Элоиза Джеймс - Жажда любви

Одним молниеносным жестом она стянула сорочку и отшвырнула в сторону. Потом подняла голову, и в ее прекрасных синих глазах на какой-то миг мелькнула нерешительность.

И этого оказалось довольно, чтобы все этические принципы Деймона растаяли, как сахар в горячей воде.

– Ты уверена, Лютик? – прошептал он, обнимая ее. Горячие ладони легли на ее круглую попку.

– Я выбрала тебя для своего первого опыта с мужчинами, – пояснила Роберта слишком логично, на его взгляд, особенно если учесть важность момента.

Он едва не пообещал, что ее первый мужчина останется также и последним, но вовремя прикусил язык. Она пока что не захочет его слушать. Все еще цепляется за мечту об упорядоченном браке.

Очевидно, ему придется обучить ее счастью утери самообладания.

Но тут он постарался выбросить из головы неуместные мысли и прижал ее к груди. Маленькая мисс Неопытная Всезнайка скоро обнаружит, что спать с мужчиной – совсем не то, что часами рассуждать на эту тему.

Он расстелил широченные шелковые юбки и положил на них Роберту, но она не хотела оставаться на месте, хотя ей полагалось лежать спокойно и позволить ему осторожно ввести ее в мир наслаждений, пока она трепещет и взвизгивает: «Нет! Нет!»

Собственно говоря, даже опытные матроны иногда вели себя именно так, потому что Деймон был из тех мужчин, которым нравилось пробовать на вкус каждый кусочек дюйм женщины.

Но Роберта?!

Она действительно визжала и даже охала, но он не услышал ни единого «нет». Иногда он даже не понимал, что она говорит, но, кажется, она кричала «да». Во всяком случае, это очень походило на «да».

Поэтому он избавился от большей части угрызений совести и стал целовать ее грудь. Больше всего ей нравилось, когда он втягивал в рот ее соски. Он охотно ублажал ее и мял груди, а иногда даже покусывал, пока она не утихомирилась. Зато он разошелся еще больше, а его плоть никогда еще не была такой твердой. Он снова и снова сосал ее груди, а ее спина сама собой выгибалась. И Роберта снова начинала кричать и стонать. Деймону не хотелось даже думать о том, что случится, когда он овладеет этим прелестным телом.

Но пока он медленно вел пальцами вниз, от ямочки между ключицами к животу, опасаясь, что Роберта запротестует. Многие женщины не любили, когда их касаются так интимно… вернее, они понятия не имели, чего хотят.

Но Роберта не сопротивлялась. Он стал ласкать ее, обводя языком сосок, так, чтобы она не заметила, что выделывают его пальцы. И тут она окончательно потрясла его, согнув ногу в колене и выдохнув его имя. Ее бедра сами собой раскрылись.

И кто бы не счел это приглашением?

Деймон был из тех мужчин, которые считают плотскую любовь высоким искусством. Вы готовите холст (поцелуи), малюете фон (особое внимание к определенным частям женского тела) и только потом пишете основной сюжет. Своей кистью… ха-ха!

Иными словами, он никогда не старался получить наслаждение, не ублажив при этом женщину. И считал, что она должна содрогнуться в экстазе прежде, чем это сделает он.

Но сейчас Деймон абсолютно обезумел, и никакие силы в мире не смогли бы ему помешать. Потому что у Роберты оказалась самая сладостная, самая нежная…

Он не смог остановиться. Не смог. Навис над ней, а она вцепилась в него с жалобным воплем желания. И хотя до этой минуты он никогда не изливался в женщину, не доставив ей удовольствия…

На этот раз ничего не получилось.

Он вошел туда, где до него не бывал ни один мужчина. В ее медовую сладость… и единственное, на что он оказался способен, – теребить ее соски.

Глаза Роберты стали огромными, но он потерял способность мыслить, сосредоточившись на самом ослепительном впечатлении в своей жизни, самом умопомрачительном, самом влажном, самом тесном впечатлении в своей жизни.

Больше она не твердила «да», но Деймон все равно ничего не слышал. Откинув голову, он несколько раз вонзился в девственное лоно, почти всхлипывая от утонченного наслаждения. Не в силах вынести восхитительной пытки, он с приглушенным стоном исторгся в нее. И обмяк, едва успев опереться на локти, чтобы не придавить Роберту.

– О Боже, – выдохнул он, – ты была… это было… Роберта, с тобой все в порядке? Прости меня…

Она не выглядела рассерженной. Только немного озадаченной.

