— Тогда я, наверное, пойду. Была рада познакомиться с вами, господин Вильниус!

— Зовите меня просто Хэннинг. Вот ваш гонорар. — Он протянул мне конверт. — Я очень надеюсь, что это не последняя наша встреча.

Фотограф подмигнул мне и подал руку, а затем отнес платье на вешалку. Лорен проводил меня до двери.

— Я действительно очень рад, что вы приняли мое предложение.

Я кивнула, но чувствовала себя при этом не очень хорошо. Неужели Лорен не мог остаться у своего друга? Конечно, я не могла сказать ему это, но тем не менее для меня так было бы лучше.

— Мне было любопытно, — ответила я, потому что в голову мне, к сожалению, не пришло ничего иного.

— Вы что, думали, будто здесь опиумный притон?

Лорен от всей души расхохотался, причем при фразе «опиумный притон» я не подумала о Тхань и о наших с ней прогулках по Сайгону.

— Женщинам приходится соблюдать осторожность, не так ли?

— В этом я с вами согласен. Меня удивляет то, насколько вы мудры для своего возраста. Но это, наверное, всегда так бывает, если человек попадает в другую страну и вынужден бороться за место под солнцем на чужбине.

Я увидела в его глазах желание узнать обо мне больше, услышать мою историю. Но даже если бы мы встретились снова и у нас появилась возможность поговорить, я все равно не смогла бы исполнить это его желание.

— Рад был снова вас увидеть, — в конце концов сказал Лорен, поскольку я от смущения не смогла произнести ни слова. — Сегодня вечером вы, как всегда, будете в гардеробе. Я прав?

— Да, — ответила я. Мне казалось, что я вот-вот лопну от напряжения. — Большое спасибо и… до свидания.

Лорен кивнул и галантно придержал дверь. Я пошла вниз по Торштрассе, не оглядываясь, но явно чувствуя, что он смотрит мне вслед.

Лишь оставив фотоателье далеко позади, я заметила, что мой пульс снова успокоился. Я чувствовала какое-то странное смятение, словно бежала по облакам. Что же со мной происходило?

К сожалению, из-за своего душевного смятения я чуть не забыла купить нитки! Что скажет Элла, если я приду с пустыми руками?

Я тут же развернулась и побежала в универмаг. Там я схватила первые попавшиеся дешевые мотки ниток, но очередь к кассе была такой длинной, что я долго стояла, как на раскаленных углях, ожидая, пока подойдет мой черед.

Когда я в конце концов добралась до балхауса, там новые музыканты уже расставляли свои инструменты. Договор со старыми джазменами закончился, и сегодня должен был играть новый оркестр.

— Эй, потише! — жалобно сказал мужчина, с которым я нечаянно столкнулась.

У него чуть не вылетел из рук барабан, который он нес перед собой.

Я пробормотала извинения и исчезла на лестнице. И тут передо мной появилась Элла:

— О великие небеса! Где же ты так долго пропадала? Я уже начала беспокоиться!

— В универмаге было много людей, — ответила я, протискиваясь мимо нее.

При этом мне удалось не посмотреть ей в глаза. Поскольку у меня в руках были бумажные пакеты с мотками ниток, я надеялась, что моя подруга не станет меня расспрашивать. Однако Элла оставалась Эллой.

— Так-так, значит, в универмаге было полно народу… А может, ты встречалась со своим кавалером? — спросила она, идя следом за мной.

Я на ходу сняла с себя плащ и побыстрее направилась в раздевалку. Элла была настолько любезна, что уже достала из коробки мое платье. Наверное, она ожидала, что я все ей расскажу. Но я не хотела говорить о Лорене — тем более она не знала, кто подарил мне платье. А от ее вопросов мне до сих пор удавалось уклоняться.

— Ну, говори же, кто твой таинственный поклонник? — снова начала Элла.

— Ты меня об этом уже спрашивала, — ответила я, сбрасывая с себя одежду и пальцами ноги отодвигая ее в сторону, чтобы надеть зеленое платье.

Этот вечер назывался «Зеленая фея». За это время я узнала, что на балах с таким названием посетителям подавали абсент. Элла утверждала, что этот напиток довел знаменитого художника до безумия и тот отрезал себе ухо.

— Ты не дала мне четкого ответа. Значит, я буду допытываться дальше.

— Я не могу тебе этого сказать. Пока.

Я сделала вид, будто занята застежкой. Но это не остановило Эллу.

