— Суп кончается!

Лакшми сидела на камне, глядя, как по пыльной земле растекаются остатки супа. Бродяга выбил у нее из рук миску и лишил ее обеда.

К ней подошел седой высохший старик, коричневый, словно выжженный солнцем. Тонкая белая борода его развевалась на ветру. За руку старика держалась маленькая девочка, широко открытыми глазами она смотрела на женщину и улыбалась, протягивая ей миску супа.

— Возьмите, — сказал старик, — вы голодны, а нам с. Ритой хватает одной тарелки.

— Спасибо, — измученным голосом ответила Лакшми, — я уже давно ничего не ела.

— Ничего, — утешил ее старик, — бедняки должны помогать друг другу. Жизнь сейчас тяжелая, но, даст Бог, все наладится…

Девочка помахала маленькой ручкой, и странная пара зашагала по тенистой аллее.

Глава двадцать пятая

Автобус обогнул «Трон Соломона» — эта гора была названа так из-за седловидной впадины на вершине — и поехал по отличному шоссе мимо тенистых садов, созданных еще при могольском императоре Шалимаре. Вскоре после пятимильного озера Дал показался город, возникший, словно из сказки. Это был Сринагар.

Виджей с интересом поглядывал в окно на причудливую архитектуру, в которой переплетались традиции самых разных времен и народов. Автобус переехал по выгнутому мосту через быструю реку Джелам, разделяющую город на две части. И вот, наконец, показалась острошпильная мечеть Шах-и-Хамад, построенная из дерева без единого гвоздя. Здесь неподалеку жила тетя Нирджа, у которой остановилась мать Виджея.

Юношу поразило обилие мечетей, но потом он вспомнил, что недалеко от города находится мусульманский Пакистан.

Узкий переулок сбегал к городской площади. Виджей с трудом разминулся с повозкой, запряженной парой буйволов, гремевшей ему навстречу. Найдя нужный дом, он толкнул деревянные ворота и вошел в небольшой двор, обсаженный цветущими розами.

— Кто там? — раздался голос из пристройки, перекрываемый куриным кудахтаньем.

— Это я, тетя Нирджа, Виджей!

— О, Виджей приехал, какая радость! — воскликнула тетя, выходя из сарайчика с корзинкой, наполненной свежими куриными яйцами.

Она подошла ближе, подслеповато всматриваясь в юношу. Тетя чем-то неуловимо напоминала Лакшми, даже сари у нее было светло-коричневое, такое, как у матери, когда сын видел ее в последний раз.

— Пойдем в дом, а то очки я забыла и не могу тебя рассмотреть.

Войдя в прохладный дом, так похожий на «Храм любви», тетя усадила гостя, налила ему горячего чаю, угостила пури — сдобными лепешками из рисовой муки и кебабом.

— Как ты изменился, — сказала Нирджа, рассматривая его из-под очков в роговой оправе. — Почему так долго не приезжал, и почему ты один? Разве Лакшми не могла приехать?

— Как! — вскрикнул Виджей. — Мамы здесь нет?

— Что ты говоришь?! — встревожилась тетя Нирджа. — Я ее не видела вот уже второй год! Что случилось? Рассказывай! Что там у вас произошло?

Юноша рассказал ей все. Тетя некоторое время молчала, затем резко встала с места:

— Не думала я, что дети Лакшми окажутся такими… Вот почему она не приезжала, боялась рассказывать мне, — тетя взволнованно заходила по комнате. — Я думаю, она никуда не уезжала и скрывается где-то в городе.

— Сегодня же я возвращаюсь обратно! — воскликнул юноша.

— Нет, погоди. Отдохни хотя бы день, а завтра посмотрим. Я ведь так давно никого из вас не видела, неужели ты вот так сразу уедешь? Я тебя не отпущу!

Пришлось подчиниться. Наутро тетя Нирджа накормила Виджея жареными цыплятами, запеченными в глиняном тандуре и политыми острым красным соусом кэрри. Попив чаю, Виджей собрался в обратный путь.

— Найди ее, сынок, — наказывала Нирджа. — Если ей негде жить, пусть приезжает ко мне, и ты с ней. Тут места хватит. Найдем тебе работу, женишься на хорошей девушке, дети пойдут, вот и будет нашей Лакшми радость.

— Хорошо, тетя. Спасибо вам за все.


Сама не зная того, тетя Нирджа разбередила старую рану. Виджею не нужна была никакая, даже самая хорошая девушка. Для него существовала лишь одна Ратха. Он любил только ее.

