Клэрис чувствовала его удовлетворенность, решимость вести ее дальше по пути блаженства. Он лег на нее и позволил почувствовать свой вес, жесткость волос, тершихся о ее набухшие груди, задевавших за соски, когда он выходил из нее и снова вонзался. А она вцепилась в его мускулистые предплечья, изнемогая от сладостной пытки. Но тут плотину прорвало и страсть хлынула бурным потоком. Реальность рассыпалась осколками. За пределами этого чувственного танца не существовало жизни. Только эта страсть, огни которой сжигали их. И сейчас они были равны. Несмотря на неумолимую, жесткую силу его тела, ведущую ее к ослепительным вершинам, несмотря на то что в присутствии этой силы она казалась себе ничтожно слабой. Несмотря на все физические преимущества, они были равны.

А калейдоскоп кружился все быстрее. Краски становились все ярче. Пламя вздымалось до небес. Огненные языки подхватили их и вознесли на бесконечно высокую вершину земного блаженства, удержали там, на один яркий, неописуемо напряженный миг, и швырнули вниз. Освободили, разбив вдребезги. Опустошили. Лишив мыслей, воли, способности чувствовать. Недаром это называют маленькой смертью.

Клэрис слепо пошарила рукой, нашла его голову, лежавшую на ее плече, легонько взъерошила мягкие волосы. Обмякший Джек лежал на ней, придавив тяжестью своего тела, не давая двигаться. Но это было не важно. Она и не могла двигаться. И ей почему-то было очень приятно лежать так, под ним. Словно так оно и должно быть. Так легко. Так… поразительно.

Она ощутила, как его губы изогнулись в улыбке. Все еще не открывая глаз, она позволила счастью растечься по венам. Позволила покою и чувству полной удовлетворенности просочиться в душу.

Джек все-таки пошевелился. Не потому, что хотел. Он ни о чем другом не мечтал, кроме как лежать на ней целую вечность, ощущая, какая она мягкая и расслабленная. Как ее жаркое влажное лоно время от времени судорожно сжимает его удовлетворенную плоть. Но он боялся, что сделает ей больно, и поскольку намеревался убедить ее повторить столь приятное упражнение, стоило проявить некоторую сдержанность и не искушать удачу.

Кроме того…

Он перекатился на спину, поднял Клэрис на себя и крепко обнял.

Ее законное место. В его объятиях, неожиданно подумал он. Именно неожиданно. Он и не помышлял ни о чем подобном. Но не мог отрицать того, что испытывал в эту минуту. Еще одна из терзающих сердце тайн, которые их действия в течение последнего получаса выявили на свет.

Он долго смотрел в потолок, на пятнистые тени, отбрасываемые колышущимися на ветру ветвями деревьев.

Шли минуты.

Наконец Клэрис пошевелилась. Джек уловил, как напряглись ее мышцы, как изменился ритм дыхания: значит, она пришла в себя. Несколько долгих моментов Клэрис лежала в его объятиях, после чего, упершись ладонями в его грудь, оттолкнулась и села. Его руки опустились вниз, и он позволил ей ускользнуть. Она, не глядя на него, подвинулась к краю кушетки и встала.

Джек с трудом поборол порыв утащить ее обратно. Под его взглядом Клэрис направилась не туда, где лежала сброшенная одежда, а к окну. Луна давно поднялась и лила мягкий свет, придавая ее белой коже неземное сияние, неяркое, с жемчужным отливом. А волосы… он не распустил узел на затылке, но несколько темных выбившихся прядей вились по плечам и спине. Она по-прежнему держалась царственно-прямо, ничуть, казалось, не смущенная своей наготой. И шла по флигелю со своей обычной грацией.

Он приподнялся на локте.

— Ты была девственницей.

Клэрис повернулась и стала беззастенчиво рассматривать его обнаженное тело.

— Именно была. А теперь — нет. Вот и все, — невозмутимо заметила она.

— Но ты должна была сказать мне. А если я был слишком груб?

Клэрис скептически усмехнулась:

— Мне двадцать девять. Вряд ли в таком возрасте будет слишком больно, тем более что я столько времени провела в седле.

Всего лишь немного саднило. Она думала, что он и не заметит.

— Моя девственность вовсе не такое уж сокровище. То, что я когда-то так высоко ценила. То, от чего следовало давно избавиться. Прими мою благодарность за то, что помог это сделать.

