Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Неладно было и в семействе Негодяевых. У Сани опять начались проблемы со здоровьем, а Дима как влез с Нового года в депрессию, так из неё и не вылезал. Диплом он защитил ещё в ноябре месяце, но на работу по специальности так и не устроился, и теперь совершенно не знал, что с собой делать и куда себя девать. Осложняло ситуацию и то, что он поругался с отцом, и теперь ему грозила армия. Была ко всему прочему ещё одна проблема, мешавшая Диме спать спокойно. Проблема это была — Аня.

Вот уже третий месяц пошёл с тех пор, как он видел её в последний раз. Признаться, его очень смутил её приход, он не знал, как себя с ней вести, что делать, что говорить. Что-то стыдное казалось Диме в этой истории с Аней, и он старался о ней не думать, тем более, уж он-то знал, что за этим всем стоит, от чего испытывал ещё большую неловкость. Сказать по правде, она ему совсем не нравилась — Дима считал, что эта девушка вобрала в себя самое худшее, что только может быть в москвичках. Его раздражало в ней всё: то, как она себя ведёт, то, как она говорит, особенно её «акающий» московский акцент — это «ааа» его просто вымораживало. Дима видел, что Аня старается ему понравиться, и чем больше она старалась, тем больше негатива вызывала к себе с его стороны. Тем более, Салтыков так умел одним словом всё опошлить и обгадить, что тонкая натура Димы не выдерживала этого. До сих пор он не мог не краснеть при воспоминании о том, что сказал Салтыков, когда приехал из Москвы после ноябрьских праздников: «Димас, Анго просила передать тебе привет и поцелуй в одно место». И хотя и Майкл, и Олива были свидетелями того, что Аня просила просто поцеловать от неё Диму, без всякого там «одного места», Салтыков сделал своё поганое дело: после такого ведь любой нормальный парень сделал бы финт ушами, не говоря уже о таком неискушённом товарище, как Дима Негодяев.

Да, невесело жилось архангельским друзьям Оливы: у каждого были свои проблемы, свой «скелет в шкафу». Пожалуй, только Салтыкову, как ни странно, жилось лучше всех: халтуры у него шли как по маслу, «материальными трудностями», коими он оперировал перед Оливой в доводах, что сейчас они не могут жить вместе, даже и не пахло — недавно он приобрёл себе новую навороченную мобилу за тридцать штук, и собирался ещё отправиться отдыхать на Средиземное море. История с москвичками уже отошла в небытие; про Оливу он уж и думать забыл, а когда он понял, что и от Ани ему теперь ничего уже не обломится, не говоря уже о Насте, ему ничего не оставалось, как забить на всю эту авантюру с Москвой. А поскольку вся эта история была для Салтыкова не более как очередное приключение, эпизод — ему и забыть-то про всё это было раз плюнуть. Тем более, в Архангельске ему для секса и своих баб хватало.

А Олива всё ещё не могла прийти в себя от этого удара. Тяжело ей пришлось пережить это одной, без поддержки друзей, которых так достали её вечные стенания, что они уже всеми правдами и неправдами начали избегать общения с ней. Олива знала, что все они по-прежнему хорошо общаются с Салтыковым, и никому из них даже в голову не пришло не то, что разобраться с ним по-мужски, а и даже сказать ему в лицо: «Салтыков, ты — подонок». Не только основной «костяк» Салтыкова — Майкл, Негод, Мочалыч, Райдер, а и все остальные: Гладиатор, Флудман, Хром Вайт, Макс Капалин и даже Кузька предпочли скорее отвернуться от Оливы, чем от Салтыкова.

— Вот так вот общаться с предателями, — говорила Олива Кузьке, — Мне так вообще если по-хорошему, и многих бы надо перечеркнуть, потому что каждый предал по-своему…

— И меня ты за такого же считаешь? — спросил Кузька.

— Честно? Не знаю. Я не знаю на чьей ты стороне в этой ситуации.

— Ни на чьей. Мне откровенно похуй. Плохо это или хорошо — своих проблем хватает…

— Ну, это понятно, — сказала Олива, — Просто Салтыков, сделав такую пакость, живёт сейчас как ни в чём не бывало и ему похуй. И с ним общаются как ни в чём не бывало, потому что говорят что и им похуй.

— Понятна твоя позиция, — ответил Кузька, — А если человек не хочет выбирать, и ему не хочется вставать на какую либо сторону, потому что это их проблема. Кто прав и кто виноват, судить также не ему.

Олива корректно промолчала.

— Ну не моя это проблема! Не моя! — распалился Кузька, — Она ваша, и ответственность на других перекладывать низко. Мне так кажется

— А я разве говорю, что это твоя проблема?

— А как себя вести?

