Счета, продление подписки на медицинский журнал, письмо, утверждающее, что они выиграли десять миллионов долларов в лотерею. Кейти выбросила всю рекламу в мусорное ведро, стоящее у ее колена, потом сложила деловую переписку Джейка в одну стопку, а их личную почту – в другую. Она потянулась за ножом для вскрытия конвертов к подставке для ручек, но его там не оказалось. Она просмотрела содержимое одного ящика стола, затем второго, но так и не нашла нож.  

Наконец она нашла его у задней стенки третьего ящика вместе с другим нераскрытым письмом. Кейт покачала головой с чувством грусти, которое только усугубило ее печаль. Наверное, Рид положил их сюда. Он всегда влезал туда, куда не должен был. Джейка всегда сильно расстраивало то, что Рид перекладывал его вещи.  

Но теперь никто не будет переживать по этому поводу. С вновь возникшим чувством печали Кейт открыла конверт и посмотрела на счет, выпавший в руку . Увидев свое имя, она нахмурилась, потом потянулась за конвертом, который только что разорвала. Адрес медицинского офиса Джейка числился как отправитель, но было понятно, что это счет за курс лечения в больнице после автокатастрофы. Строка «оставшийся баланс» указывала сумму задолженности – десять тысяч долларов.  

Джейк сказал, что медстраховка покрыла все. Приглядевшись внимательней, она поняла, что это вообще счет не за больницу, а за частный центр сестринского ухода.  

Центр сестринского ухода? Тут какая-то ошибка. Она провела в больнице немногим больше недели: четыре дня в коме в реанимации, потом еще три дня там же, пока ее не перевели в обычную палату, потом пять дней в терапевтическом отделении, где она приходила в себя после полученных травм.  

Кейт снова глянула на счет.  

Сан-Франциско.  

Нет, это тоже неправильно. Авария произошла за пределами Далласа. Она ехала домой с конференции по геологии, которая проводилась в Форт-Уорте. Журнал, в котором она работала, освещал это событие. Она никогда даже не бывала в Сан-Франциско.  

Даты госпитализации тоже были неверно указаны – они охватывали большой промежуток времени, больше чем два года.  

Кейт бил озноб, а руки дрожали, когда она положила счет на стол.  

История болезни. Джейк скрупулезно вел свою документацию.  

Она повернулась к картотеке и просмотрела папки, ища свое имя.  

Ничего.  

Кейт открыла второй ящик. Налоги, информация об оценке их дома, медицинские журналы, для которых Джейк писал. У него даже была папка со всеми оценками из колледжа. Его обсессивно-компульсивное расстройство [1] личности достигло апогея.  

Но где же ее документы?  

Кейт почувствовала нетерпение – мрачное чувство, которое она не хотела признавать. Она дернула третий ящик стола и вздохнула с облегчением, увидев медицинские карты – свою, Джейка и Рида.  

Да, это должно быть здесь. Кто-то облажался, выставив счет не тому пациенту.  

Она вытащила свою папку и просмотрела стопку бланков. Заявка на швы, наложенные на палец на ноге, когда она в прошлом месяце наступила на осколок стекла. Запрос от стоматолога по поводу лечения зуба прошлой весной. Свежая информация о состоянии здоровья Кейт от нейрохирурга – доктора Рейнольдса, у которого она наблюдалась с момента аварии. Бланки и заключения охватывали прошлой год, и пол ее жизни, затем прерывались.  

Не было никаких записей ни о беременности, ни о рождении Рида, ни о ее пребывании в медицинском центре Бэйлорского университета, где Кейт проходила курс лечения после аварии.  

Наверное, эта информация была в других папках – отдельно от всего остального, помеченная как «роды» и «авария». Она закрыла этот ящик и потянулась к другому, самому нижнему, но тот не поддался.  

Кейт потянула снова, когда до нее дошло, что он был закрыт.  

Она пошарила по другим ящикам стола в поисках ключа. Ее подталкивало странное чувство крайней необходимости. Она попробовала несколько найденных ключей, но ни один не подошел. Сглотнув растущий в горле ком, она порылась на полках, но и там ничего не нашла.  

К голове прилила кровь, усиливая тупую боль вокруг шрама.  

Она поднялась в спальню, которую они когда-то делили, открыла ящики комода Джейка и порылась в его носках, нижнем белье и старых футболках.  

Ну должен же этот ключ где-то быть. Джейк не запер бы ящик, выбросив при этом ключ. Она перебирала белье Джейка, когда наконец наткнулась на холодный металл.  

