Первая новость, дошедшая до Ла Ривьер, вывела Карла из себя. В то время как штаты Бургундии согласились помогать ему, Генеральные штаты Фландрии, собравшиеся в Ганде, не только отказали ему в какой-либо помощи, но потребовали вернуть некоторые суммы, выделенные на военные расходы, под предлогом того, что армия больше не существует.

— Нет армии! — вопил герцог. — Скоро эти жалкие фламандцы узнают, есть ли у меня армия! Я пойду на этих бунтовщиков, как только накажу пастухов из кантонов! А этот осел, канцлер, который осмеливается так со мной разговаривать, ответит за это своим состоянием. Я все отберу у него.

И еще хуже: герцог Рене II, бабка которого, старая принцесса де Водемон, умерла и завещала ему огромное состояние, завербовал швейцарских и эльзасских наемников, взял в долг у города Страсбурга артиллерию и освободил Люневилль. Считали, что он пойдет на Нанси с целью прогнать оттуда бургундцев.

Эта новость заставила забиться сердце Фьоры. Она узнала, где был Деметриос. Теперь надо было придумать, как найти его.

— Это будет нелегко, — озабоченно проговорила Леонарда. — Выйти из этого замка, закрытого, как сундук хорошего купца, а затем из охраняемого лагеря довольно трудно, так как герцог настолько привязан к вам, что вас охраняют строже, чем настоящую невесту.:

— Но ведь надо найти какой-то способ. Я не позволю увезти себя в горы, когда мне надо быть в Нанси.

Но скоро исчезло и это последнее препятствие. Как только его гнев улегся, герцог полностью изменил свой первоначальный план: речь больше не шла о том, чтобы двигаться против кантонов, с которыми началось что-то вроде переговоров. Отныне следовало идти на север, чтобы изгнать Рене II из Лотарингии окончательно, потому что она связывала обе Бургундии, она была той, с таким трудом завоеванной нитью, которой необходимо было дорожить и не дать ей порваться.

— Вот все и устроилось, — высказала свое мнение Леонарда. — Мы не знали, как добраться до Нанси, а тут все решилось само собой. Армия прибывает с каждым днем. Скоро отправимся.

Обширное плато заполнялось людьми прямо на глазах. Бургундия держала свои обещания и посылала людей и оружие. Прибывали пикардийцы, валлонцы и люксембуржцы, появились и англичане, которых не без колебаний дал король Эдуард. Одним из первых прибыл Галеотто со своими копейщиками и плотниками. Солдаты устраивались в окрестных деревнях, строжайше предупрежденные Карлом относительно краж, грабежа и насилия. Замок наполнялся сеньорами и капитанами, поэтому шум в нем не затихал ни днем, ни ночью. Шли бесконечные разговоры и попойки, и Фьора больше не выходила из своих комнат, куда часто приходил Панигарола, устававший слушать хвастливую болтовню о прежних военных подвигах. Герцога она теперь почти не видела и не особенно сожалела об этом. Уже было не до песен: звон и грохот орудий занял их место и заполнял все. Даже животные и птицы убегали в горы.

А однажды утром к ней зашел с прощальным визитом Панигарола. Когда Фьора увидела его в дверях, одетого в плащ и сапоги для верховой езды, она все поняла:

— Не говорите мне, что уезжаете!

— Тем не менее это так. Только что герцог отпустил меня и сделал это очень мило, что делает ему честь при подобных обстоятельствах.

— Милан и Бургундия больше не союзники?

— Нет. И вряд ли удастся избежать войны. Монсеньор изволил сказать мне, что будет сожалеть о моем отсутствии.

— И не он один! Мне… не по себе оттого, что вы уезжаете, мой друг, — искренне призналась Фьора. — Мы увидимся когда-нибудь?

— Возможно. Милан не так и далеко, и я хочу, чтобы вы знали, что мой дом всегда открыт для вас!

— Только тогда, когда вы там. Кто знает, не пошлют ли вас завтра послом к хану?

— Маловероятно: я не знаю их языка. Однако… я пришел сообщить вам новость, которую я узнал от Галеотто: Кампобассо возвращается!

— Сюда?

— Может быть, и нет. Трудно сказать. Но он написал герцогу, что предлагает свои услуги вместе со всей кондоттой. Это примерно две тысячи человек, и его предложение было принято весьма благосклонно.

Фьора подошла к Леонарде, которая шила у окна.

— Вы слышали? Нам надо немедленно уезжать. Подождите немного, мой друг, мы поедем вместе!

И она бросилась к сундуку.

— Прошу вас, не спешите. Я предвидел ваше решение и попросил позволения взять вас с собой. Монсеньор категорически отказал.

