И наконец начал Виктор:

— Я скажу. Нам необходимо себя защитить. Нам ничего не известно о пришедшем к нам внезапно человеке. Тот ли он, за кого себя выдает? Он ведь может убить нас, пока мы будем спать.

Вот она, горькая правда — все его подозревали. И только революционер был достаточно храбрым или глупым, чтобы выразить всеобщее мнение.

— А зачем мне вас убивать? — спросил Николас. — Разве от вашего убийства мне будет какая-то выгода?

— Время разграбить дом и исчезнуть, — возразил Виктор. — Мы можем проснуться завтра утром и обнаружить, что все исчезло. Что вы только обманывали Элизабет, для того чтобы ограбить ее. Но не стоит беспокоиться, Элизабет. Я, — он выпятил грудь, — буду следить за ним денно и нощно начиная с настоящего момента. Я буду знать каждый его шаг…

— И мне тоже, — вдруг сказал Питер, — не нравится создавшаяся ситуация. Думаю, нам нужно будет по очереди следить за ним пока не прибудет нотариус и не подтвердит его права на наследование.

— Великолепный план, джентльмены, — с воодушевлением сказал Николас. — Действительно, установите стражу у моей двери. У меня нет абсолютно никаких возражений.

Все смотрели на него.

Он в упор взглянул на Элизабет.

— Мне нечего скрывать. Я тот, за кого себя выдаю. Элизабет получила письмо от нотариуса. Однако раз уж вы так серьезно относитесь к моей персоне, я соглашусь со всем, что вы решите предпринять. Тебя удовлетворит такой ответ, Элизабет?

Она первая отвела взгляд.

— Я не… — начала она и остановилась. Она не была уверена в действенности таких мер. Они только приведут к недоступности для нее ночью Николаса. Может быть, оно и к лучшему. — Не склоняюсь ни к чьему мнению.

— Ты же знаешь, что я Николас Мейси.

— Я поверила письму мистера Гиддонза, но все остальные, похоже, сомневаются.

— Ты слишком много принимаешь на веру, моя дорогая Элизабет, — сказал Питер. — Ты ничего не знаешь о нем, кроме того что написано на куске бумажки, которую с легкостью можно подделать.

Я слишком много знаю, язвительно подумала Элизабет, и не могу выкинуть свою осведомленность из головы. Однако с таким знанием далеко не уйдешь. Завтра приедет мистер Гиддонз, ответит на все вопросы, а до тех пор Николас будет находиться под стражей и наблюдением.

Она не была уверена, что выдержит еще день постоянных подозрений… или Николаса, оказывающегося на ней чуть не каждую минуту.

Она встала.

— Джентльмены…

Время выпить сладкого ликера в компании людей, которых связывают не такие уж сладкие отношения.

Сегодня ее отец, Виктор и Питер окружат Николаса вниманием, таким же плотным, как ткань смирительной рубашки. У нее будет возможность что-нибудь предпринять, что-нибудь найти. Может быть, Минна вдруг вспомнит, где видела Николаса.

Дураки. Он еще ни к кому не испытывал такого презрения. Они просто не знали, с кем связались. Но ему было уже не важно.

С того момента как он впервые ступил на землю Шенстоуна, он понял, что ему нужно.

Она?

Нет. Ему нужно удовлетворение от сознания того, что ему удалось одержать триумф над Уильямом Мейси. Отомстить за отца, хотя и после его смерти.

И разоблачить Невидимую Руку.

Однако он не знал, что ему было нужно на самом деле, пока не увидел все собственными глазами.

Он желал Шенстоун.

Он не думал, что у него появятся такие мысли. Все было слишком неожиданно: он почувствовал, что вернулся домой.

Пора было прекращать лгать самому себе: пути назад не было.

Шенстоун не был врагом. Элизабет?

Он также не знал, насколько сильно ее желал, пока не заполучил ее тело…

Но она тоже уже не имела значения. Нужно было сфокусироваться на тех, кто сейчас находился в коридоре за его дверью, считая себя такими умными.

А где-то там, в темноте, его поджидала Невидимая Рука, готовая нанести удар.


Дом был похож на склеп, окутанный жуткой, нереальной темнотой, без малейшего проблеска света. Густая матовая тишина не нарушалась ни одним звуком.

Все следили за Николасом.

«А кто следит за мной?»

Было полным безумием покидать свою комнату. Еще более безумным казалось, что она сможет найти в темноте то, что не смогла найти при свете.

Но как она могла просто сидеть, бездействовать и ждать?

…Ждать… Боже, как она ненавидела ждать.

