Опустившись на пол, Энни проворно стянула с Рика шорты с трусами, и от предвкушения того, что последует дальше, он почувствовал еще большее возбуждение.

Губы Энни сомкнулись вокруг его восставшей плоти, горячие и влажные, язык принялся осторожно ласкать ее, и Рик, закрыв глаза и запрокинув голову, отдался блаженной пытке. Яростная волна наслаждения подхватила его и понесла. Почувствовав, что долго так не выдержит, Рик оттолкнул Энни.

– Подожди, – пробормотал он.

Сначала нужно доставить удовольствие ей, как он сделал это сегодня утром, когда занимался с Энни любовью, а лучи раннего утреннего солнышка ласкали ее обнаженную теплую кожу. Тогда он заставил ее не один раз биться в сладких конвульсиях и стонать от наслаждения.

Рик уложил Энни на ковер и впился ей в губы таким страстным поцелуем, что не сразу понял, что Энни отталкивает его. Он тотчас же оторвался от ее губ.

– Ляг на спину, – задыхаясь проговорила она. Глаза ее блестели, на влажных от поцелуев губах играла улыбка.

Изумленно вскинув брови, Рик тем не менее улегся на пол и почувствовал на себе мрачный взгляд старика Оле. Рик расхохотался, но в этот момент Энни уселась на него сверху, и он оборвал смех.

– Что тебя так рассмешило? Это?

И она опустилась, вбирая его в себя.

– О Господи, нет, – удовлетворенно простонал Рик. – Но прадедушка смотрит.

– Так заставь его тобой гордиться.

Рик снова рассмеялся, и, когда Энни начала то подниматься, то опускаться, в голове его мелькнула мысль, что заниматься любовью нужно именно так: то шутя, то серьезно, но в том и в другом случае должно быть так хорошо, что и умереть не страшно.

Рик позволил Энни любить себя до тех пор, пока не почувствовал, что больше не выдержит. Тогда он поменялся с ней местами и, оказавшись сверху, принялся то входить в нее, то выходить, все убыстряя темп, и вскоре горячая волна накрыла его с головой и понесла в неведомые дали.

Рик открыл глаза. Ничего себе! Оказывается, он распластался на Энни, придавив ее всем телом. Она ни словом не упрекнула его за доставленное неудобство, однако Рик быстро перекатился на пол, все еще прерывисто дыша. Он окинул взглядом гостиную, заставленную всевозможными безделушками, которые женская половина его родственников собирала в течение многих лет, и увешанную семейными фотографиями стену. Хотя все эти глаза не могли видеть ни его, ни Энни, лежавших голышом на полу, все равно создавалось такое ощущение, будто за тобой подглядывают.

На секунду взгляд его остановился на свадебной фотографии родителей и на свадебной фотографии его и Карен. Какие же у них обоих глупые юные лица...

– Ты слишком мрачен, – заметила Энни, барабаня пальцами по его груди. – Что-нибудь случилось?

– Ничего.

– Рик, прошу тебя, не молчи, скажи. Я ведь все вижу. Я что-то сделала не так? Или не сделала?

Повернувшись к ней, Рик улыбнулся:

– Ты все сделала как надо. Просто я взглянул на свою свадебную фотографию. Я теперь редко захожу в эту комнату и, похоже, забыл, каким я был тогда юнцом.

Приподнявшись на локте, Энни угрюмо уставилась на фото:

– Вы здесь оба похожи на детей. Должно быть, ваши родители не были в восторге от того, что вы поженились?

– Насколько я помню, отец был в ярости. – Рик сел и обхватил руками колени. – А родители Карен никогда меня не любили. Они хотели для своей дочери лучшего мужа, чем простой фермер, бьющийся за каждый доллар.

– Хочешь поговорить об этом? Рик хмуро уставился в пол.

– Не вижу смысла.

– Иногда это помогает.

– Ты и в самом деле хочешь послушать? – спросил он, взглянув на нее.

– Если ты и в самом деле хочешь рассказать. Услышав это, Рик улыбнулся.

– Мы с Декером дружили с детства. Мы все делали вместе, даже за девчонками вместе ухаживали. К концу второго курса мы оба безумно влюбились в Карен, но она никак не могла решить, кого из нас выбрать. Хотел бы я винить во всем том, что случилось, ее и Декера, но беда в том, что я тоже виноват.

Он снова посмотрел на фотографию. На ней он был в синем смокинге, взятом напрокат, и гофрированной рубашке, а Карен – в платье, позаимствованном у сестры, и фате, украшавшей длинные волосы. Они стояли, неловко держась за руки и уставившись прямо перед собой, скорее ошеломленные, чем счастливые. В тот день друзья напоили его, и Рик плохо помнил церемонию венчания. В памяти осталось только, что было очень жарко и что он едва сдержался, чтобы его не вырвало прямо на лакированные черные ботинки священника.

