Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

…Они сидели рядом и резали овощи, укладывая их колёсиками на тарелках и поливая майонезом. Бывшие возлюбленные, такие близкие и чужие друг другу одновременно, делали общее дело молча, не глядя друг на друга. Лишь однажды, когда Олива, ссыпав нарезанные колёсиками помидоры в тарелку, закашлялась сильнее обыкновенного, Даниил взглянул на её тощие лопатки, просвечивающие сквозь синтетический сарафан.

— Болеешь? — участливо спросил он.

— Да, — коротко отвечала она.

— Это плохо… — задумчиво произнёс он, внимательно глядя на неё своими большими грустными глазами.

Олива молча протянула Даниилу миску с очищенными огурцами и тот так же молча, кончив их шинковать, положил в рот Оливе попку от огурца.

— Ну, начнём! — объявил Гена, сидя во главе стола, когда все гости, шумя и толкаясь, заняли свои места за большим столом, — Киря, тост!

Кирилл, высокий темноволосый парень с развитой нижней челюстью, встал и поднял свой стакан.

— Ну, Геныч, — провозгласил он, — Чего бы тебе пожелать в твой день рождения… Пожелаю тебе оставаться всегда таким же клёвым и весёлым чуваком, и чтоб вокруг тебя всегда было полно друзей.

— Настоящих друзей, — уточнил Клим, — Их может быть совсем немного.

Кирилл поставил стакан на стол и вперился в Клима взглядом.

— Нельзя ли яснее? — процедил он сквозь зубы.

— Можно, — с внешним спокойствием отвечал тот, — Я на своём примере знаю, что настоящие друзья — это те, которые жопу за тебя порвут в трудную минуту. А среди тех, что тусуются вокруг, таких, вероятно, очень и очень мало. Если вообще таковые имеются…

Обстановка за столом накалялась. Никки нервно ёрзала на стуле. Все остальные оставили еду и вопросительно посмотрели в сторону конфликта.

— Кушайте, кушайте, ребята, — засуетилась Никки, — Кому ещё жареной картошки подложить? Попробуйте вот гренки с зеленью и сыром…

— Нет, подожди, — Кирилл привстал со своего места, — Ты на что намекаешь? За базар вообще-то отвечать надо, да?!

— О Господи! — вздохнула Олива, ожидая, что за столом вот-вот разразится скандал с последующим за ним мордобитием.

— Ничего, — подмигнул ей Гена, — Кстати, Костянчик! — крикнул он через весь стол, — Э, Костян! Москвич! Глухой что ли?

— Чё? — отозвался с другого конца стола парень в полосатой футболке.

— Ты у нас из Москвы приехал — а тут, за нашим столом присутствует коренная москвичка, можно сказать, твоя землячка. Думаю, вам будет о чём поговорить…

Оливе было любопытно, что за ещё один москвич присутствует за столом, и она, улучив момент, пошла курить на балкон вместе с ним.

— А ты тоже из Москвы приехал? — спросила она его, когда они оба закурили, стоя на балконе.

— Я жил там полтора года, — уточнил Костя, — А сам я такой же архангелогородец, как и все здесь.

— А почему тебя тогда «москвичом» зовут?

— Говорю же, работал в Москве полтора года. Но мне там не нравится. Грязный город. И люди все злые какие-то…

— Мне тоже, — вздохнула Олива, — Хоть я и коренная москвичка, а мне самой Москва эта давно поперёк глотки стоит. Здесь мой настоящий дом, где я душой отдыхаю…

Даниил вышел на балкон, держа в руках вязаную кофту Оливы.

— Надень это, — сказал он ей, — И не кури. Тебе вредно.

— Мне не холодно, — хмыкнула Олива, однако кофту взяла.

— Это твой парень? — спросил Костя, когда Даниил вышел.

— Мой парень, — отвечала Олива, — В Питер от меня сбежал…

Тем временем, конфликт в гостиной был если и не улажен окончательно, то кое-как замят. Клим, который проехался насчёт друзей, по-прежнему был не в духе. Его раздражала эта толпа народу, хотелось уединиться ото всех и побыть наедине со своими мыслями. К тому же, вчера вечером его любимая девушка уехала на две недели, оставив ему нарезанное видео про них двоих. Климу хотелось посмотреть это видео сейчас же, чтобы хоть так побыть наедине с нею, но мешал этот балаган и вездесущая праздная толпа.