– Ты не понимаешь, о чем я, верно? – спросил он, ощущая прилив нежности и желания кого-то защитить, какого не испытывал доселе. – Но ты все поймешь, Роберта. Только дай мне секунду восстановить силы, и в следующий раз ты… ты…

Он на секунду закрыл глаза…

И Роберта Сент-Джайлз обнаружила, что лежит рядом со спящим мужчиной.

Она оглядела себя. Никаких следов крови, что уже неплохо. Она слышала разные истории: о реках крови и наоборот. Вот Селина утверждала, что женщина старше двенадцати лет вообще ничего не чувствует.

– А до двенадцати? – спросила она тогда, но лицо Селины стало таким, что девушка предпочла не допытываться.

Роберта села. По телу до сих пор пробегали щекочущие мурашки. Ничего не скажешь, впечатления довольно интересные.

Она снова взглянула на Деймона. Тот мирно спал.

Она потеряла невинность. Но трагедией для Роберты это не стало. Девственность, как множество проблем, имеющих отношение к мужчинам, чересчур переоценивают. Как, откровенно говоря, и интимные отношения.

Неудивительно, что Вильерсу все равно, были ли у нее до него мужчины. Действие, занимающее всего несколько минут… Но несмотря на быстроту случившегося, она испытала некую пугающую близость к Деймону.

Взять хотя бы его плечо. Он лежал на боку, и она могла вволю любоваться прекрасным изгибом его плеча. И даже провести по нему пальцем.

Но задерживаться здесь никак не стоит. К тому же очень хочется вымыться. Между ног ощущается неприятная липкость, от которой нужно срочно избавиться. Если честно признаться, вся эта процедура не слишком приятна. Вряд ли Роберте захочется повторить ее до свадьбы.

– Спасибо, – прошептала она, погладив Деймона по щеке. В нем все было прекрасно…

Ей вдруг захотелось поцеловать его. Когда он стал ласкать ее груди, она так увлеклась, что обо всем позабыла. А ведь ей так нравились его поцелуи!

Но если она поцелует его, он может проснуться. И хотя с его стороны было весьма любезно предложить ей повторить все сначала, вряд ли Роберта отважится на такое.

Поэтому она, затаив дыхание, осторожно вытянула платье из-под Деймона, который каждую минуту мог открыть глаза. Наконец она выпрямилась и завернулась в платье, как в огромное полотенце.

Слуги в отцовском доме привыкли к разного рода чудачествам хозяина и гостей. Оставалось надеяться, что слуги Джеммы настолько же невозмутимы. На счастье, в коридоре ей попался только один лакей. Улыбнувшись ему, Роберта величественно поплыла наверх.

Вбежав к себе, она уронила платье и позвонила горничной. Та вскоре явилась, протирая сонные глаза, и была очень удивлена, увидев хозяйку уже в халате. Оставалось загадкой, каким образом миледи удалось самой снять корсет.

– Эллен, я оставила кое-что из одежды в Желтой гостиной, – объявила Роберта, не тратя времени на неубедительные объяснения. – Наверное, нужно кого-нибудь послать туда, но не сейчас.

Эллен молча кивнула, оправдав этим мнение Роберты о том, что вся челядь в Бомонт-Хаусе выдрессирована, можно сказать, идеально.

– Сделать вам ванну, миледи?

– Да, пожалуйста, – кивнула Роберта. – Спасибо тебе!

Через несколько минут трое лакеев, пошатываясь, внесли цинковую ванну и ведра с горячей водой. Роберта с блаженным вздохом забралась в душистую воду. Эллен помогла ей вымыть волосы, а потом Роберта позволила ей идти спать.

– Ты, должно быть, очень устала.

– Но не могу же я оставить вас в таком виде, – сонно пробормотала горничная. – Как же вы приготовитесь к постели?

– Точно так же, как готовилась последние двадцать лет. Моя горничная у нас дома была совсем старой и не могла высиживать допоздна в ожидании, пока я освобожусь. Поэтому я всегда раздевалась сама и предпочитаю, чтобы так было впредь.

– Но вы прикажете лакеям вынести ванну?

– Разумеется. Иди ложись.

Эллен сделала реверанс, перед тем как выйти. Но тут же вернулась и сунула голову в дверь:

– Я забыла сказать! Все слуги рады, что вы будете герцогиней.

– Спасибо, – улыбнулась Роберта.

– И никто не осудит вас, миледи, за то, что вы поторопились с брачной ночью. Через часок-другой я попрошу Мартина, второго лакея, принести вашу одежду. Он сможет спрятать ее так, что никто ничего не заметит.

