В конце концов в комнате появилась Ариана.

— Mon Dieu, у тебя вид, как у… — Она прикусила губу и не закончила фразу. Затем она наклонилась надо мной. — С тобой все в порядке?

Я смотрела мимо нее.

— Конечно, нет. — Ариана беспомощно оглянулась и, не найдя того, что искала, вышла из комнаты.

— Вот, — сказала она, когда вернулась.

Она засунула мне что-то между бедер и натянула на меня трусы.

— Ты можешь встать? — спросила она затем.

Поскольку я все еще не могла двигаться, она подняла меня на ноги.

— Ну, давай, вставай. Нам нужно уйти отсюда. Сейчас сюда явится Хансен.

Мне кое-как удалось добраться до нашей комнаты. Запах, преследовавший меня, был похож на запах мужчины, который лежал на мне, — у Арианы только что побывал клиент. Но это меня не интересовало. Я упала на кушетку, и мне хотелось только одного — умереть.

Несколько следующих дней я пролежала в лихорадке. Не знаю почему, но я тяжело заболела и была уверена, что умру. Этот мужчина что-то сломал во мне, что-то порвал, а теперь я погибала от этой раны. В бреду я смутно видела, как появился врач, пожилой мужчина с седой бородой. Он обследовал меня холодными руками, установил диагноз, которого я не поняла, и снова исчез.

С того момента вода, которую мне давали, стала горькой от каких-то лекарств. Она принесла мне тревожные сны. Сны, в которых я видела лицо Тхань с засохшей на нем коркой крови, сны, в которых она с мольбой протягивала ко мне руки, плакала и просила о помощи. Сны, в которых ее насиловали пираты и никто не мог ей помочь. Отчаяние раздирало меня. Затем, когда я чувствовала, что вот-вот не выдержу, снова возвращались тьма и забвение.

Высокая температура держалась долго, пока однажды утром я не открыла глаза и в первый момент даже не поняла, где нахожусь. Свет был тусклым, но прозрачным. Все, казалось, было окутано белой дымкой. Неужели я уже на небесах?

Нет, мое сердце билось. Я была жива. В воздухе чувствовался легкий аромат роз. Он заглушал запах старых простыней, пота и влажных обоев.

— Слава богу, ты пришла в себя! — Голос был хриплым, словно женщина, которой он принадлежал, слишком много курила или чересчур громко разговаривала. — Я уж думала, что все кончено.

Ариана села рядом со мной и погладила меня по голове.

— Ханна, — прошептала она. — Лучше я буду называть тебя Ханной. Твое старое имя принадлежит твоей прежней жизни. Пусть оно там и останется. Ты меня понимаешь?

Я поняла. Я стала иной. Я уже больше не была той девочкой, которая уехала из Сайгона. Я пережила болезнь и бред, и, может быть, однажды мне удастся сбежать отсюда. До тех пор пока я снова не окажусь в Сайгоне, я буду носить это новое имя. Ханна. Имя позора. Имя моей кары. Кары, которая постигает тех, кто убегает из дому.

Прошел год. За этот год я научилась равнодушно выносить то, что делали со мной мужчины. За этот год я научилась понимать их язык и даже говорить на нем, пусть и с очень сильным акцентом. За этот год я не раз мечтала о побеге, но не имела сил его осуществить.

Время от времени я вызывала неудовольствие других девочек, которые смеялись надо мной из-за моей внешности и речи. Но Ариана защищала меня и даже стала моей подругой. Может быть, я оставалась там только из-за нее.

Зима 1926 года выдалась довольно мягкой, но она сопровождалась сильными бурями, которые заставляли наших клиентов сидеть дома. Девушки волновались. Даже если клиенты не ходили в бордель, бандиты Хансена появлялись тут регулярно, чтобы пользоваться нашими услугами. Я познакомилась с одним из них. И мне очень не хотелось, чтобы эта встреча повторилась.

Может быть, причиной тому были штормы и сырая погода, но Ариане вдруг стало плохо. У нее начались приступы кашля и немного повысилась температура. Тем не менее она продолжала работать из-за страха перед Хансеном и Жизель, которая управляла борделем.

— Ты уверена, что у тебя нет чахотки? — однажды услышала я вопрос одной из девушек, обращенный к Ариане.

Я спряталась в нише за тяжелой занавеской — это было единственное место, где я не была выставлена на всеобщее обозрение. Здесь я могла оставаться собой и на какое-то время снова оживлять в себе девочку по имени Хоа Нхай.

