Хизер Грэм - Жажда искушения

— О?

— У тебя потрясающие глаза. Словно пара ножей.

— Гм-м. Вообще-то это звучит не слишком романтично.

— Ты прав. Но у тебя есть удивительная способность смотреть на человека так, что кажется, будто ты пронизываешь его насквозь. И в то же время словно раздеваешь. Это может страшно раздражать, разумеется, но может быть и очень сексуально.

— Да?

Она снова торжественно кивнула.

— Продолжай. Говори, говори.

— У тебя восхитительный голос. Хрипловатый, низкий, богатый. Проникает под кожу. Он может возбуждать чувственность до жара в крови, до дрожи.

— Здорово.

— Потом то, как ты целуешься…

— Да?

— УФ-Ф-Ф!

— УФ-Ф-Ф?

— Так… так многообещающе, — объяснила она.

— Надеюсь, это хорошо?

Она опять кивнула:

— И кстати…

— Да?

— У тебя у самого великолепный «задик».

— Господи, как я рад, что он тебе понравился.

Она улыбнулась.

— Ну так скажи мне, — спросил он, — для тебя это был только секс?

Она наклонилась к нему:

— Ты собираешься погубить моего очень доброго друга.

— А, ты о старине — бывшем муже?

— Это был даже не секс, — чопорно продолжила она.

— Но желание было непреодолимым?

— Что-то в этом роде, — сухо призналась Энн.

— Моя задница оказалась чертовски хороша.

— Да, но потом… Многое другое оказалось тоже чертовски хорошим.

Она говорила честно, искренне, голос ее слегка охрип. Это вызывало горячую пульсацию у него в крови и кое-что сверх того.

— Думаю, мне хотелось бы испытать нечто чуточку более серьезное, — раздумчиво произнес он.

Она была миниатюрной. Компактной.

Но чертовски идеально маленькой и компактной. Он без труда опрокинул ее и оказался сверху. Слова о том, какой прекрасной он находит ее грудь, звучали приглушенно, потому что, продолжая говорить, он уже снова ласкал ее сосок языком, губами, слегка прихватывал зубами, и по мере того как сосок становился все тверже, он чувствовал, как восстает и его собственная плоть. Ее естественный обворожительный запах смешивался с запахом мыла и терпким запахом их любви, опять пробуждая в нем животный инстинкт. Он терся своим телом о ее тело, целуя его, лаская, давая и требуя…

На этот раз, когда все кончилось, он лег на спину и, глядя в потолок, подумал: как странно, с каждым разом становится все лучше и лучше.

Он снова прижал ее к себе:

— Ну так как: это только секс?

— Секс умопомрачительно хорош.

— Но только секс?

— Разве я не сказала тебе, что женщине всегда нужно чувство.

— Ты сказала, что таково было мнение, изложенное в телевизионном шоу.

Она рассмеялась. А потом серьезно ответила:

— Ты невозможен, Марк Лакросс. Иногда мне хочется стать огромной, как борец-чемпион, чтобы разорвать тебя на клочки.

— Гм-м, не слишком обнадеживающе звучит.

— Но, может быть, не так уж и плохо. Ты вызываешь неумеренные эмоции — будь то гнев или что-то другое. И я обожаю тебя. Мне нравится твоя честность и даже твоя настырность. — Она усмехнулась. — Мне нравится твоя увлеченность, твое мироощущение.

— Я рад.

— Итак, я излила тебе свою душу. Как насчет твоей?

— Для меня это был только секс.

— Что?! — возмущенно воскликнула она.

— Только секс, — ответил он и рассмеялся. Она размахнулась, чтобы ударить его, но он перехватил руку, притянул Энн к себе и стал целовать в губы, шепча: — Хотел бы я, чтобы это был только секс. Чтобы ты не проникала мне прямо под кожу, чтобы тревога за тебя не сводила меня с ума.

Она облегченно вздохнула и прильнула к нему:

— Нет никаких оснований тревожиться за меня.

— Ну да, конечно, я нахожу тебя бегающей по болотам во время небывалой грозы, и у меня нет оснований за тебя беспокоиться.

— А ты-то что делал в болотах?

— Пришел искать тебя.

— Почему?

— Потому что боялся.

— Почему?

— Не знаю, интуиция, — он запнулся, вспомнив, что еще не сказал ей про опознание Джейн Доу. — Ты ведь от меня знаешь, что еще одну женщину нашли убитой, правда?

Она нахмурилась.

— Задушенной?

— Нейлоновым чулком.

— Эти два убийства могут быть связаны между собой? Я думала, что серийные убийцы действуют всегда одинаково, ведь они и убивают потому, что их извращенные желания находят некое удовлетворение в самом способе убийства.

