А еще, возможно, там был какой-нибудь памятник или статуя знаменитого коммуниста, и сам Лиам спрятал лебединую песню где-то неподалеку... Но это казалось невероятным. На самом деле, я думала, что вероятнее всего, черная роза спрятана в сейфе в каком-нибудь банке. Но с другой стороны, Лукас сказал, что Лиам вряд ли бы воспользовался банком. Хотя банк — это единственное возможное место, где можно было спрятать предмет и держать его там, сколько захочешь. Если бы роза осталась где-то в доступном месте, то у Лиама не было бы уверенности, что кто-то в итоге не наткнется на неё, пусть и случайно.

И с чего мне было доверять словам Лукаса? Все, что он сказал о лебединой песне, которую я слышала ночью, было ложью, чтобы сбить меня с курса. Я уже довольно наговорилась с банкирами и юристами после смерти Лиама, но ничего не теряла, проверив, был ли у него сейф в одном из банков Парижа.

Ожидая посадку на свой рейс в аэропорту Мюнхена, я едва не заснула на чемодане, поэтому, сев в самолет, отключилась еще до взлета. Когда мы приземлились в аэропорту Шарля де Голля, у меня было такое ощущение, что я всего на минуточку закрыла глаза.

К тому времени, когда я получила свой багаж и разобралась, как купить билет на поезд, чтобы попасть в центр города, я уже совершенно выбилась из сил. Хотя волнений теперь у меня поубавилась, ведь я путешествовала только с чемоданом, без футляра со скрипкой. Её обломки лежали упакованными в чемодане. Я решила пока оставить себе хотя бы их.

Я попросила своего турагента подобрать мне какой-нибудь недорогой номер в гостинице в центре, и зарезервировала одноместный номер для себя в отеле «Деламбре», в районе Монпарнас. Я добралась до гостиницы в полдень и единственное, чего мне хотелось больше всего на свете, это лечь в кровать и проспать остаток дня. Но я не могла себе этого позволить, зная о предстоящих мытарствах с банками. Потому я свалила вещи в другую комнату номера, предавшись кратким мукам ностальгии по дому, и оглядела спальню. А потом вышла в город с путеводителем по Парижу в сумке.

Выдался тяжелый, длинный, довольно унизительный день сурка, события которого повторялись раз за разом, из банка в банк. Каждый раз приходилось искать сотрудника, говорящего по-английски. Я объясняла, что недавно овдовела и хотела проверить, не держал ли мой покойный муж счет или ячейку в их банке. Где-то приходилось очень туго, потому что сотрудники банка требовали соответствующие документы, и только потом они проверяли, был ли у них открыт счет или заведена банковская ячейка на имя Лиама Грейси. А вот с банками поменьше таких проблем не возникало, они сразу же проверяли и сообщали, что такого человека нет в их базе данных. Но все они смотрели на меня, как на чокнутую. Во-первых, я определенно не была француженкой, а, во-вторых, у меня не было разумного объяснения, с чего я решила, что у моего покойного мужа, в тайне от меня, был счет в их в банке.

День был потрачен впустую, и, чтобы я окончательно пала духом, небесная канцелярия решила накрыть город дождем, стоило мне только выйти из отеля. Он так и лил, не прекращая, целый день. Мне хватило предусмотрительности прихватить с собой зонтик, прежде чем отправиться в тур по банкам, но к вечеру он промок насквозь. Как результат, следом вымокла и я. Волосы мокрыми сосульками прилипли к лицу, по щекам стекали капли дождя. Я была уверена, что всем своим видом напоминала утонувшую Владычицу Озера[16], и несколько человек на улице шарахнулось в сторону при виде меня.

К семи вечера я обнаружила, что нахожусь в квартале Инвалидов и Эйфелевой башни[17]. Это я поняла, когда увидела, что башня стоит совсем близко от меня. Прожекторы уже включились, и она сияла золотом на фоне темного неба. Я какое-то время смотрела на неё, гадая, как быть дальше. От сильного дождя осталась только морось. Я умирала с голоду. Мне еще не приходилось бывать в Париже, но я знала, что этот город славится своей кухней... Я с тоской посмотрела на близлежащие рестораны и бистро — все с видом на Эйфелеву башню. Ах, какие манящие запахи тянулись из их дверей...