– Сказать, что Каргн предпочла меня, а не Декера, было бы неправдой. Просто однажды вечером мы с ней крепко выпили, и в результате она оказалась беременна. Я поступил так, как счел правильным, – женился на ней, но Декер вбил себе в голову, что я специально сделал ей ребенка. Черт подери! Мне было семнадцать лет, и я был глуп, но не настолько. Но я так и не смог ему этого доказать.

– И ты попытался сделать вашу жизнь счастливой.

– Мы оба пытались, и все шло неплохо, до тех пор пока мой отец не заболел раком легких. Хизер тогда было четыре года, и Карен постоянно меня доставала, что мы должны жить отдельно. Но отец во мне нуждался. Эрик с Ларсом уже поступили в колледж, а Ингрид только что вышла замуж, и я не мог бросить его и уехать. – Рик замолчал. В памяти всплыли злые слова, которые наговорила ему Карен, ее слезы. – Отец, пытаясь модернизировать ферму, влез в долги, и отец Декера вцепился в нас как клещ, все уговаривал продать ее. Но отец и слышать об этом не хотел, и мне пришлось ночами работать на фабрике, чтобы заработать денег на жизнь.

При воспоминании о тех давних годах Рик всегда чувствовал опустошенность в душе и злость. Он все делал как нужно, но все равно все пошло наперекосяк.

Энни коснулась его руки, и, прерывисто вздохнув, он продолжил:

– Когда отец уже перестал вставать, Карен пришлось нелегко. Нужно было одной ухаживать и за ребенком, и за отцом. Она любила, чтобы заботились о ней, а я ее этого лишил. Хотела второго ребенка, а я говорил, что нужно подождать. Начались ссоры. Помню, я тогда подумал, что не знаю своей жены. Это была не та Карен, на которой я женился.

– Может быть, ты просто вырос? – Обхватив его рукой за талию, Энни прижалась к нему, и Рик почувствовал запах ее тела и запах ванили. Запах Энни... Такой успокаивающий, чистый... – Ведь детства у тебя не было?

– Да. После смерти мамы я должен был воспитывать братьев и сестру, а после того как умер отец, работать на ферме. Мне тогда было двадцать четыре года. Нелегко мне пришлось. Я продолжал трудиться днями и ночами, а когда Хизер пошла в детский сад, Карен тоже стала работать. Поначалу это облегчило наше финансовое положение. – Рик наконец отвел взгляд от свадебного фото. – Когда она начала работать по ночам, после того как я бросил работу на фабрике, мне нужно было сразу догадаться, что происходит. Мы уже не нуждались в деньгах, но она хотела работать, и, поскольку она казалась такой счастливой, я ей это позволил.

– А как ты узнал?

– Как-то раз к нам в гости приехал Ларе с женой. Они остались посидеть с Хизер, а я заехал в ресторан, намереваясь сделать Карен сюрприз. – На секунду Рик закрыл глаза и отвернулся от Энни. Даже сейчас, спустя столько лет, он испытывал острую боль и стыд и не хотел, чтобы Энни это заметила. – Мне хотелось отвезти ее в отель и устроить ночь любви, поскольку, знаешь, страсть наша после десяти лет совместной жизни немного поутихла. А оказывается, моя жена уже давным-давно ушла с работы и отправилась в магазин кормов, к Декеру.

Немного помолчав, Энни спросила:

– А кто был инициатором развода?

– Я. Ее жизнь со мной нельзя было назвать легкой, а она заслуживала счастья. Если она предпочла Декера, я считал себя не вправе ей мешать.

– Очень великодушно с твоей стороны. – Да.

– Но ты все еще злишься. Рик нахмурился:

– Злись не злись, это ничего не изменит. Как я уже сказал, я сделал то, что должен был сделать, и отпустил ее. Вот и все.

– Надеюсь, Рик, что это правда, что ты и в самом деле не таишь зла, потому что ничего, кроме горя, тебе это не принесет. Уж поверь мне, я знаю.

– Не поучай меня, Энни! – Рик бросил на нее сердитый взгляд. – И что ты имела в виду, когда сказала...

– Ты дрался с Декером? – перебила его Энни.

– Нет, – отрезал Рик, и пальцы его непроизвольно сжались.

– Почему?

Он повернулся к ней и яростно взглянул на нее, уже жалея, что затеял весь этот разговор.