Грудь сдавило, когда Кейт вытащила брелок для ключей из задней части ящика. В неясном свете блестели два ключа – один больше, другой поменьше. На ватных ногах она добралась до офиса и опустилась на колени перед картотекой.  

«Не открывай ее. Забудь о ключе и о ящике. Забудь о том глупом счете. Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты уже и так достаточно сегодня пережила».  

Кейт сглотнула ком в горле и, прежде чем успела передумать, повернула ключ в замке. Щелкнув, ящик открылся.  

Внутри стоял длинный металлический ящик. Аккуратно поставив его на стол, Кейт уселась на стул Джейка и вытерла влажные ладони о слаксы. Второй ключ легко скользнул в замок сейфа.  

Сделав глубокий вздох, она открыла крышку. Коробку заполняли медицинские бланки, анализы, счета. Кейт доставала бумажку за бумажкой, просматривая даты и содержание. Все данные были присланы из центра сестринского ухода, расположенного в Сан-Франциско, и охватывали длительный период времени – от двух до пяти лет.  

Согласно бумагам, она была в коме почти три года, а не четыре дня. Рид родился при помощи кесарева сечения, когда она была в той коме.  

Кейт закрыла глаза. Этого не может быть. Роды были долгими — больше суток. Джейк держал ее за руку при приступах боли, а когда прекратились потуги, ее отвезли в операционную. Джейк был рядом, когда обрезали пуповину сына. Он рассказывал ей об этом, причем столько раз, что картина рождения Рида стояла у нее перед глазами.  

На глаза навернулись слезы. Она снова посмотрела на бумаги, пока ее мысли метались между рассказанной историей и лежащими перед нею фактами.  

Фотографий, сделанных во время беременности, тоже нигде не было. Джейк сказал, что ей жутко не нравилось быть беременной и что ей не хотелось помнить о своем внешнем виде.  

Но и фотографий, на которых она улыбающаяся, в больничном халате, не было. Как и тех, где она кормит грудью ребенка. Она поверила Джейку, когда тот сказал, что забыл принести с собой фотоаппарат в день рождения Рида.  

Кейт побежала в зал, вытащила с полок фотоальбомы и просмотрела каждую страницу. Джейк держит новорожденного Рида. Джейк его купает. Джейк впервые дает Риду твердую пищу... Бог мой! Улыбающийся Джейк с Ридом по случаю первого дня рождения мальчика. Джейк был везде – на всех фотографиях. И ни одной фотографии ее и Рида, пока тому не исполнилось два года.  

Ее охватила паника. Кейт всегда думала, что в их семье именно она фотографировала. Она даже не сомневалась в этом. Потирая рукой то место в груди, где у нее болело, она попыталась прочувствовать момент, но не смогла.  

Джейк был врачом. И ее мужем. Она верила ему. Ей даже в голову не приходило не доверять ему. Зачем? Зачем ему надо было лгать?  

«Нет, нет, и еще раз нет. Это не происходит на самом деле».  

На ватных ногах она побрела назад в офис Джейка. Кейт сфокусировала взгляд на заключении от нейрохирурга, имя которого ей было незнакомо.  

«Повреждение латеральной поверхности передней височной доли коры головного мозга в результате тяжелой травмы. Прогноз: амнезия, возможно окончательная и необратимая».  

Окончательная потеря памяти. Кома. Три года.  

Давясь слезами, Кейт продолжала просматривать бланки. Сердце сжало, когда она увидела подпись Джейка на нескольких документах. Он был лечащим врачом.  

Ее лечащим врачом.  

«Нет, нет, нет». Ее мужу никогда не позволили бы наблюдать за ее выздоровлением. Никогда. Даже через миллион лет. Хоть Кейт и не была врачом, она знала правила.  

Пот, капельками собравшийся на шее, стекал вниз по спине. Должно же быть этому всему объяснение. Да хоть какое-то. Какое угодно!  

Она выложила все бумажки из коробки, ведомая внезапной потребностью отыскать правду. В голове Кейт крутилась куча вопросов и воспоминания, неизвестно – настоящие или нет. Земля ушла из-под ног, когда она вытянула последний листок.  

Ноги подкосились, и она упала на стул. На дне коробки лежала фотография. Крик застрял в горле. Дрожащими руками она достала фотографию, ее сердце пронзила острая боль.  

Это была фотография маленькой девочки примерно лет пяти. Она сидела в лодке, а вокруг искрилась вода. Деревья тоже сверкали на расстоянии. Маленькая девочка с таким до боли знакомым лицом, с копной вьющихся каштановых волос и самыми зелеными глазами, которые Кейт когда-либо видела.  

