Мишель Жеро - Жаркая ночь

– То есть ты хочешь спросить, когда я в тебя влюбилась? – насмешливо уточнила Энни. С такими мужчинами, как Рик, следует читать между строк. Когда такому мужчине женщина говорит «Я тебя люблю», он отвечает лишь «Я тоже» или «Угу».

– Угу, – буркнул Рик и отвернулся, пожав плечами. Улыбка Энни стала еще шире.

– Не знаю, это чувство крепло постепенно. Но с самого первого дня нашего знакомства ты мне показался великолепным.

– Да ну? – В голосе Рика прозвучали и радость, и удивление, и некоторое самодовольство.

– Угу. Несмотря на твое пренебрежительное ко мне отношение, я не смогла не заметить, что у тебя очень красивый зад. – Рик зашелся веселым смехом, а когда он отсмеялся, Энни уже более серьезно сказала: – Но мне кажется, я влюбилась в тебя, когда ты приехал за мной на лошади и когда сказал, что хочешь меня. Никто мне никогда ничего подобного не говорил. Я очень тебя люблю. Я не могла сказать тебе этого раньше, а теперь могу.

Рик больше не смеялся. Глядя на Энни, все еще смущенный, он взъерошил рукой волосы.

– А я, оказывается, чертовски счастливый парень.

Видя его смущение, Энни улыбнулась, повернувшись, взглянула на стойку с изображением сердца и внезапно нахмурилась:

– Что-то не припоминаю, чтобы я это раньше видела. Прямо над сердцем, которое вырезал прапрадед Рика, в древесине виднелось углубление примерно в полдюйма длиной. Взглянув туда, куда показывала Энни, Рик пожал плечами. Однако от Энни не укрылось, что он напрягся, и она решила пока не допытываться о том, что здесь без нее произошло.

– Так что ты только что сказал... о том, что ты счастливый? Что ты имел в виду? – тихо спросила Энни и неожиданно для самой себя, подтолкнув Рика локтем, попросила: – Вырежи для меня что-нибудь, Рик.

– Ах да. – Бросив взгляд на Энни, Рик слегка улыбнулся и вытащил перочинный ножик. – Я и забыл, где мы стоим.

Несколько секунд он смотрел на стойку и, вонзив лезвие в углубление – от Энни не укрылось, что нож точненько вошел в него, однако она промолчала, – вырезал новое сердце под старым. Оно получилось немного кособокое, но все же достаточно большое для того, чтобы написать в нем: «Рик + Энни = любовь».

– Ну вот, – удовлетворенно проговорил он, складывая ножик, и вдруг – Энни и глазом моргнуть не успела – приподнял ее, усадил на перекладину, а сам опустился на одно колено.

– Ты же это уже делал, – рассмеялась она. – Или ты собрался заглянуть мне под юбку?

– Не смейся. В прошлый раз я сделал все не так, как положено. – Откашлявшись, он нахмурился и, взяв руку Энни в свою, начал: – Энни Бекетт, я хочу смотреть в твои прекрасные глаза до конца дней своих. Я хочу просыпаться с тобой рядом каждое утро. Я хочу слышать твой смех в этом старом доме, и, клянусь Богом, я перестану есть и пить и умру, если ты не выйдешь за меня замуж. – Он скорчил забавную —]ож – цу. – Ну как, достаточно романтично?

Энни хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Чувствуя, как больно сжалось горло, она с трудом проговорила:

– И еще раз – да! Я выйду за тебя замуж, Рик. Ты для меня все Все, – прерывающимся голосом повторила она.

Друг. Любовник. Партнер. И их любовь является той нитью, которая свяжет их навеки. Рик поднялся и поцеловал ее. Сначала нежно, но с каждой секундой поцелуй становился все более страстным. Крепко обняв Энни, Рик притянул ее к себе, прошелся руками по ее спине, округлой попке.

– Добро пожаловать домой, Энни.

– Я никогда больше тебя не брошу. Никогда!

И со счастливым вздохом Энни принялась вытаскивать рубашку Рика из джинсов.

– Думаю, будет лучше, если мы пойдем в спальню, – проговорил Рик и, взяв Энни за руку, открыл дверь. – Пошли домой, Энни.

«15 апреля 1836 года.