Но я должна была экономить. Я и так потратилась на авиабилет, прокат автомобиля, билет на поезд и отели... Поэтому самым разумным было купить багет на улице и забрать его с собой в отель. Но на улице лил дождь, и, наверное, пока я на метро доберусь до отеля, он весь размякнет от сырости. Мои ноги ныли от проделанного пути, и за весь день я съела только бутерброд в мюнхенском аэропорту. Я снова взглянула на окно ближайшего ресторана и увидела счастливых людей, сидящих в тепле за столами, накрытыми хрустящими, белыми скатертями, они пили вино, угощались горячими блюдами, утопающими в соусах. Глядя на все это великолепие, я почти чувствовала вкус еды и питья...

Игнорируя тоненький голосок своего подсознания, который кричал о расходах, я открыла дверь ближайшего ресторанчика и вошла внутрь. Мой рот тут же наполнился слюной, а живот заурчал, как только я услышала дразнящие ароматы. Так как было еще рано, мне легко удалось получить столик у окна с видом на Эйфелеву башню.

Я заказала все, что только можно. Когда я открыла меню, то не стала даже смотреть на цены. Для начала я заказала французский луковый суп с расплавленным сверху сыром, который подавался с хрустящим хлебом; в качестве основного блюда — несколько ломтиков трюфелей и сырную тарелку, которая включала в себя «Том де Шевр», «Рокфор» и «Бри де Мо», и соответствующую бутылочку бордо.

И честно сознаюсь, что мне очень понравилось. Это была первая нормальная еда с момента ужина на борту «Королевы Мэри». Сложно было поверить, но тот ужин состоялся всего неделю назад. Доев, я заказала кофе и решила еще немного задержаться в ресторане, потому что за окном снова полил дождь, а я так устала сегодня бродить по мокрым улицам. Поэтому я осталась и вернулась к размышлениям, где бы могла быть спрятана лебединая песня, если не в банках.

Мне вспомнились слова Лукаса на озере Альпзее в Германии, он считал, что Лиам спрятал песню где-то в центре, в каком-то доступном месте, но в то же время и в таком, которое ночью будет безлюдным. Чтобы добраться из Парижа до дома нужно всего несколько часов. Но какое место будет совершенно безлюдным ночью в таком городе, как Париж?

Я сидела и размешивала сливки в своей второй порции кофе, наблюдая за тем, как они вращаются на черной поверхности, когда меня осенило. Кладбища. В обоих случаях, появление розы сопровождалось наличием старых, пожелтевших, человеческих костей. Определенно, это должно было означать, что она спрятана где-то среди костей. Кладбище — идеальное место, чтобы там что-нибудь спрятать. Кому взбредет в голову бродить среди могил ночью. А если все же кому-то случится там оказаться ночью и услышать птичье пение, то вряд ли этот человек что-нибудь заподозрит.

Я порылась в сумке и вытащила из неё путеводитель по Парижу. Я просматривала его в поисках кладбищ и молилась, чтобы в черте города было хотя бы одно. Но их оказалось целых три. Самое большое, Пер-Лаше´з[18], было расположено на востоке города, второе — кладбище Монмартр на севере, и третье, самое маленькое, в районе Монпарнас, и судя по всему, оно находилось всего в квартале от моего отеля. Я осталась очень собой довольна. Кладбище, похоже, удовлетворяло всем нужным критериям. Но потом я поняла, что это означало, и сердце мое сжалось. Если песня действительно спрятана на кладбище, тогда я должна буду туда пойти. Ночью. Одна...

Ну а что? Разве может быть хуже, чем уже есть. Подумаешь, поброжу немного на кладбище, это же не какое-то там царство в Баварии, кишащее рыцарями да феями. Это всего лишь кости.

Я расплатилась по счету и так как осушила бутылку всего наполовину, прихватила оставшееся вино с собой. Но когда я пошла к двери, один из официантов меня остановил, тыча пальцем в бутылку, дескать, политика ресторана запрещает гостям уносить вино с собой.

— О, простите, — пролепетала я.

Я уже почти прошла мимо него, когда неожиданно остановилась.

А потом вырвала бутылку у него из рук, прижала к груди и рванула с нею на улицу. Это было мое вино — я заплатила за него и, Бог свидетель, я выпью его все до капли.

Как и следовало ожидать, за мной никто не погнался, чтобы таки отобрать бутылку, поэтому я без проблем добралась до метро, весьма довольная своей пустяковой победой. Я себя чувствовала такой бунтаркой, что даже хлебнула немного вина прямо из бутылки, когда вышла из метро на улицу, — наверное, это было самым неженственным, что я совершила за всю свою жизнь.