— Это не обязательно серийные убийства, — ответил Марк. — Когда я начинал служить в полиции, убийства, которые мы расследовали, были главным образом убийствами по личным мотивам. Ревность, алчность служили тогда такими мотивами. С тех пор мир сильно переменился. Все больше и больше преступлений совершают ненормальные, а их жертвами становятся абсолютно незнакомые им люди. И преступники руководствуются именно теми извращенными желаниями, о которых ты говоришь. Но я уверен, что Джину убили по личному мотиву.

— Ты опять про Джона…

Он остановил ее повелительным жестом руки.

— Вовсе нет.

— Ты пришел к выводу, что Джон невиновен?..

— Нет. Просто сейчас я не так уверен в его виновности, как прежде.

— Почему?

— Из-за Джейн Доу, — ответил Марк.

— Ты что-то узнал в связи с ее убийством?

— Нам известно, что в тот вечер, когда ее убили, она была в клубе.

— О Боже мой! Она тоже танцовщица? — с ужасом спросила Энн.

— Нет, она не работала в клубе. Просто она зашла в «Аннабеллу» в тот вечер. Ее видело несколько человек. Проблема в том, что никто не знает, с кем она пришла, пришла ли одна и с кем ушла.

— Да, бедновато.

— Скоро мы получим дополнительные данные на нее. В наш компьютерный век полиция имеет возможность очень быстро получать кое-какую информацию.

— Но убийства могут оказаться и не связанными? — предположила Энн.

— Могут. Джон Марсел мог зарезать Джину, а какой-нибудь придурок — пойти за Джейн Доу, когда она уходила из клуба.

— Может, Джон скоро выйдет из комы.

— Может быть. И будем молиться, чтобы, когда это случится, он смог нам помочь, не уличив себя самого.

— Он, должно быть, что-то знает.

— На это можно лишь надеяться, — предположил Марк.

Энн положила голову ему на грудь, он крепко обнял ее за плечи.

— Марк?

— Да?

Она некоторое время колебалась.

— Марк, когда я была у Джона в палате в ночь убийства Джины, он, прежде чем потерять сознание, действительно кое-что мне сказал.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Ты плохая лгунья. В тот момент, когда ты заявила, будто он ничего тебе не сообщал, я знал, что это ложь.

— В самом деле?

— Да. — Он помолчал с минуту. — Ты вспомнила об этом потому, что теперь хочешь мне это сказать? — осторожно поинтересовался он.

— Да.

— Ну и? Что же он сказал?

— Я думала, он узнал меня и пытается выговорить мое имя.

— Но он сказал что-то другое?

Марк чувствовал, как она дрожит.

— Он произнес: «Аннабелла». Как я уже рассказывала тебе, когда Джон ввалился в мою квартиру, он повторял лишь, что не делал этого. А потом, в больнице, он произнес название клуба.

— Значит, поэтому ты туда и отправилась?

— Убийство каким-то образом связано с клубом.

Марк размышлял. То, что она сообщила, не было для него таким уж откровением. Но если Марсел невиновен, то…

Да, похоже, все идет к тому, что парень окажется действительно ни при чем.

«Аннабелла».

Он крепче прижал к себе Энн:

— Ты больше не будешь совать нос ни во что, связанное с этим делом, поняла?

Она не ответила.

Прихватив ее волосы, он запрокинул ей голову так, что она вынуждена была смотреть ему прямо в глаза.

— Я хочу, чтобы ты держалась подальше от всего этого.

— Хорошо.

Она лгала. У нее и в мыслях не было слушаться его.

— Все становится действительно очень опасным.

— Да, понимаю.

— Ничего ты не понимаешь! Бегаешь тут по болотам…

— Я пришла повидаться со старушкой и задать ей несколько вопросов. И пришла, заметь, не одна…

— Зато убежала одна.

Энн вздохнула.

— Энн, я совершенно серьезно говорю тебе: не лезь в это дело.

— Я же сказала, хорошо!

— Черт тебя побери! — Она опять разозлила его. Дьявол! Рассердившись, он снова ощутил нарастающее желание. Он опять хотел ее.

Могло случиться одно из двух: покинув этот домик, они со временем станут действительно близкими друг другу людьми, но вероятно и то, что мир расколется для них на две несовместимые половины.

— Еще раз повторяю, Энн, абсолютно серьезно: держись подальше от всего этого!

Она открыла рот, чтобы возразить, но он, чтобы не дать ей еще раз солгать ему, закрыл его поцелуем. Скоро рассвет.

И он собирался еще раз познать наслаждение близости с ней, пока в свете наступающего дня мир не обрушит на них новые беды.