Колумбус, штат Огайо

Спешу вам сообщить о своей величайшей радости: я благополучно разрешилась дочерью. О, Гасси, какая же она красавица! Мы назвали ее Кэтрин, и я с благоговейным трепетом рассматриваю каждый ее крохотный пальчик, каждый завиток на родной головке. Когда Ричард в первый раз взял ее на руки, он заплакал от счастья. Я тоже прослезилась. По правде говоря, в последнее время глаза у меня постоянно на мокром месте. Доктор сказал, что это все от усталости, вызванной беременностью и родами. Может быть, это и так, а может быть, я плачу потому, что, несмотря на радость и удовлетворение своей жизнью, несмотря на искреннюю любовь к мужу, я не могу не думать о том, насколько иначе она могла бы сложиться, если бы судьба была к нам немного благосклоннее. Эти слова пусть навсегда останутся между мной, вами и Господом. Сейчас вся моя жизнь заключена в Ричарде и Кэтрин. И все-таки скажу вам по секрету, дорогая Гасси, – часть ее всегда будет принадлежать Льюису. Затронув когда-то мое сердце, он навсегда оставил в нем свой след. Он был любим. И есть на этой необъятной земле люди – пусть их не так уж много, – которые никогда его не забудут».

Из письма миссис Эмили Лэсситер (Оглторп)

Августине Хадсон

Рик проснулся и, заметив, что Энни рядом нет, поспешно встал с кровати и улыбнулся. Интересно, куда это Энни отправилась в такую рань?

С тех пор как Хизер переехала к ним жить, выкроить время для занятий любовью было не так-то просто. Но сегодня дочь осталась ночевать у подруги, и Рик воспользовался благоприятной возможностью. Тихим, ласковым вечером, когда солнце садилось за горизонт, они с Энни долго наслаждались друг другом.

Посвистывая себе под нос, Рик натянул джинсы и отправился в гостиную. Энни там не оказалось. Тогда он направился во вторую гостиную. Там на полу лежала стопка книг, однако Энни тоже не было.

Рик остановился на минутку, чтобы насладиться созерцанием свадебной фотографии, вставленной в новенькую рамку и висевшей на стене напротив портрета с изображением хмурого старика Оле и рядышком с портретом бабки Клем в дурацкой шляпе.

Энни в тот день была так хороша в старинном платье цвета слоновой кости, расшитом бисером, которое откопала в сундуке на втором этаже, что Рик чуть не прослезился, глядя на нее. Сам он был в смокинге. Они обвенчались прямо на крыльце дома свежим прохладным сентябрьским днем. На церемонии присутствовали лишь несколько друзей и родственники Рика.

Приехали Эрик с Ларсом и даже Ингрид со своим выводком. Оуэн с Карен, уладившие свои проблемы до рождения второго сына, естественно, не присутствовали. Однако подарок Оуэн все-таки прислал – длинный серебряный нож с выгравированными на лезвии датой свадьбы и именами Рика и Энни. К ножу прилагалась записка: «Этот – для кекса». Прочитав ее, Рик, к немалому удивлению Энни, расхохотался...

Рик прошел на кухню. Здесь обнаружились следы Энни: кружка свежезаваренного кофе, а рядом с ней – сложенный вдвое листок бумаги бледно-розового цвета. Рик взял записку, ощутив при этом слабый ванильный запах, и открыл ее.

«Дорогой Рик! Я тебе говорила в последнее время, как сильно тебя люблю? «

Улыбнувшись, Рик прислонился к столу.

«Говорила, что мне приятно слушать ваши с Хизер голоса, даже когда вы спорите? Говорила, что мне нравится слушать даже ее хихиканье, когда она болтает по телефону со своим парнем? И как мне приятно, что ты понимаешь, что твоя маленькая дочурка подрастает и каждый день утверждает себя как личность, но все-таки пребываешь в растерянности по этому поводу? Говорила, каким ты бываешь красивым, когда у тебя в эти минуты на лице появляется такое беспомощное выражение? «

Рик довольно хмыкнул, хотя при упоминании о Хизер и ее дружке испытал привычное беспокойство. Как он ни пытался, ничего не мог с собой поделать: при виде мальчишек, которых Хизер приводила домой, у него возникало желание вытрясти из них душу. Пусть только попробуют сделать ей какую-нибудь пакость! Он их в бараний рог согнет!

Рик вернулся к благоухающей записке Энни.

«Говорила ли я тебе в последнее время, как мне приятны твои молчаливая поддержка и понимание при урегулировании вопросов относительно продажи Холлоу городу? Как я благодарна тебе за терпение, с которым ты воспринял мои колебания относительно того, чего я хочу: то ли писать детские книжки, то ли открыть собственную фотостудию? Говорила ли я тебе, как я была счастлива в наш медовый месяц и что я его никогда не забуду? «

«О да, мы и в самом деле шикарно провели время во время медового месяца», – улыбнулся Рик. Обеды и ужины в маленьких ресторанчиках провинциальных городков, долгие прогулки по берегам озера Мичиган и, естественно, безудержное занятие любовью в чистеньком номере гостиницы.