Как хотелось ему увидеть Ратху хотя бы издали! Но он решил, что раз уж родным братьям не нужен брат, вернувшийся из тюрьмы, то зачем портить жизнь девушке. Пусть найдет себе порядочного юношу из хорошей семьи, с образованием, а такому бродяге, как он, не место среди приличного общества. Таким, как он, прямая дорога в трущобы «Черного города».


Чистое, словно вымытое, небо обещало лунную ночь. Еще светило солнце, а на небе уже появилась его ночная соперница, бледным диском нависшая над городом.

Асамхан заканчивал смену. Целый день, с раннего утра, возил он пассажиров на скутере — небольшом такси, представляющем собой мотороллер с кабинкой для пассажира. Теперь он собирался домой, к Раму.

Вот уже несколько месяцев Асамхан работал моторикшей, и понемногу жизнь стала налаживаться. Он смог заплатить за школу, рассчитаться с долгами. Да и сегодня в кармане у него лежала довольно крупная сумма денег.

— Стой! — закричал какой-то человек, когда он проезжал мимо глухих пустырей, обозначавших границу «Черного города».

Подумав, что это очередной пассажир, Асамхан остановил скутер. Тотчас из кустов выскочило несколько человек и набросились на водителя.

Остановивший его человек прикрывал лицо краем тюрбана, но голос бандита показался Асамхану знакомым. Однако размышлять было некогда. Уклонившись от удара дубинки, он спрыгнул с мотороллера. Удар, предназначавшийся ему, разнес ветровое стекло, брызнувшее мелкими осколками. Оно стоило слишком дорого для таксиста, и водитель рассвирепел:

— Ах так! Ну держитесь!

Схватив ближайшего разбойника, силач легко, как барана, поднял его и со всего размаха швырнул в набегающих бандитов. С дикими воплями они повалились в разные стороны. Уложив еще одного, не задетого разбойника, Асамхан бросился к тому, что стоял поодаль, руководя действиями банды с безопасного расстояния.

Тот поднял руку, в которой блеснуло оружие, но силач успел пригнуться, и пуля просвистела мимо, опалив волосы на голове. Бандит в страхе отскочил, край чалмы уже не скрывал его лица, и злобно оскалившийся Гунда бросился бежать, не надеясь на свой револьвер.

— Я предупреждал тебя, Гунда! — закричал ему вслед Асамхан. — В третий раз ты от меня не убежишь!

Он вернулся на поле сражения, где еще валялись двое разбойников, позорно брошенных сбежавшими товарищами. Вывернув у одного из них карманы, водитель нашел кошелек, отсчитал деньги:

— Это пойдет в уплату за разбитое стекло, — сказал он, бросив пустой кошелек стонавшему бандиту.


Даже у самых непритязательных завсегдатаев увеселительных заведений «Черного города» кабачок у реки пользовался плохой репутацией, но для Виджея это уже не имело никакого значения.

Он вошел в грязный, прокуренный зал, жужжащий, словно туда залетела стая огромных мух. Темные личности, собравшиеся в кабачке, находились в привычном состоянии опьянения, когда уже не слышно собеседника и каждый старается перекричать другого.

Сев за стойку, юноша купил целую бутылку какого-то сомнительного пойла и налил себе полный стакан.

Целыми днями он разыскивал мать по всему городу, но нигде не нашел даже ее следов. Виджей совсем отчаялся. Иногда он подумывал, что зря вышел из тюрьмы, на воле его ждала жизнь, до краев полная страданий, как этот стакан.

Виджей схватил его, расплескивая пойло на и без того залитый стол. Вино помогало забыться хотя бы на короткое время, а похмелье было ничуть не тяжелее того, что он чувствовал и видел вокруг, когда был трезв.

Вдруг стакан вылетел из руки, выбитый мощным ударом. Юноша повернулся и увидел Асамхана.

— Ты? Откуда ты взялся? — спросил молодой человек.

— Не надо пить, Виджей! — сказал помрачневший рикша.

— Вот как, и ты, друг, будешь меня учить! Давай лучше выпьем за встречу. — Он схватил бутылку.

— Прошу тебя, не делай этого!

— Какое тебе дело — буду я пьян или трезв. Моя жизнь никому не нужно. Напьюсь, и все забуду.

— Никому еще не удавалось пьянством избавиться от горя! — воскликнул тот, перехватив его руку. — Вино дает только короткий миг забвения. Виджей, ты же сильный человек! Помнишь, как ты говорил нам в тюрьме: счастье и горе — это как день и ночь, они всегда рядом и сменяют друг друга. Если ты видишь ночь, надо верить, что рано или поздно наступит утро! Не надо пить, Виджей! Это опасный путь, и я не дам тебе ступить на эту дорогу. Перед Богом я поклялся, что буду твоим верным другом, и я не допущу, чтобы ты погубил себя!

