, как-то не спасали. А во-вторых, она остро почувствовала, что ей стало не хватать чего-то, что раньше как-то скрадывало пустоту её одиноких вечеров. Олива долго не могла сообразить, что же именно исчезло, образовав в её жизни какой-то вакуум. И, заметив, наконец, что вот уже вторую неделю телефон молчит в тряпочку, поняла, что из её жизни исчезли подруги.

Аня, после того как уехала из Архангельска, поссорившись с Оливой, больше ни разу не объявлялась. Олива, хоть и не проявляла внешне никакой инициативы сделать первый шаг навстречу перемирию, в глубине души всё же чувствовала свою вину перед Аней, и втайне надеялась, что она позвонит. Но проходили дни, недели, а Аня не объявлялась. И Олива с каждым днём убеждалась в том, что потеряла Аню навсегда.

О Мими и говорить нечего: во время их последней встречи в Архангельске, Олива уже явно почувствовала со стороны этой Мими затаённую неприязнь к себе. Когда на встрече форума было объявлено о помолвке Салтыкова и Оливы, Мими первая не пришла от этого в восторг. А когда всей компанией вышли из кафе и пошли в квартиру, где жили Салтыков и Олива, Мими в лифте сказала Салтыкову такую фразу: «Андрей, я от тебя такого не ожидала…» И когда она говорила это, Олива заметила в её тоне и выражении лица какое-то разочарование и сожаление, обращённое к Салтыкову и затаённое брезгливое презрение к ней, к Оливе. А после инцидента с Аней, Мими наотрез отказалась общаться с Оливой, выказав свою неприязнь к ней уже в открытую. Олива не смогла проглотить обиду и тоже высказала Мими всё, что о ней думает. После короткого выяснения отношений у Мими в ЖЖ девушки расфрендили друг друга и разошлись в разные стороны.

Так получилось, что у Оливы из всех подруг осталась лишь Настя. Но вскоре произошёл инцидент, вследствие которого и Настя поссорилась с Оливой.

Настя Волкова знала Оливу ещё с детского садика. Дружить Оливе с Настей было легко и тяжело одновременно. Настя совмещала в себе весьма противоречивые качества. В ней как будто уживались два абсолютно разных человека. Настя была прекрасной, и Настя была ужасной: она могла быть одновременно грубой и нежной, подлой и благородной, интеллигентной и топорной, чувственной и холодной, умной и глупой, расчётливой и безрассудной, циничной и сентиментальной… Но все её многочисленные качества были заправлены изрядной долей цинизма. Как и Салтыков, Настя умела быть обаятельной, когда ей хотелось, льстивой просто так; она совершенно не придавала значения своим словам. Она могла легкомысленно наобещать человеку золотых гор, а завтра об этом даже не вспомнить. Олива и в детстве часто ссорилась с Настей из-за того, что та могла, допустим, пообещать Оливе прийти к ней в гости на день рождения, а в самый последний момент взять и всё отменить. Настя легко кружила головы парням, обнадёживала их и так же легко обламывала. Закружила она голову и Майклу.

Бедный Майкл никогда прежде не встречался с девушками. После поездки в Москву он понял, что окончательно попал под Настины чары: она не выходила у него из головы. Он всякий раз радовался как ребёнок, когда Настя, в ответ на его неумелые, неловкие признания в любви по смскам, называла его своим милым пупсиком, зайчиком, плюшевым медвежонком. Он был счастлив, так как был уверен, что и она любит его так же искренне, как и он её; и, хотя Майкл понимал, что трудно построить отношения людям, живущим в разных городах, старался не думать об этом и в полной мере насладиться общением с любимой девушкой.

Дима Негодяев, выслушав сердечные излияния своего друга, отнёсся с недоверием к Волковой.

— Вы как с ума сошли, что Салтыков, что ты, — говорил он Майклу, — Мода у вас, что ли, такая на москвичек? Ну, положим, Олива совсем не такая, как многие москвички… Но Волкова…

— Ой ладно, ты когда так говоришь, я начинаю нервничать, — отвечал Майкл и тут же заговаривал с Димой о чём-нибудь другом. Впрочем, Дима и сам не особо любил перетирать личные отношения с девушками — для него это был тёмный лес. Он больше проявлял интерес ко всяким мелочам типа новых моделей сотовых телефонов, портативных компьютеров, модных ремней. Он мог обсуждать до бесконечности достоинства той или иной марки ноутбуков, навороченных мобильников и калькуляторов. Наряду с новомодными фишками Дима обожал старинные вещи, он собирал и коллекционировал их с детства. Об этом он мог трещать часами с Майклом и с Оливой. Салтыкову же очень не нравилось, что Олива треплется с Димкой по аське ночи напролёт.

— Ну о чём можно пиздеть столько времени? — спрашивал он её, — Вот о чём вы говорите с Негодяевым?

— Да обо всём, — отвечала Олива.

— Похоже, Салтыков ревнует тебя к Негоду, — говорила Настя Оливе, сидя у неё на кухне за чаем.

— Да он меня к каждому столбу ревнует, — отмахивалась та и, пряча глаза, добавляла, — Димка, конечно, очень мил и мне симпатичен… Но он нравится Ане…

— Ну и что? Ты же с ней не общаешься, — говорила Настя.

— Так-то оно так, — вздыхала Олива, — Она мне сама не звонит.

— Так позвони ей ты!

— Ты же знаешь, небо рухнет на землю, прежде чем я первая сделаю шаг навстречу. Это касается и парней тоже, — не без грусти сказала Олива, — Ты помнишь, я же делала в своё время шаги навстречу Вовке… И Даниилу тоже… А они меня отшвырнули… С тех пор я поклялась больше никогда и никому не навязываться.

— Ты как тот страус Освальд из английской сказки, — поддела её Настя, — Который стоял под деревом и ждал, покуда вишни созреют и сами упадут ему в клюв. А в жизни надо проявлять инициативу. Хотя бы иногда.

— Инициатива иногда бывает наказуема, — парировала Олива и, переводя разговор на другую тему, спросила, — Ты лучше скажи, что там у вас с Майклом?

— Я ему вчера написала…

— А он?

— А он ответил, что скучает, и обнял бы меня, если бы я была рядом.

— Бедный Майкл! — вздохнула Олива, — Ты ему совсем вскружила голову. Он, бедный, там небось ночами не спит, всё думает о тебе. Что же дальше?