— Слушай, Максим, — сказал он, отозвав в сторону одного своего друга, — Ты хорошо общаешься с хозяйкой этого дома? Мне бы на часок в комнате запереться ото всех, видео посмотреть…

Максим кивком головы дал понять своему другу, что он всё понял. Через пятнадцать минут они оба заперлись в Никкиной спальне, предупредив, чтобы никто к ним туда не стучался. Олива была на балконе и не знала об этом, когда вошла с балкона в спальню взять свой телефон.

— Выйди отсюда! — прошипел Клим сквозь зубы.

Олива в недоумении остановилась как вкопанная. Ей и в голову не пришло, что она сейчас без разрешения вторглась в чужое пространство, где её присутствие было не просто нежелательно, а совершенно излишне и оттого неприятно.

— Ты что, не понимаешь? Я сказал — выйди! — повторил Клим, с ненавистью глядя на неё.

— А чего?.. — продолжала Олива тупить.

— Пошла вон!!! — крикнул он, потеряв самообладание.

— Орать-то зачем, — пробормотала она и как ошпаренная вылетела на балкон.

Глаза Оливы застилали слёзы; от только что пережитого унижения горели щёки. Максим Старков, вышедший на балкон вслед за ней, тронул её за плечо.

— У Клима девушка уехала, — пояснил он, — Он просил никого не пускать в комнату. Так что ты того… не обижайся.

— Я не обижаюсь… — всхлипнула Олива, — Орать-то зачем…

— Ты просто в неподходящий момент вошла, — сказала Никки, — У них там такая любовь…

— Любовь… — повторила Олива и вдруг слёзы градом хлынули у неё из глаз, — Любовь! Кто б меня так любил… Мой вон вообще… в Питер от меня смотался… Я и то молчу…

Олива села на корточки в углу балкона и, тяжело захлипав, уткнула мокрое лицо в вязаную кофту. Таня и Олеся, курившие на балконе, подошли к ней.

— Почему она плачет? — спросила Таня у Никки.

— Её парень бросил, — ответила Никки, — Как узнал, что она в Архангельск приезжает — тут же в Питер сбежал…

— Вот козёл! И зачем он тебе нужен?

— Да понимаю я, что не нужен, — всхлипнула Олива, — Но обидно…

— Умом понимаешь вроде бы, но сердцу-то всё равно не прикажешь, — сказала Олеся.

— Вот-вот…

Тут на балконе появились Кузька и Ярпен. Олива увидела их и торопливо вытерла слёзы.

— Всё в порядке? — осведомился Кузька.

— Да, пустяки… Пойдёмте, покурим на площадку.

Все трое во главе с Оливой вышли в коридор. Ярпен, которого Олива узнала сразу, хоть и видела его только один раз зимой, недоуменно оглядывался по сторонам.

— А где Олива? — спросил он у Кузьки.

— Да вот она, перед тобой! — засмеялся тот.

— Ах, это ты Олива? Я тебя и не узнал, — смутился Ярпен, — Богатой будешь.

— Что я, так сильно изменилась за полгода?

— У тебя причёска была другая. И лицо тоже… другое…

— Постарела, значит. Что ж, это понятно… — усмехнулась она, — От такого фортеля не токмо что постареть — сдохнуть можно во цвете лет…

— Может, всё-таки сменим тему? — предложил Кузька.

— Да, давайте сменим, — сказал Ярпен, — Олив, я прочитал твою книгу. Такие потрясающе живые герои получились у тебя… Я даже на многих стал смотреть под другим углом… У тебя явный литературный талант.

— Слушай, писательница! — встрял, походя, Гена, — Может, всё-таки сначала накормишь своих друзей картошкой с курой и салатами, а уж потом будешь их кормить своими литературными талантами?

— И то правда, — засмеялась Олива, — Соловья баснями не кормят. Пойдёмте, я наложу вам жареной картошки.

— Нет-нет, я сыт, — отказался Кузька, — Влада покорми, а то он вечно голоден. Видишь же — кожа да кости…

— Да ну тебя, — смутился Ярпен.

— Пошли, накормлю! — Олива за руку потащила Ярпена в гостиную, — Кузь, ты тоже с нами за компанию.

Пока Ярпен давился непрожаренным картофелем, Гена налил в рюмки ещё водки и попросил Кузьку сказать тост.

— Ну, Кузь, говори тост, — шепнула Олива, — Не подводи.

— Итак, тост, — провозгласил Кузька, вставая из-за стола, — Господа, я конечно никого из вас не знаю… Но хочу выпить за именинника — как, кстати, зовут именинника? Гена? Гена. Так вот, Гена, за тебя и за… знакомство, так сказать…

Под жиденькие аплодисменты Кузька сел на место. Все остальные принялись чокаться и выпивать. Олива была всецело поглощена разговором с Ярпеном, и Кузька, почувствовав себя лишним, вышел на балкон.