У девочки глаза Кейт. Та же форма, размер, цвет… Те же самые глаза, которые Кейт видит в зеркале каждый день.  

О боже! Боже мой!  

У нее перехватило дыхание. Внутренний голос подсказывал Кейт, что эта девочка никто иная, как ее родная дочь.  

***  

1. При ОКР у больного непроизвольно появляются навязчивые, мешающие или пугающие мысли (так называемые обсессии). Он постоянно и безуспешно пытается избавиться от вызванной мыслями тревоги с помощью столь же навязчивых и утомительных действий (компульсий). Обсессивно-компульсивное расстройство характеризуется развитием навязчивых мыслей, воспоминаний, движений и действий, а также разнообразными патологическими страхами (фобиями). 

ГЛАВА 2 

 

С обернутым вокруг талии полотенцем Райан Харрисон прошел по своему гостиничному номеру. Взяв с кровати дистанционный пульт, он включил телевизор и, пока искал канал Си-эн-эн, другим полотенцем просушил мокрые волосы, с которых капала вода.  

В ванной все еще был включен душ, но даже он не мог заглушить слова песни «Будь что будет» из мюзикла «Мулен Руж», напеваемой голосом с явным акцентом. Она всегда пела после секса. Ему же петь не хотелось. Ему хотелось одного - кофе. Он думал позвонить в сервисную службу, но показываемая на экране суматоха привлекла его внимание прежде, чем он нашел телефон.  

Там мелькали огни, куда-то карабкались люди и выли сирены. Журналист передавал вчерашние новости, пока Райан сидел на краю кровати и смотрел репортаж об авиакатастрофе в Сан-Франциско.  

Сердце Райана тяжело стучало, а ладони вспотели там, где он сжимал полотенце. Он как будто вновь наблюдал за аварией самолета Энни. От этого воспоминания желудок скрутил спазм – острая, режущая боль, проникающая в самое сердце.  

Зазвонил сотовый телефон, возвращая Райана к действительности. Вскочив на ноги, он провел по лицу дрожащей рукой и вытащил пищащий телефон из слаксов, которые бросил на спинку стула всего несколько часов назад.  

- Харрисон.  

- Ну ты и сволочь. – В гремевшем в трубке низком голосе Митча Мэтьюза, шурина Райана, слышалось больше тревоги, чем в самих словах. – Так меня перепугал, что лишил десятка лет жизни. Я уже несколько часов пытаюсь до тебя дозвониться. Ты новости видел?  

Райан, казалось, не мог оторвать взгляд от экрана.  

- Ага, только что.  

- А ты где?  

Райан оглядел комнату.  

- В Нью-Йорке.  

- Слава богу. Я думал, что ты вчера вылетел из Сан-Франциско.  

- Собирался, но Ханна перенесла встречу в Лос-Анджелес. Я вчера сначала смотался туда, потом прилетел сюда. - Райан услышал название авиакомпании и номер рейса, снова повторенные репортером, и сглотнул ком в горле. – Иисусе, это был мой рейс.  

- Сукин сын, - пробормотал Митч. - Ты в порядке?  

- Что? – Райан плохо соображал. - Да, все хорошо.  

- Когда ты возвращаешься?  

- Думаю, сегодня вечером. - Райан потер рукой лоб. – Джулия наверняка расстроится из-за этого всего. Ты бы заглянул к ней, ладно? Твои старики с ней дома.  

- Да, конечно. Ты, наверное, не сможешь прилететь обратно в Сан-Франциско.  

- Знаю, - согласился Райан. - Я попробую взять билет на Окленд или Сан-Хосе, или Сакраменто, а оттуда – на машине. Ужасно хочу домой.  

- Хорошо. Позвони мне перед вылетом.  

- Обязательно. Увидимся.  

Душ выключился, и голос Моник стал слышен громче, пока она пела с сексуальным французским акцентом.  

Райан закрыл глаза и прижал телефон ко лбу. Он не хотел быть с нею прямо сейчас. Тысяча мыслей, воспоминаний и чувств затопили его, но с ней ничем делиться не хотелось.  

Она была привлекательной женщиной, и он наслаждался ее компанией, когда это было удобно, но у него не было никакого желания узнать, о чем она мечтает и на что надеется. А своими мечтами Райану совершенно не хотелось делиться. Или жаловаться на прошлое. Он никогда ни с кем не обсуждал свою жену и дочь.  

Райан снова повернулся к телевизору и выключил его в тот момент, когда она зашла в комнату. Пышные формы Моник были завернуты в слишком маленькое полотенце, а с влажных огненно-рыжих волос капала вода. На губах женщины играла коварная улыбка.