Опустив назад крышку, Фьора направилась к двери:

— Пусть попробует отказать мне. Я не желаю больше здесь оставаться, среди этих солдат; которые так смотрят на меня, и дожидаться, пока Кампобассо снова не заявит о своих правах.

— Не ходите туда, Фьора! Это бесполезно! Вы добьетесь только того, что можете снова стать пленницей.

— Но ведь совсем недавно вы предлагали мне помочь бежать!

— Да… но я не знал всего! Вернее, не знал ничего!

Никогда больше герцог Карл не позволит вам удалиться от него! И если вы все-таки попробуете бежать, известно ли вам, каковы будут последствия?

— Но это глупо! — воскликнула Леонарда. — Это уже не любовь, а настоящее безумие!

— Ни то, ни другое, донна Леонарда… Это просто суеверие. Когда мы были в Безансоне прошлой зимой, один раввин, сведущий в науке каббалы, сказал монсеньору, что он не умрет до тех пор, пока рядом с ним будете вы, Фьора. Вот почему он признал за вами титул мадам Селонже, который превращал вас в бургундку; именно поэтому он желает оставить вас при дворе, когда война закончится, и как раз поэтому Баттиста должен будет умереть, если вы попытаетесь бежать. Вы стали для него ангелом-хранителем.

Вначале Фьора потеряла дар речи, а затем рассмеялась:

— Я — его ангел-хранитель? Я, которая уехала из Флоренции с одной целью — убить его? Я начинаю думать, что так и надо было сделать!

— Не советую вам даже пытаться, потому что у вас все равно ничего не получится! Кинжал сломается, а яд не окажет действия!

— Неужели вы верите в это с вашей логикой и философским умом? Кто вам это сказал? Сам герцог?

— Нет, бастард Антуан, которого я попросил вступиться за вас и который сам уже давно просит, чтобы вам вернули свободу.

— Тогда пусть Баттиста едет к себе домой! Он ведь римлянин и не принадлежит к бургундскому дому? Его господин — граф Челано, не так ли?

— Который исчез под Грандсоном, и никто не знает, что с ним стало. Но, прошу вас, успокойтесь. Еще ничего не потеряно! Отсюда я поеду в Сен-Клод и буду там ожидать монсеньора Нанни. Легат все еще надеется заключить мир между Бургундией и кантонами. Такое же намерение имеют император и папа, поэтому он хочет встретиться со мною. Мы вместе посмотрим, что можно сделать. Молодого Колонна можно было бы отозвать в Рим… например, по случаю семейного траура?

— Вы думаете, что сможете добиться от легата этой лжи?

Несмотря на серьезность момента, Панигарола рассмеялся:

— Дорогое дитя, запомните, что в политике и дипломатии ложь и правда являются абстрактными понятиями! Важен результат, а монсеньор Нанни один из лучших дипломатов, которых я знаю! Итак, потерпите!..

И позвольте вашему старому другу обнять вас, потому что он так привязался к вам. Желаю вам доброго здоровья, донна Леонарда!

— Я непременно так и поступлю, мессир, — ответила та, присев в реверансе. — Желаю того же вашему превосходительству!

Вечером, к удивлению Фьоры, к ней зашел герцог Карл. Она сразу поняла, что настроение у него грустное.

— Я предлагаю поужинать вместе, донна Фьора, — произнес он, помогая ей встать из реверанса. — А чтобы вас не беспокоить, ужин принесут сюда.

— Разве монсеньор забыл, что он находится у себя дома? — холодно спросила она.

— Оставьте эти церемонии. У вас должно быть такое же настроение, как и у меня. Разве мы оба не потеряли друга?

— Мне так не кажется. Вы потеряли посла, а не друга, который по-прежнему привязан к вам.

— Возможно, вы говорите правду, но я расцениваю все это как потерю для славы Бургундии. Необходимо, чтобы крупная победа вернула ей прежний блеск! К счастью, у меня остались вы.

Несмотря на совет Панигаролы, Фьора попыталась воспользоваться возможностью:

— Вы хотите снова взять меня в поход, монсеньор?

Я от этого так… устала. Война внушает мне ужас!

— Так вы тоже хотите меня оставить? Что стало с моим храбрым конюшим? Что стало с мадам де Селонже, которая обещала соединить знамена своего супруга с моими?

— Она увидела, сколько пролито крови, — с горечью сказала Фьора. — Не разрешите ли вы ей удалиться в Селонже?