Темнота скрывала все. Не существовало никаких границ; казалось, что она покинула землю и унеслась в пустоту.

Элизабет выставила руки вперед. Она не могла ничего нащупать, и это пугало больше всего.

К тому же она не догадалась прихватить свечку.

Разумнее было бы вернуться к себе в кровать, а не идти в пустоту, окружавшую ее.

Ее отец, Виктор, Питер — они обо всем позаботятся. Но почему-то она не особо на них надеялась. Если бы им приходилось волноваться еще и о том, что она крадется по дому, подобно привидению, ситуация бы только осложнилась.

Она на самом деле ощущала себя привидением, как будто она больше не существовала после того, как чужое присутствие разрушило ее жизнь.

…Сын брата Уильяма. Вся запутанная история семьи должна была разрешиться с рождением сына Уильяма и Элизабет… Настоящий ночной кошмар. Было так темно. В темноте ничего не существовало: она была похожа на смерть, такая же сковывающая и ослепляющая. Она держала ее…

У любого человека в темноте начинает разыгрываться воображение. С колотящимся сердцем она сделала шаг назад, но за спиной тоже была пустота.

В коридоре, помимо нее, был кто-то еще… О Боже…

Она протянула руку в темноту, но не нащупала ничего, даже двери.

О Боже, что происходит? Она развернулась и… коснулась человека. От неожиданности она подпрыгнула, и он крепко зажал ей рот ладонью и прижал к своей груди.

— Как ты могла подумать, — зашептал ей на ухо голос, — что меня можно заставить держаться от тебя подальше?

Ужас, оцепенение.

Она была полностью обездвижена его руками, одна из которых держала ее за талию, а вторая закрывала рот. Человек был слишком силен. Он втащил ее обратно в спальню, двигаясь в темноте с уверенностью кошки и неумолимо приближаясь к ее кровати. Он швырнул ее на кровать, как мешок с мукой, затем залез на нее и прижал своим телом.

Она чувствовала его тепло, силу, ярость, желание поглотить ее…

…В темноте женщины чувствуют себя беспомощными… а мужчины всегда знают, что делать…

И теперь она точно знала, на что способны мужчины…

Неужели Николас?

В данный момент она не была уверена ни в чем, кроме каменной тяжести над ней. Его запах…

Его прикосновение… Она знала. Она знала, это был он… Но как?..

Как?

Он был в ее комнате. А сколько времени прошло с тех пор, как за его дверью было установлено наблюдение?

Знали ли его стражи, что он отлучился? Как долго? Как долго продолжался поцелуй? Долгий, крепкий поцелуй — его поцелуй — ей был знаком; от него ее тело начинало плавиться. Он поцеловал ее, чтобы возбудить, отвлечь, предвосхитить ее вопросы… Он поцеловал ее в полной темноте, где все было разрешено и она не стала бы ему ничего запрещать.

В темноте он мог делать с ней что угодно, и она хотела, чтобы он делал с ней все, что захочет. Там, где их никто не видел. В темноте…

— Не задавай вопросов, — прошептал он, в очередной раз впиваясь в ее губы. — Просто чувствуй.

Проникая поцелуем все глубже и глубже, он стащил с нее ночную рубашку, пробираясь к ее вульве. Она почувствовала, как что-то прижалось к ее клитору, что-то очень знакомое, что ее тело привыкло ощущать внутри. Жемчужина!

В то же мгновение она почувствовала возбуждение, предвкушение… она хотела, чтобы жемчужина осталась там навсегда. Она была такой гладкой, плотной, идеально подходящей для ее тела, выгибающегося и изнемогающего под его руками, его неутомимыми пальцами, диким языком.

— Сегодня все для тебя, — произнес он вплотную к ее губам. — Сегодня я получаю удовольствие от твоего наслаждения…

У нее вырвался стон.

— Конечно, ты хочешь большего. Жемчужина пробуждает потребность в большем. Она не наполняет тебя так, как тебе бы хотелось, ведь так? А ты уже знаешь, что наполнение так же важно, как ощущение…

Он раздвинул ее ноги.

— Ночью ты получишь и то, и другое. Жемчужину и наполнение… — Он медленно, очень медленно вошел в нее, приближая свои бедра к ее, погружая свой пенис дюйм за дюймом.

— Вот так, моя спелая вишенка. Вот так. И вот так. Обними собой мой член, — прошептал он прямо в ее губы. — Вот так… теперь ты чувствуешь… мой член и жемчужину… так плотно, так глубоко…

Он впивался в ее губы, продолжая шептать между поцелуями, прижимая свои бедра к ее дрожащему, извивающемуся телу.