Ниша была тем местом, где я могла предаваться мыслям, испытывать желания и даже давать волю гневу. И, кроме того, строить планы побега. Пусть даже я и не знала, смогу ли когда-нибудь их осуществить.

— Откуда у меня чахотка? — ответила Ариана, и по ее голосу было слышно, что этот вопрос испугал ее.

— Потому что ты постоянно кашляешь, — ответила Минна. — Жизель уже что-то заподозрила. Она считает, что чахоточным тут не место.

Минна была подругой Арианы, и за это время мы с ней тоже поладили. Такое отношение ко мне было, наверное, исключением: большинство девушек шипели «косоглазая», когда я проходила мимо них.

— Это не чахотка, — тихо ответила Ариана. — Доктор Холлербрукк считает, что у меня слабые легкие. Мне нужно сменить климат, но как это сделать? Хансен определенно не намерен вывозить нас на загородные прогулки.

— Но все равно тебе следует быть осторожной. Сейчас к Хансену поступает так много нового товара, что мы ему уже не нужны. А скоро, конечно, тут появится еще больше молодых девок, на этот раз, наверное, из Африки.

Сразу же после этих слов перед моим мысленным взором появились картины ужасного плавания. То, что другим девочкам придется пережить то, что пережили мы с Тхань, тяжелым грузом лежало у меня на сердце. И вдруг ниша показалась мне невероятно тесной и мне захотелось убежать отсюда, потому что в ушах у меня снова и снова раздавался крик Тхань. Но я не могла уйти, прежде чем Ариана и Минна закончат разговор. Иначе они могли заподозрить, что я их подслушиваю.

Позже, когда я выбралась из ниши и вытеснила печаль и тоску о Тхань в самый дальний угол своей души, мне стало понятно, что может означать этот разговор.

Что будет со мной, если у Арианы действительно чахотка и она не сможет больше работать? А если ей придется уйти отсюда? Тогда я буду совершенно беззащитна перед другими девушками!

— Эй, что с тобой? — проворчала Ариана, войдя в комнату.

Пора было готовиться к приему клиентов. На Гамбург опускался вечер. Пройдет еще немного времени, и первые мужчины уже будут стоять на пороге.

— У тебя заплаканное лицо. Какие-то неприятности?

Я отрицательно покачала головой:

— Нет.

Но у меня не было желания объяснять ей, почему у меня опухли глаза и покраснели щеки.

Ариана вопросительно посмотрела на меня.

— Ты тоскуешь по дому, да? — Она не стала ждать моего ответа. — Да, это чувство испытывают все. При условии, конечно, что у человека есть родина. А если кто-то, как я, попал сюда из глухого, забытого места, где люди друг для друга ничего не значат, то никакой ностальгии у него нет. В лучшем случае он чувствует отвращение к новому месту. Зато у тебя на родине, наверное, очень красиво.

Я кивнула, радуясь тому, что она не подозревала о настоящей причине моей печали.

— Да, моя родина действительно прекрасна. Там растут пальмы. У Меконга тысячи рукавов, по которым его вода течет в море.

— А небо? — взволнованно спросила Ариана. — Какое у вас небо? Оно такое же синее, как здесь летом? Или желтое, как рассказывают матросы?

— У нашего неба много красок, — ответила я, и вдруг у меня на сердце потеплело.

Незаметно для себя я неожиданно перешла на родной язык:

— Во время сезона дождей небо действительно кажется желтоватым, но чаще всего оно имеет сияющий голубой или синий оттенок, а потом становится зеленым, изумрудно-голубым или розовым, особенно по утрам. Вечером оно красное, как огонь, а ночью фиолетовое или иссиня-черное, с серебряными звездами.

И лишь когда я заметила удивленный взгляд Арианы, мне стало ясно, что она меня не поняла. Я попыталась еще раз перечислить цвета, но уже по-немецки. А когда мне это не удалось, перешла на французский, на котором я говорила гораздо лучше.

— Чудесная страна! — ответила Ариана печальным голосом. — Как бы мне хотелось ее повидать.

При других обстоятельствах я пообещала бы взять ее с собой и все ей показать, однако это было невозможно. Мы обе находились в заточении, в холодном штормовом Гамбурге, где, кроме оттенков серого, было очень мало красок, да и те казались покрытыми какой-то пеленой.

На следующее утро мы проснулись оттого, что кто-то сильно колотил в нашу дверь.