Некий трепет прошел по его телу, однако Клэрис ничего не могла прочесть по его затененному лицу. Джек лежал, откровенно мужественный. Откровенно сильный. Широкая мускулистая грудь, упругий плоский живот, узкая талия и бедра и длинные стройные ноги. И все это выставлено напоказ, на ее обозрение.

Если не считать… может, это ее воображение или нечто опасное, чему нет наименования, прокралось и вселилось в его тело? Даже не угроза, а некий намек на недовольство?

— Твоя благодарность… — тихо и мрачно произнес он.

Клэрис невольно вздрогнула от озноба.

Он не сводил с нее глаз. Его взгляд обжигал ее. Скользил по ней как ласка. Властный. Откровенно собственнический. О, как она была права, выставив свои условия!

— Возможно, ты выразишь свою благодарность не только словами? — неожиданно спросил он.

Она сразу услышала вызов в его голосе. И не смогла его не принять.

Клэрис хладнокровно вскинула брови. Он медленно протянул руку:

— Иди сюда.

Несколько долгих мгновений, она изучала его. Потом оттолкнулась от окна, неторопливо пересекла комнату и вложила в его ладонь свою.

Задолго до рассвета, шагая домой по полям, Джек свернул в розарий, сел на холодную каменную скамью и уставился на спокойную воду пруда, воскрешая в памяти часы, проведенные с Клэрис.

Она лишила его равновесия, бросив в беспорядочную реальность.

Еще вечером он не сомневался, что владеет ситуацией, что контролирует их связь. Даже когда она удивила его неожиданно откровенным взглядом на существующее положение дел, он думал, что это всего лишь небольшое отклонение от проложенного маршрута. Его стремление противоречить ей и изменить правила, он посчитал реакцией мужчины на дерзость женщины. Но больше он не был уверен, что это так и есть. Особенно когда она заявила, что потерянная девственность не имеет в ее глазах никакой цены.

Страсть, которую она пробудила в нем, была воистину пугающей. Это она толкнула его увлечь Клэрис в эротические дебри, куда до сих пор не ступала ее нога, в царство чувственности, которое должно бы шокировать ее, из которого она должна была ретироваться, если не бежать сразу. Но вместо этого она отвечала лаской на ласку. Принимала каждый вызов, каждое дерзкое сексуальное требование, которое он ей предъявлял.

Одно было ясно: джентльмены, считавшие ее чем-то вроде айсберга, понятия не имели, какова она на самом деле. Да, она не из тех, кто тает в мужских объятиях. Боадицея не тает. Даже в порыве страсти она была подобна раскаленной стали: горячая, обжигающая, податливая, даже сдающаяся. Но не слабая. Слабости в ней нет и не было.

Он хотел завоевать ее, и она капитулировала, по крайней мере настолько, чтобы ублаготворить его.

Он впервые встретил женщину, имевшую на него подобное воздействие, хотя и не стремившуюся к этому. Да она и не интересовалась долгосрочными отношениями. И было нетрудно понять почему. Хотя он в душе восставал, вспоминая ее уверения в том, что их связь — исключительно временное соглашение, все же понимал, почему она заняла такую позицию и декларирует ее столь смело. Но это было до того, как он вонзился в нее и почувствовал предательское сопротивление свидетельства ее девственности. Такое слабое, что, не сосредоточься он на ответах ее тела на его ласки, наверняка пропустил бы легкий вскрик боли. Большинство мужчин на его месте ничего не заметили бы. В отличие от него.

Обхватив голову руками, Джек дернул себя за волосы и застонал.

Он отказался от надежд на брак, окончательно и бесповоротно. Но судьба послала ему любовницу, которая удовлетворяла его так, как ни одна женщина. Ту, которую он страстно желал видеть своей женой.

Все должно было быть идеальным. И ему следовало быть безумно счастливым.

Однако вот он сидит, после любовного свидания, и пытается не думать о том, что его мир перевернулся. И что его судьба и будущее зависят от того, сумеет ли он выполнить почти невозможную, почти невероятную задачу — заставить Боадицею изменить свое мнение.

Глава 8

Он умел очаровать сотни женщин. Десятки светских дам. Оставалось только очаровать Боадицею.

Джек стоял у окна гостиной, наблюдая, как Клэрис быстро шагает по аллее. Так решительно, словно собиралась взять замок штурмом. Судя по ее бледному серьезному лицу, никакое обаяние не поможет ему сегодня. Но больше всего Джека интересовал тот, кто шел с ней рядом — Джеймс. Клэрис была всего на дюйм ниже Джеймса. А вот ноги у нее длиннее.