«Говорила ли я тебе о том, как счастлива, что ты привез меня домой? «

Прочитав эти слова, Рик почувствовал, как у него перехватило дыхание. Сложив записку, он сунул ее в карман джинсов.

– Энни! – крикнул он, направляясь к лестнице, ведущей в комнату на чердаке, которую Энни превратила в свой кабинет. – Ты наверху?

– Я на крыльце.

Взяв ветровку, Рик вышел на крыльцо. Энни стояла у перил в своей воздушной юбке и его футболке и смотрела вдаль, на сжатые поля.

– Я получил твою записку, – проговорил Рик, как говорил всегда, когда прочитывал маленькие любовные послания, которые Энни ему оставляла.

– Я знаю, – улыбнулась она в ответ. Волосы ее были все еще немного растрепаны после их занятий любовью, со щек не сошел румянец.

Невыразимая нежность взметнулась в груди Рика. Подойдя к Энни сзади, он заключил ее в объятия и нахмурился: руки Энни, коснувшиеся его груди, были холодными как лед.

– Где твой свитер? Сейчас октябрь, а не июль.

– Мне не холодно. – Энни запрокинула голову, положила ее Рику на плечо и, по-прежнему улыбаясь, позволила себя поцеловать. – А вот тебя, дорогой, ветровка от холода не спасет, если ты не надел под нее рубашку.

Рик фыркнул:

– Рядом с тобой мне так жарко, что, если бы я даже стоял голым в снегу, я бы не замерз. – Энни улыбнулась, и Рик снова ее поцеловал. – А что ты здесь делаешь?

– Любуюсь открывающимся видом. О Господи, как же здесь красиво осенью! Вы, Магнуссоны, ничего не делаете наполовину. Даже если Оле и был чудаковатым скупым стариканом, чувство романтизма было ему не чуждо.

Рик рассеянно коснулся подбородком ее мягких волос и попытался взглянуть на раскинувшийся пейзаж ее глазами. Повсюду, насколько хватало глаз, позднее осеннее солнце окутывало окрестности золотистым светом. С растущего во дворе клена один за другим слетали желтые листья, а вот величественный старый дуб по-прежнему был покрыт, как мантией, ржаво-коричневыми листьями и не спешил их сбрасывать. Похожие на золотые монеты листья высокой осины и ярко-красные – низенького куста казались на фоне белоснежного гаража ослепительно прекрасными.

– А знаешь, я тебе еще кое-что написала, – вывел его из задумчивости тихий голос Энни.

– Что же?

– Маленькую приписку к моей записке, но я хотела отдать ее лично.

Рик, заинтригованный, вскинул брови:

– Вот как? И где же эта приписка?

– В одном месте, которое находится рядом с моим сердцем. Ага, Энни решила поиграть в прятки! Что ж, с превеликим удовольствием. Рик обожал ее игры.

Отступив назад, Рик окинул Энни внимательным взглядом. Единственный карман, который он заметил, был на футболке, плотно обтягивающей высокую грудь, и он осторожно положил руку на мягкий, теплый холмик. И хотя тотчас же раздался хруст бумаги, который ни он, ни Энни не могли не услышать, Рик спросил:

– Горячо или холодно?

– Конечно, горячо, – рассмеялась Энни. Усмехнувшись, Рик сунул руку в карман футболки и, прежде чем вытащить записку, провел пальцами по упругому соску. Он бросил взгляд на розовую бумажку, чувствуя все возрастающее любопытство.

– Ну же, – поторопила Энни, – открывай. Рик медленно развернул бумажку.

«Говорила ли я тебе, что ты скоро станешь папой? И как я счастлива, что внесу свой вклад в следующее поколение Магнуссонов на ферме Блэкхок-Холлоу? «

Ухватившись за деревянную колонну, чтобы не упасть, Рик с такой силой сжал ее, что почувствовал, как недавно вырезанное сердце врезалось в ладонь, Энни смотрела на него, и ее темные, как лесная чаща, глаза светились радостью и неуверенностью. Рик открыл было рот, чтобы хоть как-то отреагировать на ее сообщение, но счастье и изумление нахлынули на него так стремительно, что он не в силах был произнести ни слова.

– Ты рад, что у нас будет ребенок? – спросила Энни, слегка нахмурившись.

– Да, – с трудом выдавил из себя Рик и, откашлявшись, уже нормальным голосом произнес: – Энни, детка, ты умеешь поразить человека так, что он теряет дар речи. Когда?

– В конце мая.

– Весной. О Господи... ребенок! – Рик взъерошил рукой волосы и внезапно почувствовал нечто вроде паники. – Знаешь, Хизер на дыбы встанет, ей уже осточертело быть сиделкой.