— Никто никому не вправе диктовать, как себя вести, — устало обрубила Олива, — Каждый человек будет вести себя так, как ему подсказывает совесть. Ты имеешь право на свою позицию, точно так же как и я на свою.

— То есть, если ориентироваться относительно тебя, я бессовестный человек.

— Я этого не говорила.

— Ну а как. Если мне похуй.

— Ну тогда никак.

— Привет.

— Что тебе от меня надо опять??? Отвали!!!

— Я-то чём виноват?

— Он ещё спрашивает, в чём он виноват!!! Я тебе ещё вчера сказала, в чём ты виноват!!!

— Глупо, — Хром Вайт даже обиделся.

— Не глупо!!! — взорвалась Олива, — Ты же мне всё испортил!!! Всё!!! Чего ты мне не дал тогда второго января уехать??? Кто тебя дёрнул меня останавливать, билеты на пятое число покупать!!!!!

— На второе не было…

— Аааааа, не было?! Щас будешь отмазки придумывать!!!! Ну что, ты друг мне или враг??? Если друг, то иди и отомсти за меня, тогда я поверю что ты мне друг!!!!!!!!

— Как мстить?

— Как мстить? Очень просто! Есть у тебя приятели, человек пять или семь, вот собери их и пусть его отпиздят, чтоб кровью блевал!!!!! Вот как мстить!!!!

— Эм, — озадаченно произнёс Хром Вайт, — Типа киллер…

— Что «эм»? Слабо, да? Слабо?! — взвилась Олива, — Эх, ты! Вот вы, все вы в этом, вся ваша сущность! Трусы вы все, трусы и подлецы, все вы хорошие до поры до времени, а как коснись беды какой — вот вы и разбежались в кусты… предатели…

— По-моему, дружбу так не доказывают.

— А как доказывают?!

— Хорошими делами, — сказал Хром Вайт, — А не ссорами и драками.

— Какими хорошими делами? Меня обесчестили, обманули, опозорили, надули как последнюю простофилю, и выбросили, подставили так, что вовек мне это не забыть и не расхлебаться! Какие хорошие дела?! Ты замуж меня возьмёшь такую? Возьмёшь, да? И жить со мной будешь? Ну давай, я посмотрю, что ты на это скажешь.

— Почему бы и нет… — замялся Хром Вайт, — Ты ведь меня не любишь.

— Неет, милый друг, ты так не отвечай, — оборвала его Олива, — А то щас начнёшь — почему бы и нет, почему бы и да. Я тебя прямо спросила — ты бы щас взял меня замуж? Именно сейчас, вот.

— Да.

— Дааа? Как у тебя всё легко и просто! Ну-ну…. Я ведь серьёзно говорю, не шучу. Мне-то ведь раз плюнуть — приехать и в загс пойти, мне это как нехер делать. Я вот щас поеду на вокзал и приеду. А где гарантия, что ты не сбежишь? А? Где гарантия?!

— А разве хорошо без любви? Я-то никуда не денусь.

— А кто тебе сказал, что без любви? — усмехнулась Олива, — Ты-то меня любишь? Ну и хватит этого.

— Не думаю.

— А чего тут думать-то? Если как ты говоришь, ты меня ждёшь.

— А тебе всё равно за кого, да?

— Неет, милый Хром Вайт, ты мне зубы-то не заговаривай. Что значит — всё равно, не всё равно?! Это тебе должно быть всё равно, если как ты говоришь, ты меня любишь.

— Да, ты мне нравишься, — сказал Хром, — О любви так не говорят.

— Хааа! Нравлюсь! Нравиться может новая модель телефона в салоне Евросеть. Или пицца с ветчиной может нравиться. Видишь, как запел! Я тебя прямо спросила.

Обидевшись, Хром Вайт не стал больше ничего говорить.

— Молчишь?! — вскипела Олива, — Ага! То-то вот!!! Тогда и нечего мне тут лапшу на уши вешать. Так-то!

— Разве ты не видишь, что у меня и так проблемы, — сказал Хром Вайт, — Думаешь от хорошей жизни я с астуда ушёл?

— Ааа! Проблемы?! Ну какие проблемы-то? Весенний недотрах? Девочку негде снять, в этом проблемы?

— При чём тут это?

— А при том! Заметь, не я тебе первая позвонила, а ты мне. Вот так, все вы мужики не мужики, а только одно название. Как дифирамбы петь под луной — тут вы все мастера. Как золотые горы обещать, чтобы секс получить — у вас тоже не заржавеет. А как дело ответственности касается — вот тут-то вы и в штаны нассали, и в кусты побежали!! Трусы вы все, трусы и подлецы! Один жениться обещал и сбежал в последний момент, а другой не захотел за это разобраться с ним по-мужски — тоже испугался. Все вы шкурники, только о своей шкуре и думаете, дескать моя хата с краю. Как ещё вас называть после этого?! Предатели!!!!!!! Все, все до единого предатели!!!!!!!!!!!! И не смей мне больше звонить, если не можешь ничего путного сказать и сделать, не велю!!!!!!!