– Я должен был думать о ребенке. Ты считаешь, я настолько туп, что способен избить отчима Хизер?

В этот момент раздался телефонный звонок. Очень вовремя.

– Я возьму трубку, – бросил Рик.

Но, прежде чем он успел подняться, Энни вскочила во всей своей ослепительной наготе. Рик мог лишь как зачарованный смотреть на нее, понимая, что ведет себя как мальчишка.

– Я уже встала, Рик. Я подойду к телефону.

– Но ты даже не оделась. Это, в конце концов, мой телефон, и я...

– Нет!

Черт, что это на нее нашло? То ласкается к нему, то выпускает коготки, словно дикая кошка.

Фыркнув, Рик снова лег на пол и закрыл глаза:

– Отлично, черт побери. Делай как знаешь.


Энни повела себя так бесцеремонно только потому, что ожидала звонка, на который должна была ответить лично. Даже подумать страшно, что могло бы произойти, если бы Рик снял трубку. Да, не очень-то удачное он выбрал время для любви.

На пятом звонке Энни наконец-то взяла трубку:

– Алло?

Знакомый голос весело прокричал:

– Привет, Энни!

Воровато оглянувшись в сторону гостиной, Энни прошептала:

– Декер, я не могу сейчас говорить.

И, не дожидаясь ответа, повесила трубку, а потом на всякий случай выключила телефон из розетки.

– Кто это звонил? – крикнул Рик.

– Никто. Ошиблись номером.

Вернувшись в гостиную, Энни застала Рика уже одетым – по крайней мере одетым в те вещи, которые были на нем, когда он вошел в комнату. В руке он держал ее трусики и лифчик. Энни, смутившись, выхватила их у него из рук и стала надевать. Когда она застегивала лифчик, застежка щелкнула, и щелчок этот в полной тишине показался Энни слишком громким.

– Так, значит, кто-то просто повесил трубку?

– Да, – подтвердила Энни, хотя устремленный прямо на нее взгляд Рика ей не понравился.

– Ты лжешь.

Энни почувствовала, как ее обдало жаром. – Что?

– Я жил с первоклассной лгуньей, так что распознать, когда мне врут, для меня не составляет никакого труда.

Энни отвела взгляд:

– Я хочу... Почему ты так плохо обо мне думаешь? Ты что, мне не веришь, Рик?

– Мне теперь нелегко верить кому бы то ни было на слово. Но я стараюсь, – секунду помешкав, прибавил он, и когда Энни взглянула на него, заметила, что он так плотно стиснул зубы, что на скулах вздулись желваки. – Видит Бог, я очень стараюсь.

– Я не смогу закончить свою работу без твоей помощи. Мне нужно, чтобы ты мне поверил: я никогда не сделаю ничего такого, что причинит тебе боль. Рик, я... – Энни замолчала, а потом с горечью закончила: – А впрочем, все это не имеет никакого значения. Как только я найду Льюиса, я тотчас же уеду.

– Прекрати это повторять, черт побери!

Рик вышел из гостиной, подняв голову и расправив плечи, а Энни так и осталась стоять, пораженная силой его гнева. Наконец придя в себя, она быстро надела юбку и бросилась следом за Риком. Он стоял у кухонной раковины и не мигая смотрел в окно.

– Рик, ты же знаешь, какое значение имеет для меня эта книга. Ну почему ты все так усложняешь?

Вздохнув, Рик проговорил:

– Ты должна понять: я придаю честности огромное значение. Я понимаю, почему мы с тобой не были откровенны друг с другом в начале нашего знакомства, но теперь это позади. Прошу тебя, Энни, никогда мне больше не лги.

Энни поразила мелькнувшая в его глазах боль. Ей захотелось рассказать ему все, но она с самого начала чувствовала, что в истории Рика и Декера еще не все точки расставлены над i, а она не могла подставлять под удар свое расследование, да и Рика нельзя было заставлять страдать.

– Ну так как? – спросил Рик, и голос его прозвучал почти враждебно.

– Ты прав. Однако бывает, что лучше скрыть правду, сейчас как раз такой случай.

Рик холодно уставился на нее:

– Ты хочешь сказать, что здесь замешан Декер? Обреченно вздохнув, Энни ответила:

– Да.

– Так я и думал, – бросил Рик и отвернулся.

– Рик, прошу тебя, попытайся меня понять. Я сожалею о том, что произошло между вами, но Декер мне очень помогает. Без него мне пришлось бы туго.

– Почему?

– Он много знает о войне Черного Ястреба, о том, где какое сражение происходило, и это экономит мне время. А у меня его не так уж много. В конце сентября мне нужно уезжать.