Ha этот раз улыбка Роберты вышла несколько кривоватой. Оставалось надеяться, что к тому времени Деймон уберется из гостиной и Мартин ни о чем не узнает.

Едва за горничной закрылась дверь, она со вздохом откинула голову на бортик ванны. А когда нашла в себе силы встать и позвать лакея, глаза ее слипались.

Лакей вынес ванну, и Роберта, снова накинув халат, уселась на край кровати. Где же ее ночная сорочка?

Неожиданно дверь со стуком распахнулась.

– О, – растерянно пробормотала Роберта, – это вы… – И тут же, опомнившись, взвизгнула: – Что вы делаете в моей спальне?!

В дверях стоял насмешливо изогнувший брови Вильерс.

Джемма оценивающе оглядела его с головы до ног: капризная нижняя губа, драматический эффект серебряных прядей в черных волосах, небрежная, но грациозная осанка. Сегодня на нем был камзол цвета сливы, расшитый тигровыми лилиями. Волосы связаны лентой в тон камзолу. И единственная мушка на правой скуле. Даже на ее взыскательный вкус он выглядел невыразимо элегантным, а ведь она прожила восемь лет в тени французского двора.

Было что-то такое в Вильерсе… в пристрастии к яркой одежде, к мушкам и цветным лентам для волос, в умном взгляде одаренного шахматиста, в могучем, таившем скрытую мощь теле…

– Заходите, – пригласила Джемма, показывая на шахматную доску. – Хотите еще партию, если не слишком устали?

С каждым шагом герцога его тяжелый шелковый камзол шуршал, как отдаленный прибой. Он закрыл за собой дверь и склонился перед ней в картинно низком поклоне, который не стыдно было бы отвесить и королеве.

– Вы оказываете мне огромную честь, ваша светлость.

– Просто Джемма, – поправила она.

Полуприкрытые тяжелыми веками глаза на мгновение остановились на ее лице.

– Джемма…

Как странно звучит ее имя на его губах!

И Джемма внезапно вспомнила, как впервые изменила Бомонту. Это, конечно, случилось в Париже, куда она в ярости и слезах сбежала из Англии. Два года спустя после переезда в Париж наконец стало ясно, что Бомонт вовсе не собирается мчаться за ней и умолять вернуться… на что она, дурочка, так надеялась… Мало того, он три года не появлялся в Париже, а потом уже было слишком поздно.

Она легла в постель с веселым французом, научившим ее телесным наслаждениям. Показавшим, какая сила таится в телах мужчины и женщины. И все же в ту первую ночь на сердце было так же тяжело, как сейчас.

Но почему?! У нее есть полное право поступать как захочется.

Она наблюдала, как Вильерс садится напротив, аккуратно откидывая полы камзола, чтобы не помять.

– Возможно, вы посчитали, что я оказала вам больше чести, чем намеревалась, – сухо заметила она.

– Дорогая леди, я готов подобрать любые крошки, которые вы соизволите бросить мне с вашего стола.

Опять эти витиеватые комплименты! Может, стоит признаться, что ей не нравится его заученная галантность?

– Партия? – поинтересовалась она. – Как видите, благодаря мне у вас есть преимущество. Вы играете белыми.

Он сделал первый ход. Она – второй. За ними последовали третий, четвертый…

Ритм игры успокаивал ее, погружал в загадочный мир ладей и коней, мир всемогущей королевы.

Медленно-медленно, по мере того как она все больше сосредоточивалась на игре, гнев и унижение таяли. Ее слон оказался под угрозой. Она бросилась спасать ее, только чтобы обнаружить, что королевская пешка вот-вот слетит с доски. Опасность… ей нужно подумать.

Джемма взялась за ладью, помедлила, наконец увидела выход и взяла его ладью.

Бомонт отчаянно сражался, но ее слон взял его королеву. Еще четыре хода – и все было кончено. Джемма выиграла.

Потом они разбирали игру, с последнего хода до первого.

– Когда ваша ладья взяла мою пешку… ничего не скажешь, блестящая игра, – пробормотал Вильерс.

– А если бы вы атаковали мою королеву?

– Нет, потому что конь берет слона…

Это занятие было почти интереснее самой игры. Почти, но не совсем.

Наконец он откинулся на спинку стула и улыбнулся ей:

– Иногда мне кажется, что шахматы лучше занятий любовью.

– Я всегда так считала, – ответила Джемма, к собственному испугу.