— Вот так, именно так. Я хочу еще. Дай мне еще. Ты уже чувствуешь, ты хочешь, дай мне себя…

Ее тело затрепетало, она сорвалась на ритмичное, яростное «Трахай меня!». Вся энергия устремилась вниз, собралась там в единый шар, ринулась в голову, нарастая, нарастая… …Сейчас…

И взорвалась, затопляя ее целиком, вздымая на гребне волны необъяснимого блаженства, разбиваясь на яркие пучки наслаждения, постепенно удаляющиеся и ослабевающие. В темноте.

Никто не должен был ни о чем знать… Даже о том, что он был с ней… У нее перехватило дыхание. Наслаждение очень коварно. Оно лишает рассудка… она не должна быть на его стороне…

Он наверняка знал, о чем она думает, поняла она, когда к ней вернулась способность мыслить.

— Все ты делаешь для русского, — пробормотал он, одновременно с поцелуем извлекая из нее свой пенис и жемчужину. — И для меня… И ушел.

Через дверь? Через окно? Нет: Он до сих пор в комнате.

— Поймайте меня… если сможете, — насмешливо сказал он, и наступила тишина.

Ожившая тишина, полная образов того, что только что произошло между ней и ним.

Черт побери… Она была настолько измождена, что с трудом могла двигаться.

Черт бы побрал коварную жемчужину; черт бы побрал ее предательское тело.

Николас был прав, что все, что случилось, было для русского. Все, чему он ее учил, было для Питера.

Питер!

Они должны были поймать Николаса за пределами его комнаты…

Она спустила ноги с кровати, поправила ночную рубашку, нащупала халат и свечу.

Спички в руках дрожали, как будто у нее был паралич. И наконец — свет. И тени, странно удлиненные.

А Николас свободно разгуливал по ее дому — его дому? — выставляя их всех дураками.

Черт. Она побежала в холл, затем вверх по ступенькам в гостевое крыло, преследуемая колеблющимися тенями.

Все были там: ее отец, мирно спящий на одном из стульев вдоль стены, полусонные Виктор и Питер сидели на полу. Питер, завидев Элизабет, моментально вскочил на ноги.

— Он здесь? — задыхаясь, спросила она. Питер прижал палец к губам и прошептал:

— Конечно же, он здесь. Что за вопрос? Так и должно быть, Элизабет.

— Откуда ты знаешь?

— Мы не сходили со своих мест всю ночь.

А в чем дело?

— Проверь, действительно ли он у себя?

— А почему тебе понадобилось будить его посреди ночи?

Почему? Потому что он разгуливает по дому и ничто не может его удержать. Почему? Потому что он слишком легко согласился на заточение, затем явился к ней подобно привидению, выставив ее полной дурой, перебирала она в голове происшедшее.

— Чтобы… чтобы… Посмотреть.

— Я думаю, надо проверить, там ли он. Питер неуверенно взглянул на нее.

— Ну хорошо, тогда мы его разбудим. Тут проснулся Виктор:

— Что происходит?

— Элизабет интересуется местонахождением предполагаемого наследника.

Виктор в упор посмотрел на нее и сказал:

— У тебя есть причины. По крайней мере он понял.

— Да, у меня есть причины, — с благодарностью подтвердила она.

— Тогда мы выполним твою просьбу. Ему нельзя доверять даже на мгновение. Пойдемте…

Он отрывисто постучал в дверь, разбудив отца Элизабет.

Дверь отворилась; появился Николас, одетый лишь в штаны и не застегнутую рубашку, своим взъерошенным и небритым видом напоминая пирата.

— Что случилось, мои стражи? Элизабет? Надо же, весь личный состав пришел разбудить меня посреди ночи. А зачем?

— Чтобы убедиться, что вы здесь, — ответил Виктор.

— Так я здесь или нет?

— Не надо грубить, Николас, — сказал Питер.

— А вот я думаю, что я, наоборот, очень дружелюбно отнесся к вам, — заметил Николас. — Так мы закончили, Элизабет? — Он направил на нее пронзительный взгляд. — Ты удовлетворена?

Внутри нее все сжалось. Даже слишком удовлетворена, черт бы побрал его самодовольство.

— На сегодня, да, — пробормотала она.

— Нет ничего более убеждающего, чем человек, вырванный из объятий сна, — проворчал Николас. — Посмотри же на меня.

— Не будем, — подал голос Питер. — Что бы ты ни думала, Элизабет, он не мог покинуть комнату без нашего ведома.