Она была единственной, кто заслужил подобную силу. Больше никто не смог бы распорядиться могуществом воплощения Кали с толком.

Подумав о том, что будет иметь в итоге, она рассмеялась, не в состоянии удержаться от тщеславного довольства. Этот порок остался единственным, с которым ей не удалось совладать.

Впрочем, разве тщеславием было считать себя самой умной и хитрой, если это истинно так?

Так что, на такое проявление удовольствия от собственного ума - она имела право.

И даже то, что сейчас предстояло сделать - не пугало ее. Любая цена будет мизерной за возможность получить мощь для управления миром…

Ее смех стал хриплым от избытка чувств, которые бушевали внутри. Однако, осознав, что переходит черту отстраненной сдержанности, она заставила себя остановиться, и глубоко вздохнула, сосредотачивая мысли на предстоящем ритуале.

Для того чтобы в полной мере вкусить плоды собственного разума, ей стоило побеспокоиться о длине своего существования. И пусть имелось несколько путей, она избрала именно этот.

Не хотелось ей становиться зависимой от крови и желаний какого-то кровососа, с которым пришлось бы делиться знаниями. Слишком обременительным казалось необходимость впоследствии избавляться от такого Мастера.

Нет, можно обойтись и без этого.

Усмешка торжества опять растянула ее губы, когда мысль о будущем могуществе пробралась через контроль холодного расчета, искушая, маня.

О, да!

Разве не забавно, что миром будет повелевать она - женщина, которая не знала отца. Родившаяся после того, как ее мать, деревенскую колдунью, изнасиловал отряд солдат короля, угрожая сожжением. И та, сойдя с ума после подобного надругательства, спряталась в самой глухой чащобе леса, то прячась под лавку от малейшего шороха, то впадая в дикую ярость настолько, что могла голыми руками растерзать волка.

Ее мать сделалась настолько помешанной после того происшествия, что даже имя ей не дала. Да и вообще, порой, забывала про ее существование.

Она убила свою родительницу, едва научилась в достаточной мере использовать собственную силу. Для того чтобы увеличить свою мощь. Да и просто, не хотелось возиться с этой блаженной. Однако, наверное, часть ее дара была получена по наследству и от кого-то из "отцов". Так как мощи матери оказалось и вполовину не так много, как ожидалось.

И теперь она, "отребье", с которым грязные и неотесанные чурбаны из соседних деревень общались только из страха, считая себя выше - будет иметь достаточно силы, чтобы одной мыслью, одним пожеланием - стирать в порошок не только страны, а целые материи!!

Не удержавшись, она снова расхохоталась, видя великолепную иронию судьбы в таком раскладе.

Но и довольный смех не отвлекал ее от работы.

Пестик все так же равномерно и плавно постукивал по пиале ступы, растирая травы.

Иногда она добавляла туда несколько капель густого и темного отвара белладонны, и опять размешивала все.

Наконец, удовлетворенная густотой массы, она отложила грязный пестик на стол, и вытерла руку о тряпицу, лежащую сбоку.

Все готово. Можно начинать ритуал.

Однако перед этим - следовало кое-что проверить.

В четыре шага пройдя неширокое пространство собственного жилища, она вышла во двор. Запрокинув голову, с удовольствием вдохнула свежий запах близящегося рассвета. Сегодняшний восход солнца ознаменует начало ее триумфа!

И все с той же довольной улыбкой, она завернула за угол дома, направившись в сарай.

Чиркнув огнивом, она зажгла фитиль масляной лампы и тихо приблизилась к небольшой люльке, подвешенной к крюку в потолке.

Ее дочь, та, которая обеспечит продолжение линии ведьмы и накопление силы в последующих поколениях. Еще один этап, о котором она позаботилась заблаговременно.

Полугодовалая девочка спокойно спала, очевидно, свет лампы не беспокоил ее. Вот и хорошо. Сейчас ей было не до возни с крикливым ребенком.

Развернувшись, она быстро вышла во двор и вернулась в дом.

Встав посреди комнаты, она стянула с себя все, кроме исподней сорочки, и распустила волосы. Потом, опустившись на колени, подняла несколько половиц. Там, в темноте неглубокого подвала, в клетке, сплетенной из ивовых прутьев, томились в ожидании своей участи пять мелких птиц.

Попав даже под слабый и неровный свет масляной лампы, пичуги захлопали крыльями и начали стараться отчаянно вырваться из своей тюрьмы.

Подобное рвение вызвало усмешку.