Марк сквозь прикрытые веки ощутил свет и тепло восходящего солнца. Вдруг предчувствие опасности заставило его окончательно проснуться. Снаружи кто-то был…

Там, возле дома.

Он поднялся, осторожно, бесшумно протянул руку за фланелевой рубашкой, которую достал вчера вечером из шкафа для Энн, и надел ее. Потом пробрался в туалетную комнату, постоянно прислушиваясь, нашел там джинсы, надел и их.

Шаги. Крадущиеся. Медленные.

Чуть-чуть шелестит листва под чьими-то ногами.

Перед тем как идти в душ, Марк оставил в клозете свой револьвер. Теперь он достал его, не переставая прислушиваться к каждому тихому шагу за стеной.

Он слышал шелест каждого крохотного листка…

Босиком пересек комнату.

Тихо…

Он ждал.

Дверь распахнулась.

Марк резко прыгнул вперед, держа револьвер в вытянутых руках.

— Стоять! — крикнул он. И тут же: — Сукин сын! Это ты!

Было рано. Эйприл сама не знала, зачем явилась в клуб в такую рань, может, из-за того, что Марта, ставившему почти все групповые танцы, пришлось прийти на работу загодя, чтобы прикинуть, как будут смотреться на сцене несколько новых придуманных им па. В другое время она осталась бы дома с ребенком, но сегодня сестра была свободна, а сама Эйприл чувствовала потребность все время быть рядом с мужем.

Она сидела в баре и пила кофе. Марта она не рассказала о том ужасе, который испытала прошлым вечером, возвращаясь домой, когда ей отчетливо показалось, что кто-то преследует ее и что она видит чьи-то глаза…

Они наблюдали за ней.

Но муж не мог не заметить, как она нервничает, и, конечно, тоже встревожился.

Потому что та женщина была здесь, в клубе, перед тем как ее убили.

Сначала убили Джину.

А теперь вот эту незнакомую женщину.

Жизнь становилась опасной. И в газетах не писали ничего утешительного. Авторы нескольких статеек намекали на то, что женщины, посещающие клуб, стоят того, чтобы их убивали. Это так взбесило Эйприл, что ей захотелось написать в редакцию и задать вопрос: а те невинные девушки-студентки, которых убивают на улицах, они тоже заслуживают смерти? За то, может быть, что молоды и носят на пляже бикини? Возможно, она еще и напишет такое письмо. И очень скоро.

Но не сейчас. Сейчас она слишком взвинчена.

Эйприл тревожилась за собственную жизнь и за всех, кто был ей дорог. Она всегда считала Хэрри Дюваля хорошим хозяином. Теперь она в этом уже не уверена. Сама она с ним не была близка, но другие были. С ней он обращался уважительно. И он никогда никого пальцем не тронул, но…

Она также всегда считала, что люди, посещающие их клуб, в основном совершенно нормальные. Теперь она и в этом не была уверена.

Эйприл насторожилась, когда неожиданно появилась Синди и, вскарабкавшись на высокий табурет рядом с ней, потянулась за кофейником.

— Синди!

Синди была бледна, как привидение, и выглядела вконец измученной.

— Что ты здесь делаешь в такое время? — спросила Эйприл.

— Волнуюсь, — ответила та.

— А что случилось?

Синди тряхнула головой.

— Я… дождь… Такой дождь! — Она залпом выпила почти всю чашку кофе, потом подняла глаза на Эйприл, в них стояли слезы. — Вчера мы с Грегори и бывшей женой Джона Марсела поехали в Дельту.

— Зачем?

— Энн Марсел хотела познакомиться с Мамой Лили Маэ.

Эйприл в задумчивости покачала головой:

— Думаю, нужно быть поосторожнее с этой женщиной. Все же она его бывшая жена.

Синди замахала руками:

— Нет, Эйприл, она очень хорошая. Просто она пытается выяснить, что же случилось.

— Да, но не исключено, что ее попытки будут стоить жизни кому-нибудь еще.

— Эйприл, если Джон не убивал Джину, значит…

— Значит, ее убил кто-то другой. Кто-то, у кого, вероятно, была причина ее убить. Черт, в любом случае Марсел не жилец, он сейчас, как безмолвное растение, так ведь? Джина мертва, он умирает. Не лучше ли оставить все как есть? Боюсь, это единственное, что может нас спасти! — до Эйприл вдруг дошел смысл сказанного ею только что, и по спине пробежала дрожь. — Нет, конечно же, я тоже хочу, чтобы восторжествовала справедливость, но не такой ценой, почему я должна рисковать собственной головой? Синди, я боюсь. О Господи, я ведь не дала тебе договорить. Так что же случилось потом?