Лицо Виджея исказила гримаса боли. Он с трудом сдерживал слезы.

— Извини меня, друг, я совершенно раздавлен.

— Ничего, все будет хорошо. Я верю, что все изменится, — Асамхан разжал руку, бутылка упала на плиточный пол и со звоном разбилась.

Он поднял друга из-за стола и повел из кабачка, расчищая дорогу могучим плечом.

— Куда мы?

— Пойдем со мной. Я познакомлю тебя со своим сыном. У нас хватит места для старого друга. Ты будешь жить у нас. Все наладится. Я устрою тебя на работу рикшей. Вот увидишь, жизнь еще улыбнется тебе, смотри на нее ясными глазами, чтобы увидеть, как она прекрасна!


Асамхан привел друга в дом. Рам, оставшийся за старшего, приготовил рис. Они поужинали вместе, и вскоре Виджей уже оттаял. Он быстро подружился с мальчиком, завоевав его уважение тем, что ловко объяснил ему решение трудных задач.

— Откуда ты это знаешь? — удивился Асамхан.

— Когда-то я был одним из лучших учеников в школе, — вздохнул юноша.

— А вот я не знаю, кем я был раньше, — сказал Рам.

— Как это так? — Теперь пришла очередь удивляться Виджею. — Ты не помнишь своих родителей? Не знаешь, где ты жил?

Асамхан предостерегающе покачал головой, делая юноше знак, чтобы он не расспрашивал сироту, но тот уже заговорил тихим, печальным голосом:

— Меня подобрали в лесу ловчие раджи Раджкумара. Владыка охотился на оленей, вместе с тушами убитых животных во дворец доставили и корзину, в которой я спал. Раджа решил, что младенец — это тоже охотничий трофей.

— Но как ты попал в лес? — не выдержал Виджей. — И почему родители оставили тебя?

— Я ничего не помню. Я вырос на кухне. Помню котлы, грязные тарелки — мне их приходилось мыть день и ночь, ведь у раджи было много слуг. Один из них, старый повар Низмат, научил меня читать и писать, хотя управляющему это не нравилось — ему не нужны были грамотные рабы. Почему-то он возненавидел меня. Каждый раз, когда я попадался ему на глаза, он награждал меня пощечинами и говорил, что я —, безродный вор, от которого отказались даже родители, и что я должен быть счастлив, когда он меня бьет, иначе я вырос бы невоспитанным бродягой.

Однажды кто-то из слуг испортил кушанье, которое должны были подать на стол самому радже. Управляющий обвинил в этом меня и посадил в каменную яму. На следующее утро, после наказания плетьми, мне предстояло попасть в зверинец — так называлось любимое развлечение Раджкумара, когда провинившегося сажали в клетку к диким зверям.

Низмат помог мне убежать. Много дней я скитался, кочуя из города в город, подальше от владений раджи. Где-то в пути я заболел. Мне оставалось совсем немного до смерти, я умирал возле мусорной кучи, где пытался найти еду. Потом ничего не помню. Второй раз я родился уже в доме моего отца Асамхана.

— Ну ладно, — сказал Асамхан, — хватит вспоминать. Здесь у каждого в жизни было слишком много тяжелых дней, больше, чем радостных. Не будем говорить об этом. Надо всегда надеяться на лучшее.

— Ты прав, — согласился с ним Виджей. — Надо жить, когда-нибудь и нам улыбнется счастье.

— Пора ложиться спать, — Асамхан потянулся, разведя богатырские руки, — завтра с утра на работу.


Весь пол был засыпан разноцветными обрезками хлопчатобумажной ткани. Лакшми подметала их и собирала в большую корзину, с трудом пробираясь с нею вдоль низких рядов грубо сколоченных столов, заставленных швейными машинками. Эта мелкая швейная фабрика дала ей работу и приют. Здесь она ночевала, устраиваясь среди тюков тканей.

Хозяин фабрики — длинный худой мужчина с вытянутой унылой физиономией с висячими усами, нанял ее на неделю. После выполнения срочного заказа обязанности уборщицы брала на себя одна из швей, но сейчас все они были слишком заняты, и хозяин решился на лишние расходы.

Лакшми и тому была рада. Не часто удавалось ей устроиться на такую хорошую работу.

Глава двадцать шестая