Хорошо, чем больше страха и отчаянья, даже от низших созданий, тем сильнее выйдет ее ритуал.

Отставив пока клетку в сторон,она, не поднимаясь с колен, сняла со стола тяжелую ступку.

И набрав побольше воздуха в грудь, принялась проговаривать слова заклинания, одновременно с этим прочерчивая густой, черно-зеленой, клейкой массой линии на деревянных досках пола.

Когда рисунок в виде перевернутой звезды был завершен, в чаше ступки осталось как раз одна четвертая часть смеси.

Прекрасно, значит все шло правильно.

Поставив ступку в центре рисунка, у своих коленей, которые уже успела ободрать до крови грубыми половицами, она потянулась к задвижке на клетке. И просунув руку, поймала первую птицу. Быстро захлопнув дверцу, чтобы не дать шанса другим улететь, она крепко зажала свою жертву в кулаке, ощутив неистовые удары крохотного сердца.

Потянувшись левой рукой, она не глядя нащупала острый и тяжелый тесак, который оставила неподалеку. И, прижав птицу к полу на одной из нарисованных вершин, единственным сильным ударом разрубила ту напополам.

Брызги крови разлетелись, попав ей на щеки и лицо.

Наблюдая за тем, как утихают последние судороги маленького тельца, она слизнула эти капли языком. Соленное. И отдает старой медью. Совершенно не понятно, что вампиры находят в ней.

Хмыкнув, она повернулась к клетке, и точно так же расправилась с оставшимися четырьмя птицами.

Теперь каждую вершину ее пентаграммы венчала тушка жертвы, а она сама, ее лицо, руки, рубаха, и даже волосы - покрылись огромным количеством алых брызг. Но какое это имело значение?

Покончив с жертвоприношением, она вернулась к чаше.

Теперь начиналось самое главное.

Ни разу не прервав чтение заклинания, она распластала левую руку на полу, в центре пентаграммы и, не замечая, что начинает раскачиваться в такт проговариваемым словам, занесла тесак. Не испытывая ни капли сомнения, она одним стремительным, твердым движением отрубила свой безымянный палец.

Руку пронзила резкая боль, а из обрубка брызнула кровь, грозя ослабить силы. Но ее голос даже не дрогнул. Все так же продолжая начитывать слова, все больше нагнетая тембр заклинание, она поднесла пораненную руку к огню лампы, прижигая рану. И в то же время, отбросив не нужный теперь резак, правой рукой подняла отрубленный палец и бросила его в чашу, к оставшейся смеси трав. Туда же отправилось и масло из лампы, вместе с горящим фитилем.

Удостоверившись, что огонь не погас, она низким, едва ли не гудящим голос, закончила заговор.

Стоило прозвучать последнему звуку - смесь вспыхнула ярким, неестественным пламенем, распространяя по комнате запах паленой плоти. И тут же вспыхнул контур пентаграммы, заключая ее в пылающую звезду.

Тяжелая, удушающая пелена повисла в комнате. И неясное марево замерцало, принимая очертания неясной женской фигуры.

- Зачем ты опять позвала меня? - ледяной голос не выражал никаких эмоций. И все же, она почувствовала, что богиня недовольна.

- Я хочу получить долголетие, чтобы суметь стать достойным воплощение тебя, - быстро проговорила она, глотая чадящий дым. Испытывая опасения, что Кали может в любую минуту уйти.- Даруй мне его, Великая.

Фигура из дыма хмыкнула.

- Отчего ты решила, что удостоишься подобной чести, ничтожество? - спросила богиня, и теперь в ее голосе отчетливо звучало ехидство.

- Потому что я самая достойная, - немного обиженно съязвила она, но тут же прикусила язык, принимая более смиренную и униженную позу. Распластавшись на полу, чувствуя, как огонь лижет босые ступни, она продолжила, не поднимая голову. - Ведь я единственная, кто обнаружила способ призывать тебя. И только у меня достало для подобного силы…

Кали расхохоталась.

От этого смеха кровь застыла в ее жилах, и острые кристаллы резали вены, пронзая каждую мышцу нереальной болью.

- Ты называешь вот это призывом? - насмешливо спросила она, внезапно прекратив веселье. - Слабое подобие истинного ритуала. Я даже не могу получить тело, ты не смогла преодолеть преграду между реальностями, ведьма. Жалкая попытка.

- И все же, никто уже очень давно не мог совершить и подобного, - опять не сдержавшись, сдерзила она.