«Совсем уже у бабы крыша съехала, — обиженно думал Хром Вайт, лёжа ночью в своей постели, — Как будто все виноваты в том, что ей не удалось женить его на себе! Бзикнутая какая-то: замуж, замуж… Оно и понятно: никто замуж не берёт на третьем десятке, вот она и бесится…»

Впрочем, не только одна Олива испортила сегодня настроение Хрому. Конфликт с Кузькой и Тассадаром, который назревал уже давно, достиг своего апогея. Тассадар ещё пытался как-то сгладить острые углы между амбициозным, прямолинейным Кузькой и забитым, затюканным Хром Вайтом, но тщетно: Кузька уже откровенно не переносил Хрома.

— Знаешь что, — сказал он ему накануне, — Меня такие кадры не устраивают. Тем, кто в работе ищет только зарплату и не желает трудиться за общее дело, не место в нашем коллективе.

— А что? — отвечал Хром Вайт, затравленно глядя исподлобья, — Это я должен быть недоволен — ты так и не прибавил мне зарплату, а я ещё на тебя работаю…

— Ты не на меня работаешь! — взорвался Кузька, — Мы все сейчас сидим без денег, на голом энтузиазме! Но мы, в отличие от тебя, работаем ради цели, а не ради денег! А если ты недоволен — можешь убираться ко всем чертям, ты и так уже запорол нам весь проект.

— Ну конечно, чуть что, так сразу я, — обиженно проворчал Хром Вайт, — Сам не можешь развить портал, а я же ещё и виноват… Тоже, нашли мальчика для битья…

— Вижу, мы с тобой каши не сварим, — подытожил Кузька неприятный разговор, — Сегодня же ты получишь расчёт.

И Хром Вайта выгнали.

«Ну и пошли вы все… — обиженно думал Хром сам с собой, — Сколько можно всё это терпеть? Вот так вот, относишься к людям со всей душой — а они же потом тебе в эту душу плюют. Сколько всего я сделал для Агтустуда — этого никто не вспомнил… И Олива тоже не вспомнила, сколько я для неё сделал… Нет, наверное, действительно — не хочешь, чтоб тебе наплевали в душу — не поворачивайся к людям душой, а хочешь, чтоб лизали жопу — поворачивайся к ним жопой. Может, и мне пора ко всем жопой повернуться…»

Но, сколько бы ни думал так Хром Вайт, повернуться к людям жопой он не мог, по той простой причине, что для этого в человеке должно быть по меньшей мере половина спеси. Люди, как правило, просто не думают о тех, к кому они поворачиваются жопой, но Хром был ещё слишком слаб и зависим от людей, чтобы о них не думать. И люди видели это, видели они и то, что он, делая кому-либо добро, всегда поминал это: «Вот, я такой хороший, делаю столько добра, а меня не ценят…» И его действительно никто не ценил — он был для всех просто «мальчиком для битья», и это было ясно всем и каждому, кто на него взглянет.

Весна в Москву пришла как-то неожиданно. Как-то уж очень быстро стаял снег, и полезла расти трава; не успел наступить май, как почки на деревьях начали как-то уж чересчур активно распускаться. Всё живое радовалось весеннему теплу; одна только Олива хмурилась да вздыхала. Весна эта аномальная лишь раздражала её своей неуместностью и ненужностью — не сулила эта весна ей ни счастья, ни радости. Олива вспомнила прошлую весну, как она беззаботно каталась на велосипеде, плела венки из одуванчиков, купалась в речке и не видела, что над ней тенью нависает оползень, готовый вот-вот обрушиться на неё. Тогда она ещё была свободна и беспечна, строила радужные планы на жизнь, и не знала, что через год всё рухнет, и она станет такой, как сейчас — раздавленной и уничтоженной.

А между тем жизнь шла своим чередом; тёплая весна манила на улицу, в парк. Стройные ряды праздно гуляющих москвичей заполняли собою Коломенское и Царицыно, Узкое и Тропарёво. И шли так-то в один воскресный апрельский вечер по парку Коломенское три подруги. Две из них, симпатичные жизнерадостные девушки, болтали и смеялись, ели сахарную вату, дурачились с фотоаппаратами, фоткая всё, что попадалось им на глаза. Лишь третья, хмурая и некрасивая, шла, сутулясь, глядя в землю, и демонстративно не принимала участия в общем веселье и болтовне.