— Чтобы жить там в одиночестве? Не думаю, донна Фьора, чтобы вас это привлекало. Есть что-то другое, не так ли? Ваша нежная дружба, которая была мне так дорога, — это обычная ловушка? Как и все остальные, вы хотите покинуть меня, потому что считаете, что со мною все кончено?

Он начинал волноваться. Тон разговора все повышался. Догадавшись, что ему необходимо было взять верх, Фьора ответила:

— Вы правы, есть другое. К вам возвращается Кампобассо, а я не хочу больше видеть этого человека. Поэтому я прошу отпустить меня.

— Только и всего? Тогда успокойтесь. Обещаю, что вы его не увидите. Действительно, Кампобассо снова попросился ко мне на службу. Он опытный капитан, а мне так нужны его солдаты, но здесь он не появится.

Я приказал ему занять позицию между Тионвиллем и Метцем, где он будет ждать подкрепления из Голландии. Через несколько дней нам необходимо покинуть Ла Ривьер. Рене остановился перед Нанси, и я хочу обойти его с тыла. Вы по-прежнему будете рядом со мной, но Оливье де Ла Маршу дан приказ не отходить от вас и позаботиться о вашей безопасности, если Кампобассо появится поблизости. Но я не хочу, чтобы вы покидали меня. Надо, вы слышите, надо, чтобы вы были рядом со мной! И не спрашивайте меня почему!

И, забыв про ужин, Карл покинул ее комнату.

— Ну что же, — вздохнула Леонарда, — будем ужинать одни.

— Мне тоже это больше нравится, но признайтесь, что все довольно неприятно! Мне никогда не удастся отделаться от него!

— Не думайте об этом. У вас в голове должно быть только одно: мы едем в Нанси. Разве это не главное?

Уверена, что в поднявшейся неразберихе мы улизнем от монсеньера! А если молодой Колонна еще не уехал, то мы его украдем!

— Леонарда, — изумилась Фьора, — как вам в голову пришла мысль украсть Баттисту?

— А почему нет? Будет довольно забавно…

Утром 25 сентября с таким трудом собранная армия покидала Ла Ривьер. Многие бы сказали — видимость армии, — настолько был очевиден контраст с теми двумя, от которых два прошлых сражения не оставили и следа. Это была армия отчаяния. Если новое поражение их уничтожит или рассеет, это уже не будет иметь значения, потому что не будет и Бургундии. Десять тысяч человек — вот все, на что может рассчитывать Смелый в своей очередной попытке прогнать мальчишку с его родной земли.

Фьора с мрачным видом ехала позади Карла вместе с Баттистой. Ей недоставало Панигаролы, чьи остроумные содержательные рассуждения обычно сокращали дорогу. Новости от него были также неутешительны: прибыв в Сен-Клод, папский легат слег из-за острого бронхита и приступов подагры. И не скоро он сможет присоединиться к герцогу Карлу…

А того снедало нетерпение. Он впадал в бешенство при мысли, что Рене находится под Нанси, и к тому же армия так медленно продвигалась вперед из-за плохой оснащенности и организации. Пехота в полном вооружении могла делать в день от четырех до пяти лье, а Карлу хотелось лететь как птица и наброситься на своих врагов!

Пройдя Левье, Орнан, Безансон и Везу, они оказались у границ Лотарингии, откуда повернули на запад мимо тех городов, которые уже были в руках Рене. Карл Смелый не хотел распылять силы. Ему надо было подойти к Нанси, где его ожидали отряды Кампобассо, де Шиме и герцога Насаусского, которым он дал приказ идти к нему навстречу. В то же самое время Рене входил в Нанси, свою вновь обретенную столицу, из которой он прогнал бургундского правителя Жана де Рюбампре.

С помраченным от гнева рассудком Карл хотел повесить того, кто принес ему это известие.

Однако его армия все росла. Когда герцог соединился с Кампобассо и принял в состав еще полторы тысячи человек, которые пришли из Нанси вместе с Жаном де Рюбампре, он оказался во главе войска в восемнадцать тысяч человек. Это было больше, чем мог собрать молодой Рене, и самые немыслимые надежды расцвели в душе Карла пышным цветом. К тому же 17 — го числа бургундцы разбили небольшой отряд герцога в Понт-а-Муссоне. Дорога на Нанси была открыта.

Карл думал, что его закатившаяся было звезда снова засияла над его головой, когда узнал, что Рене опять по, кинул Нанси, чтобы набрать пополнение. Он оставил свой город во власти наиболее жестких вассалов: Жерара д'Авилье, братьев д'Агерр и маленького Жана де Водемона, которому дал в помощь двух гасконских капитанов Пье-де-Фера и Фортюна, а с ними две тысячи человек.