— А когда ты мне скажешь?

— Когда буду уверена, что он действительно мой поклонник. Мы встретились всего один раз, и, может быть, на этом все и закончится.

— Ой, только не это! Ты должна продолжать с ним отношения! — с мольбой воскликнула Элла.

— А что, собственно говоря, происходит? Разве у тебя нет своего кавалера? — попыталась я сменить тему разговора.

Я вообще-то не интересовалась тем, ухаживает ли за Эллой какой-нибудь мужчина, но спросить ее об этом было надежным способом избежать дальнейших расспросов.

Элла отмахнулась:

— Ты же знаешь, все они строят мне глазки, пока я стою за стойкой гардероба, но как только я выхожу из балхауса, они прячутся.

— Я этому не верю, — возразила я, поскольку Элла была симпатичной и к тому же была немного старше меня.

Я была уверена, что некоторым мужчинам она нравилась.

— У тебя ведь определенно уже были поклонники, не так ли?

— Конечно, были! Но они были не то, что надо.

— А кто же то, что надо? Может быть, Лорен?

Высказав это предположение, я, по всей видимости, попала в точку. В любом случае мое замечание заставило Эллу сердито сжать губы.

— Знаешь, давай лучше спустимся вниз. Скоро придут посетители.

— Пожалуйста, извини меня. Я не хотела…

Элла покачала головой:

— Можешь не извиняться. Что есть, то есть. Но я бы обязательно рассказала тебе о своем поклоннике, если бы он у меня был.

— Я тебе тоже, — ответила я ей, потому что была уверена: Лорен просто флиртовал со мной, не имея серьезных намерений.

Сперва мне надо было убедиться в том, что он отдает предпочтение мне, а не кому-либо другому.

Элла испытующе посмотрела на меня, а потом кивнула.

Следующие несколько недель все шло своим чередом. Лорен появлялся со спутницами, и, как правило, каждый раз с новыми. Он болтал с нами и улыбался, но не подавал виду, что особенно мной интересуется. И я начала задавать себе вопрос: неужели мы с ним действительно танцевали и встречались в ателье Вильниуса?

Но, может быть, так даже лучше. Мне не надо будет ничего объяснять Элле и страдать от угрызений совести.

На смену весне пришло лето, и ночи стали теплее. Танцы с чаепитием затягивались до позднего вечера, и многие гости предпочитали оставаться на улице и смотреть, как небо над крышами Берлина окрашивается в розовый цвет и затем надевает темно-синее пальто.

Я накопила немного денег, и мой план вернуться во Вьетнам и разыскать Тхань вполне мог осуществиться. Если я буду зарабатывать так и дальше, то определенно смогу купить билет на корабль до Вьетнама.

Затем наступил август, и не только ночи, но и дни стали очень душными. Поскольку от жары не было спасения, я все свободное время пряталась в нашей комнате и занималась шитьем.

Это было странно. Раньше во Вьетнаме я не испытывала никаких проблем с жарой и повышенной влажностью, но теперь мне казалось, что я задыхаюсь. Неужели я заболела? Или же я уже привыкла к Германии?

— А вот это тебе придется мне объяснить, моя дорогая фрейлейн! — С этими словами Элла однажды вечером ворвалась в нашу комнату.

От испуга я уколола палец, причем так глубоко, что сразу же появилась большая капля крови. Я быстро отложила шитье в сторону, боясь испачкать ткань, и вопросительно посмотрела на подругу.

— Что случилось?

Меня бросало то в жар, то в холод. Голос Эллы был слишком уж сердитым. Неужели я сделала что-то не так?

Она сняла с плеча свою сумку, открыла ее и что-то вытащила оттуда.

Это был журнал мод, и Элла протянула его мне. У меня появилось нехорошее предчувствие.

— Ты могла бы сказать мне об этом! — сердито заявила Элла и, поскольку я все еще смотрела на нее ничего не понимающим взглядом, открыла журнал, развернув его так, чтобы я могла видеть.

От того, что я увидела, у меня перехватило дыхание. Это была одна из фотографий, которую сделал Хэннинг Вильниус. На ней я смотрела немного в сторону, и с этого ракурса моя прическа выглядела лучше. Платье действительно было великолепным! Только теперь я вспомнила слова Лорена о том, что Хэннинг делает фотографии для журналов мод. Очевидно, редактору была нужна именно моя фотография.