Джек видел, как она остановилась, чтобы подождать Джеймса, мрачно нахмурилась и пошла дальше. Джеймс выглядел не столько расстроенным, сколько озабоченным, но Джек мог бы поклясться, что Клэрис ни при чем.

Не тратя времени на предположения, он направился в холл. Звонок залился трелью.

Хоулетт, одергивая ливрею, поспешил к двери. Джек шел следом. Подождав, пока Хоулетт распахнет дверь, он выступил вперед, чтобы приветствовать Клэрис.

Он сжал ее руку и встретил взгляд темных глаз.

— Что случилось?

Теперь он остро чувствовал ее волнение.

— Послушайте, — задыхаясь, начала она, — сегодня утром, за завтраком, я поняла, кого напоминает мне этот несчастный молодой человек. Он похож на Джеймса.

Джек недоуменно уставился на нее. Незнакомец ничуть не походил на Джеймса.

Клэрис пренебрежительно фыркнула.

— Не на теперешнего. Но в нашей галерее висит портрет шестнадцатилетнего Джеймса. Теперь он больше похож на Олтвудов, а тогда походил на родственников матери, Сиссингбоурнов.

— Если Клэрис права, я очень боюсь, что молодой человек может быть одним из моих родственников. — Лицо Джеймса затуманилось. — Мне стоило приехать раньше. Сделать то, что от меня требовалось, и отложить книги…

— Не важно, — перебила Клэрис. — Ты уже здесь, так что пойдем наверх и посмотрим сами…

Она осеклась, услышав дробный перестук каблуков. Молоденькая горничная сбежала вниз по лестнице, однако, заметив собравшихся, покраснела и сделала реверанс:

— Прошу прощения, миледи, преподобный Олтвуд, но миссис Коннимор говорит, что молодой человек снова пошевелился. Она считает, что он вот-вот очнется.

— Мы уже идем, — кивнула Клэрис.

— Может, это Тедди? — пробормотал Джеймс, следуя за ними.

— А ты его ожидал? — вскинулась Клэрис.

Джеймс покачал головой:

— Просто его приезд наиболее вероятен. Тедди — каноник у епископа Лондонского, — пояснил он Джеку.

Тот поморщился:

— Не многие каноники правят фаэтонами с высоким сиденьем.

— Верно! — просветлел было Джеймс, но тут же нахмурился снова: — Итак…

— Лучше пойдем посмотрим, кто он, а после можно будет гадать о цели его приезда, — снова перебила Клэрис.

Ее раздраженный тон в два счета охладил пыл Джеймса. Он послушно двинулся по коридору Они подошли к комнате больного. Дверь была открыта. Джеймс переступил порог и немедленно устремил взгляд на незнакомца.

— Не Тедди, — констатировал он, глядя на метавшегося по постели человека. — Энтони! Это Энтони! Младший брат Тедди.

Словно услышав свое имя, молодой человек успокоился и с очевидным усилием поднял веки. Джеймс стоял в изножье кровати, прямо перед его глазами.

— Джеймс, — прошептал молодой человек, — это ты?

— Совершенно верно, мальчик мой, — кивнул Джеймс, подходя ближе. — Что привело тебя сюда? И что случилось?

Энтони облизал пересохшие губы. Клэрис немедленно подбежала к нему со стаканом воды. Он сумел сделать несколько глотков и показал знаком, что с него достаточно. Джек уложил его на подушки. Миссис Коннимор радостно улыбнулась при виде легкого румянца, появившегося на впалых щеках.

— Меня послал Тедди, чтобы предупредить тебя, — прошептал Энтони, глядя на Джеймса. — Кто-то из церковников написал донос, обличающий тебя как шпиона. Вроде последние десять лет ты работал на французов. Ведется расследование.

— Что?! — растерялся Джеймс.

— Абсурд! — фыркнула Клэрис.

— Мы все это знаем. Но… что-то все же происходит. Ведь это очевидно. — Он показал на кровать: — А иначе почему я лежу здесь?

Джек стиснул зубы, подтащил к кровати кресло и усадил туда потрясенного Джеймса. Коннимор придвинула стул для Клэрис. Джек принес еще один, для себя.

— Миссис Коннимор, — попросила Клэрис, — может, принесете куриного бульона?

— Как раз об этом я сейчас подумала, — согласилась миссис Коннимор. — Пойду согрею.

Она вышла, закрыв за собой дверь.

— А теперь расскажите о несчастном случае на дороге, — попросил Джек.