В гостиной между тем установили колонки, и начались танцы. В кухне семь человек курили кальян; на балконе стояла лишь Никки и задумчиво смотрела на панораму вечернего города. Кузька подошёл к ней поближе и тоже стал смотреть. Он поймал себя на том, что ему очень уютно стоять рядом с этой девушкой, и он мог бы вот так же простоять с ней на балконе час, два — сколько угодно.

— А почему ты не веселишься в гостиной вместе со всеми? — спросил он, лишь бы начать разговор.

— Я устаю от шума и от людей, — сказала Никки, — Иногда хочется побыть одной…

— Ты знаешь, мне тоже, — сознался Кузька, — Я тоже устаю от большого количества людей. Ведь среди этих больших тусовок так часто мы пропускаем главное…

— Да… — задумчиво произнесла Никки.

Кузька приблизился к ней вплотную.

— Ничего, что я курю? — спросил он.

— Да пожалуйста, пожалуйста… Хотя я не очень люблю, когда курят…

Кузька тут же загасил бычок и выбросил его на улицу. Минуты две оба молчали.

— Красивое небо, правда? — прервал молчание он, — Только у нас может быть такое небо. Небо цвета сирени. Ты любишь сирень?

— Я люблю звёзды, — сказала Никки, — Звёзды — это глаза ангелов, что смотрят на нас с небес.

— Цветы сирени тоже состоят из маленьких звёзд… — произнёс Кузька, — А ты… ты веришь в существование ангелов?

— Ангелом может быть любой из нас. Я верю в то, что все люди хорошие. Я это точно знаю.

— Но ведь плохие люди тоже бывают, — грустно усмехнулся Кузька, — А ты веришь, что все они хорошие…

— Я это знаю. Я знаю, что хорошее есть в каждом человеке, каким бы плохим он ни казался вначале, — сказала Никки, — Ты знаешь, как мы с Олей стали общаться? Она ненавидела меня…

— Тебя? Ненавидела? — изумился Кузька, — Разве могут быть на свете люди, которые могли бы ненавидеть тебя?..

— Но это так. Она ненавидела меня, потому что… Потому что хотела иметь только своим человека, которого любила и я… и который меня любил…

— Ясно. Любовный треугольник, значит.

— Но теперь ты видишь, как всё изменилось…

Кузька стоял рядом с Никки и с трудом сдерживался, чтобы не обнять эту удивительную девушку, которая за несколько минут разговора стала для него такой близкой и родной. Он забыл, что уже поздно, и ему завтра утром на работу.

Что Лариса? Она уже не существовала для Кузьки. Теперь он понял, как заблуждался, когда полагал, что влюблён в неё. Об Оливе, мысли о которой посещали его предыдущей ночью, он тоже уже не думал — Никки, эта маленькая простая Никки, которую он вчера даже не заметил, в один момент заслонила для Кузьки всё и вся.

— Ты слишком доверчива… — тихо произнёс он, гладя её по волосам.

— Просто я верю в чудо, — отвечала она, — И я знаю, что оно существует.

Субарктический климат, в зоне которого находился Архангельск, мало кого, кроме Оливы, приводил в особый восторг. Трескучие морозы зимой, когда от стужи сводило пальцы даже в меховых перчатках, заменялись зноем и жарой летом, когда на смену ледяным ветрам и метелям приходили тучи свирепых северных комаров и слепней.

В один из таких-то знойных летних дней и снарядила Олива своих друзей в поход на Медозеро. Правда, Райдер и Гладиатор остались в городе, так как сегодня у них была тренировка сборной по американскому футболу, Никки не пошла с ребятами, сославшись на головную боль, а Кузька остался с нею.

Казалось, ничего не изменилось за год: тот же трясучий автобус до Васьково отходил от МРВ в то же самое время, те же деревянные «супермаркеты» по-прежнему стояли у автобусной остановки в Васьково, по-прежнему на пыльной обочине дороги загорал тот же полосатый кот, и бегали около забора те же свиньи, принадлежащие старушке из углового дома. И лес остался тот же самый, что и был. И вот так же, как и год назад, шли по лесной тропинке четверо ребят и одна девушка, только вместо Гладиатора и Салтыкова были Ярпен и Даниил. Все шли налегке; но, несмотря на то, что путников не отягощали, как в прошлом году, тяжеленные рюкзаки со жрачкой и походными снаряжениями, идти по жаре в такую даль было трудно. От жары и сухости воздуха беспрестанно хотелось пить, и ребята часто останавливались, чтобы глотнуть воды из бутылки, которая была общей.