— С каких это пор тебя фотографирует Хэннинг Вильниус? — спросила Элла, оставив раскрытый журнал рядом со мной на кровати.

У меня стало тяжело на душе при мысли о том, что я обманула Эллу.

— Я была у него всего один раз, пару недель назад. Я не думала, что он опубликует эту фотографию.

Элла серьезно посмотрела на меня:

— И ты не рассказала мне об этом? А я была уверена, что мы подруги!

— Извини, пожалуйста. Я… Я не думала, что…

— Что фотография получится? Ну ты даешь! Хэннинг Вильниус — известный берлинский фотограф. Он делает фотографии для «Моденшау» чуть ли не со дня его основания. И теперь в этом журнале есть твоя фотография!

Ее мрачное лицо посветлело от улыбки, а затем она бросилась мне на шею и крепко обняла меня, да так, что я чуть не задохнулась. Элла схватила меня за плечи и отодвинула немного назад, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Да ты знаешь, как я горжусь тобой? Ханна из балхауса в журнале «Моденшау»! Теперь, конечно, тебя замучают вопросами.

Я была в смятении.

— Значит… Значит, ты не сердишься на меня?

— Как же, конечно, сержусь, — ответила Элла, смеясь. — Из-за того, что ты скрыла это от меня! Ты должна была сказать мне, что с тобой заговорил сам Хэннинг Вильниус! Когда это было? В тот день, когда ты отправилась за нитками?

Я кивнула, хотя моя совесть требовала открыть ей всю правду. Но тогда, наверное, Элла разозлилась бы еще сильнее. Сейчас она ставила мне в вину только то, что я ничего не рассказала ей о фотографии, и, может быть, злилась не сильно, иначе вряд ли сказала бы мне, что гордится мной. И я не хотела ничего усложнять.

— Черт возьми, я бы могла в тот день пойти вместе с тобой! Может быть, тогда и я попала бы в «Моденшау». Но, как бы там ни было, я рада за тебя. И когда в следующий раз с тобой произойдет еще что-нибудь такое же великолепное, ты расскажешь мне об этом, правда?

— Конечно, — пообещала я, потому что была уверена: все ограничится одной фотографией.

16

— А вот и они, — произнесла Николь Симон, снова появляясь в двери кухни, и поставила на стол какую-то коробку. — Это фотографии с 1925 по 1930 год. В тот период мой прадед был очень недоволен своей работой. Он рассказывал мне, что уничтожил очень много фотографий, потому что они ему не понравились. Остальное довершила война. Может быть, видя этот дом, в это трудно поверить, но во время бомбардировок он очень сильно пострадал. А после войны начались грабежи. Я понятия не имею, для чего солдатам понадобились проявленные фотографии.

— Их, конечно, заинтересовали снимки красивых девушек, — ответила Ханна. — У вашего прадеда был хороший вкус.

По ней было видно, что она волнуется: у нее на щеках появились красные пятна и она беспокойно ерзала на стуле. Мелани спросила себя, не могли ли быть в этой коробке фотографии Лорена? Наверное, он был как-то связан с ее прадедом Дидье, поскольку фамилия у них была одинаковая. В случайности Мелани не верила, и она догадывалась, что история отношений Лорена и ее прабабушки на этом не закончилась. Неужели братья в конце концов рассорились из-за нее?

— Живым примером этого являетесь вы, не так ли? — ответила Николь, открывая коробку.

Запах прошедших лет устремился им навстречу.

— Это как посмотреть, — произнесла Ханна, пожимая плечами. — В молодости я считала себя довольно уродливой. Я восхищалась европейскими женщинами, у которых такие большие глаза.

— А эти женщины, наверное, завидовали вашей изящной фигуре. Я считаю, что в азиатках есть нечто особенное. Я знаю одну японку. Она такая худенькая, что я по сравнению с ней кажусь слонихой.

Николь взяла стопку фотографий и разложила их на кухонном столе. Их взорам предстали женщины в роскошных туалетах и мужчины в строгих костюмах. Дама в платье для чарльстона, дополненном повязкой с украшениями из перьев, и с сигаретой, торчавшей в длинном мундштуке. Это была не Ханна. Очевидно, Вильниус очень любил эту композицию.

— Многие из снимков, которые он делал для модных журналов, были направлены прямо в издательства, — пояснила Николь. — Конечно, это объясняет то, почему с двадцать седьмого по двадцать девятый год здесь осталось так мало фотографий. В то время модные журналы появлялись, словно грибы после дождя.