Вообще-то я собиралась вернуться прямиком в отель и хорошенько выспаться, а кладбищами заняться завтра, но так уж вышло — мне на глаза попалось кладбище Монпарнас. Должно быть, когда я покидала гостиницу утром, то просто не заметила его, потому что шла под зонтом.

Я остановилась возле арки и с несчастным видом заглянула внутрь. Дождь прекратился, но в воздухе висел промозглый туман, а одежда и волосы у меня и без того были влажными. Я мерзла целый день, и больше всего на свете мне хотелось вернуться в номер, где можно принять душ и согреться. Но я уже была здесь. Можно войти и быстро обойти кладбище. Никаких проблем. А вдруг звезды сойдутся и окажется, что лебединая песня здесь, тогда я найду её и заберу с собой в Англию, и посещение кладбище останется позади.

Конечно, мне приходило в голову, что черная роза была спрятана больше года назад и вряд ли она лежит где-то на поверхности. Она, скорее всего, запрятана внутрь могилы, может быть даже в гроб. Так что, очень вероятно, что мне придется осквернить могилу.

Хотя справиться с этим я смогу только на пару с большим и сильным мужчиной, а лучше двумя, вооруженными лопатами. Если я узнаю, какая могила мне нужна, то сама, наверное, буду чертову вечность её вскрывать. А это означало, что мне определенно нужно найти где-то копателя...

Я расправила плечи и вошла на кладбище. Оно было довольно неплохо освещено уличными фонарями, но я все равно, на всякий случай, достала свой фонарик. Все-таки с ним будет удобнее читать имена на надгробиях. Мне пришло в голову, что полковник Анри Роль-Танги мог быть здесь похоронен. Может быть, в его могиле и спрятана лебединая песня... Мне настолько понравилась эта мысль, которая, казалось, многое объясняла, что пока я бродила, становилась все более раздраженной от того, что мне так и не попадалось нужное надгробие.

Еще несколько недель назад меня ни за что не удалось бы заманить на кладбище, тем более ночью. Теперь же я не очень переживала по этому поводу. По периметру были видны здания, уличные фонари горели, рядом пробегали дороги, по одной из которых проехала старая машина. На кладбище, кроме меня, никого не было, и тем не менее, я не чувствовала себя одинокой. И надгробия казались скорее умиротворяющими, нежели устрашающими.

Но потом я завернула за угол и обнаружила, что перед очередным белым монументом кто-то стоит. Он был в длинном плаще, а на руке у него болтался закрытый зонт. Света от уличных фонарей у ближайшей стены хватало, чтобы я смогла разглядеть его лицо. Под левым глазом у него был уже светлеющий фингал, на верхней губе —заживающий порез, который тянулся вниз по подбородку. У него были рыжеватые волосы и голубые глаза. Я узнала этого человека, потому что мы уже виделись однажды. Это был Джексон.

Я резко остановилась. Меня пронзил леденящий страх от неожиданности нашей с ним встречи. Прятаться было уже поздно, он меня увидел, поэтому я покрепче сжала бутылку в руке, на случай, если мне придется воспользоваться ею в качестве оружия. Мне уже было известно, что он беспощаден и опасен.

Не знаю, на что я рассчитывала, но его реакция меня очень удивила. Когда его взгляд упал на меня, глаза его расширились от ужаса. Поначалу я это списала на то, что он принял меня за призрака — на дворе ночь, он здесь совсем один, вот воображение и разыгралось, когда я неожиданно появилась из-за угла. Но потом он нахмурился и сказал:

— Я не виноват. Передай Бену, я не знал, что ты собираешься сюда.

Я вытаращилась на него. Говорил он тихо, но я определенно услышала нотку страха в его голосе. Почему профессиональный преступник (когда-то арестованный за избиение человека почти до смерти) так боялся Бена? И тут мне пришло в голову, может, Джексон был вовсе и не таким, как его описывал Бен. И все же... кладбище — не то место, где стоило выяснять это.

— Он здесь? — спросил Джексон, вертя головой по сторонам. — Я думал, он сегодня будет на кладбище Монмартра.

— Он идет следом, — быстро солгала я, с ужасом осознавая, что Бен и Джексон оба в городе. Однако, с другой стороны, оказалось, что моя догадка была верна.

— Да ну? — переспросил Джексон, внезапно улыбнувшись. Не то чтобы я выдала себя, но он точно не поверил мне. — Ты так же хорошо лжешь, как и Лиам.

Он подался вперед, еще больше наклонив голову, и в свете уличных фонарей мне еще лучше стали видны синяки и ссадины на нижней части его лица.