- Ты слишком заносчива и тщеславна, не думаю, что ты достойна стать вместилищем моего могущества, - призрачная фигура начала терять очертания.

- Но ведь нет никого лучше! - цепляясь за свой последний аргумент, закричала она, вскидывая голову.

Кали задержалась, и словно бы задумалась, повиснув тенью над пылающей пентаграммой.

- Хм…, ты права, сейчас - нет никого сильнее…, - медленно проговорил призрачный голос. - Хорошо, ты получишь то, о чем просишь, но еще должна будешь доказать, что достойна, проведя призыв по всем правилам, - богиня усмехнулась, пронзая ее тело очередной волной пытки.- Сохрани пепел из чаши, и всегда держи его поблизости - проживешь достаточно, чтобы использовать еще одну попытку, которую я тебе даю, - холодно произнесла Кали.

- Но…, - это было вовсе не тем, на что она рассчитывала.

- Ты смеешь оспаривать мое решение? - если бы Кали имела в этот момент тело, у нее наверняка бы приподнялась бровь.

Ей показалось, что от этого, невидимого жеста, вся ее кожа оторвалась от мышц. Но она сцепила зубы, ощущая медный привкус собственной крови во рту.

- Нет, Великая, - покорно прохрипела она.

- Вот и хорошо, - с этими словами Кали исчезла, оставив после себя только запах гари.

Она не имела сил встать. Все тело болело, обожжённые ноги причиняли нереальную муку, а сознание казалось измочаленным, словно пережеванный коровой стебель травы.

И все же, ей дали то, к чему она стремилась, пусть и не в полной мере, но…

Откуда-то, словно издалека, через несколько слоев ткани, донесся голодный плач ребенка.

Он вызвал ее раздражение.

- Иди к дьяволу, - зло прошипела она. - Еще час потерпишь, не окочуришься.

Собрав все оставшиеся силы, она на локтях доползла до чаши и с жадностью, граничащей с вожделением, посмотрела на кучку белого, зернистого пела, оставшегося от ее пальца и травяной смеси.

Вот он - залог времени, для ее успеха…

Когда Сирина осознала, кто она - в ее разуме мало что уцелело.

Казалось, что сознание разлетелось на осколки вместе с теми воспоминаниями о чужой жизни, которые оживил порошок из кости ведьмы.

Почти то же Рина ощущала и в катакомбах Парижа, когда впервые познала подарок Кали. Правда, не настолько выраженно, да и Михаэль тогда нашел способ отвлечь любимую

Михаэль…

Мысль о нем заставила ее сделать почти невозможное - собрав все крупицы оставшихся сил, она подняла веки, пытаясь собрать воедино вращающуюся реальность и осмотреться. Он не мог не ощутить всего того же, что ураганом прошлось через ее мозг. И вероятно, только благодаря силе Мастера, Сирина все еще могла мыслить.

Она находилась где-то… низко.

Тяжело сглотнув, чувствуя, как мучает пересохшее горло жажда, Рина попыталась определиться точней.

Стол. Над ней и немного левей, нависала столешница. Значит, Сирина была где-то на полу? Но она не ощущала себя так, будто на камнях. Прикусив губу клыками, она заставила себя повернуть голову.

Кровь.

Вокруг нее была кровь. Она заливала пол, распространяя аромат, который дразнил и иссушал ее. Эта кровь покрывала старые, древние камни замка, который показался ей настороженно замершим, а не радостным, каким был еще сегодня.

Кровавые узоры расплескивались по всему, что окружало Сирины, по рукам Вечного, которые держали ее на теле Михаэля, не позволив за время этого транса скатиться на пол.

Он знал, когда сознание вернулось к ней. Она ощутила, как напряглись мышцы на груди Михаэля, и как он приподнял ее, подтянув к своей шее.

В этот раз Сирина даже не нуждалась в его обычном понукании. Она впилась клыками в шею своего Мастера еще до его извечного, немного насмешливого "пей". И только сделав несколько первых глотков, поняла то, что так настойчиво раздражало ее мозг, но не оформлялось в понимание - ее руки были изодраны едва ли не до костей, длинными, зияющими ранами. Шею и грудь саднило, и у Рины появилось подозрение, что и эти участки сейчас выглядят не лучше рук.

Но не это заставило Сирину прекратить глотки - руки Михаэля, которые обнимали ее, выглядели ни чем не целее.

Она в ужасе уставилась на рванные, глубокие царапины, которые покрывали его предплечья. Они уже начинали затягиваться.