— Ханна, ты должна зайти к Жизель!

Я не узнала, чей это был голос, но поняла, что нужно торопиться.

— Что случилось? — проворчала Ариана.

— Меня вызывает Жизель, — ответила я, выбираясь из постели и нащупывая платье.

— Разве ты не отдала ей вчера деньги?

— Конечно, отдала! Не знаю, что ей нужно.

Я заколола волосы на затылке, надела домашние туфли и покинула комнату.

Уже издалека мне были слышны голоса других девушек. Тут явно царил переполох.

Перед кабинетом Жизель образовалась довольно большая толпа. Девушки стояли друг за другом, вытянув шеи. Когда я протискивалась мимо них, они шипели мне вслед ругательства, которых я не понимала.

Жизель сидела за своим письменным столом, словно черная королева на троне. Ее рот был перекошен еще сильнее, чем обычно. Перед ней стояла Эрика с распущенными волосами, дрожащая от злости. Другие девушки зашептались, когда я вышла вперед и встала перед ними.

— Она обокрала меня! — заявила Эрика и показала на меня пальцем, причем таким жестом, словно бросила в меня нож. — Я уверена, что это сделала она!

— Это правда? — строго спросила Жизель.

Ошеломленная таким заявлением, я покачала головой.

— Я… Я не знаю, что она имеет в виду.

— Ха, она изображает из себя невинную! Может быть, тебя нужно сослать в бордель в конце улицы?

Эрика с угрожающим видом шагнула ко мне, злобно на меня поглядывая.

Я не имела ни малейшего понятия, откуда у нее столько ненависти ко мне. Конечно, Эрика была одной из тех девиц, которые меня недолюбливали, но я не давала ей никакого повода клеветать на меня перед Жизель.

— А почему ты решила, что это сделала именно Ханна? — раздался голос в задних рядах.

Ариана протолкалась через толпу и сердито уставилась на Эрику. Что она успела услышать?

— Она спит далеко от твоей комнаты и знает, что у тебя нечего искать. С чего бы ей тебя обворовывать?

Слова Арианы заставили Эрику оторвать от меня исполненный ненависти взгляд.

Она какое-то время ничего не могла сказать. Однако дар речи быстро вернулся к ней.

— Я уверена, что это сделала она. Эта узкоглазая крадется по коридорам и подслушивает нас. Кто знает, что у нее на уме? Может быть, в один прекрасный день она тебя зарежет!

— Я никогда этого не сделаю! — крикнула я, дрожа всем телом. — И я у тебя ничего не крала.

Эрика скрестила руки на груди и насмешливо улыбнулась. Она, казалось, знала, кому здесь больше верят.

— С моего платья исчезла брошка, — сказала она и посмотрела на Жизель.

Будучи любимицей Жизель, она, очевидно, получила эту брошку от нее, потому что, собственно, ни у кого из девушек не было достаточно денег, чтобы позволить себе купить такую вещь.

— Я понятия не имею, как выглядит эта брошка, — продолжала защищаться я.

При этом у меня снова появился очень сильный акцент, из-за которого другие иногда просто не могли меня понять, хотя я тщательно подбирала слова.

— Не притворяйся, ты, желтокожая гадюка! — заорала на меня Эрика.

— Я ничего у тебя не крала! — закричала я в ответ. — Клянусь своей семьей!

Взгляд Эрики стал презрительным.

— Если она вообще у тебя была.

Я уже хотела броситься на нее, но Ариана встала между нами.

— Прекрати немедленно! — крикнула она Эрике.

Обе некоторое время злобно смотрели друг на друга, а затем Эрика наконец отвела взгляд. Однако торжествующая улыбка все еще сияла на ее лице.

— Ариана, разберись с ней, — угрожающим тоном проскрипела Жизель. — Я не потерплю воровок под своей крышей.

«Можно подумать, что кому-то так уж хочется жить с тобой под одной крышей», — насмешливо подумала я. Но за это время я уже довольно хорошо изучила немецкий язык, чтобы понять, что у меня появились серьезные неприятности. Если я вылечу из «Красного дома», то Хансен меня просто так не отпустит. Он переведет меня в один из публичных домов, которые принадлежат ему и о которых девушки шептались, что там — настоящий ад. Ариана грубо схватила меня за руку и потащила за собой. За нашими спинами раздался злорадный смех.

Поднявшись наверх, Ариана грубо толкнула меня.