Ирэн Фрэн - Желания

— Ты их слышала? — спросил Корнелл.

— Нет. Но мой отец… — Она вдруг замолчала и продолжила легкомысленно и немного фальшиво, вороша угли в камине: — Об этом говорят рыбаки. По крайней мере, говорили. Рассказывали, что видели на дне моря города, тысячи освещенных окон, покрытые пеной крыши, иногда даже шпили соборов. Истории о проклятых городах, затонувших, как только их боги…

— Таких историй полно, — прервал ее Корнелл. — Повсюду, где есть море, рассказывают подобные сказки о старинных городах на дне морском, ключи от которых находятся в животе китов или чудовищ, обитающих в глубоких впадинах.

— Знаю, ты тысячу раз говорил об этом: затонувшие города существуют лишь в нашем воображении… — Теперь Рут говорила мягко, почти наивно, словно пытаясь смягчить сказанное до этого, но в голосе ее звучала заносчивость, и на Корнелла она посматривала с вызовом. — И все те люди, с которыми мы встречались, любили, которых потеряли, тоже утонули в глубине нашей памяти.

— Но надо продолжать жить, — сурово отрезал Корнелл.

— Знаю, — отвечала Рут. — Как холодно сегодня вечером! Дождь навевает мрачные мысли. Пойду приготовлю кофе.

Она так поспешно ушла на кухню, словно за ней гнались. «Эта пара увлечена друг другом. У них своя игра», — подумал Тренди.

Ему очень хотелось участвовать в этой игре, а особенно — узнать как можно больше о прошлом Рут. Но где набраться храбрости для вопросов? Тренди не успел собраться с мыслями, как Корнелл сказал:

— Рут говорила, вы изучаете рыб. И что же интересует вас в этих существах?

Так же как Рут, Корнелл смотрел открыто, но его глаза внимательно следили за Тренди. Невозможно было уклониться от этого сверлящего взгляда. Тренди оказался в затруднении: он не любил говорить о своих исследованиях. Кроме того, поскольку его день прошел впустую — из-за Юдит или из-за бури, он не знал почему, — он смутно чувствовал себя виноватым.

— Позвоночники рыб, — пытаясь справиться с замешательством, проговорил Тренди, — все больше и больше деформируются. Я изучаю причины.

Корнелл кивнул и, повернувшись к огню, стал помешивать угли.

— А дом вам нравится? Здесь хорошо работается?

Огонь осветил его морщинистое лицо, густые седые волосы. Смотрел он равнодушно, но без презрения; он выглядел как мужчина, начинающий отдаляться от мира. Его медленные, словно от бремени прожитых лет, движения подчеркивали отстраненную снисходительность.

— Мадам Ван Браак превосходная хозяйка. Она умеет заставить меня забыть об искривленных позвонках. Она само совершенство.

Ответ, похоже, понравился Корнеллу. Он коротко хохотнул и продолжал:

— А ее дочь?

— Я ее почти не вижу.

— Естественно. — Затем, оторвавшись от помешивания углей, Корнелл добавил: — С ней, в самом деле, нелегко. Когда она оставит свои капризы? Ей надо серьезно учиться. Это уникальная девочка. И талантливая художница.

Очевидно, он тоже подвергался провокациям Юдит. Может быть, в прошлом году?

— Это третья зима, как Малколм сюда приезжает, — сказала Рут за ужином.

— Как вы с ними познакомились? — рискнул спросить Тренди и тут же пожалел о своем вопросе. Авария с электричеством, встреча с этим незнакомцем — всё сегодня являлось предлогом забросить его рыб.

Корнелл вернулся в свое кресло. Тренди заметил, что для американца он одет с некоторым шиком. Его костюм нисколько не измялся за время путешествия и казался слишком элегантным для этой затерянной среди бурь виллы.

— Я мифолог, — сказал Корнелл. — Почти не преподаю. Пишу очень мало.

Он вздохнул. Его трубка потухла. Он встал, чтобы выколотить ее в огонь.

— Я приехал сюда из-за ностальгии. Именно здесь лет сорок тому назад я начал свои исследования, изучал океанские легенды, демонов, морских чудовищ, расспрашивал рыбаков, капитанов дальнего плавания. А несколько лет назад захотел вновь увидеть эту страну. Однажды, прогуливаясь по пляжу — это было начало осени, — я встретил мадам Ван Браак. Она собирала на пляже водоросли, и мне стало интересно — зачем. Мы познакомились. Сперва мы говорили о садоводстве. Она объяснила мне, что водоросли позволяют выращивать великолепные цветы. Слово за слово, она рассказала, что живет в этом доме. Я очень хорошо помнил построившего его человека. Это был ее отец, капитан Ван Браак.

Тренди плохо понимал, о чем говорит Корнелл. Его акцент был довольно резким, и говорил он все тише и тише, очевидно, боясь, как бы их не услышала Рут. Корнелл указал на портрет капитана:

— Смесь аристократа и старого пирата. Довольно странный человек. Я совершенно не помнил его дочери. И был весьма удивлен, узнав, что она все это время жила здесь. Затем… затем мы стали друзьями.

Воодушевленный откровенностью Корнелла, Тренди собирался спросить, почему, несмотря на свое вдовство, Рут продолжает носить фамилию отца, как вдруг она вошла, неся на подносе кофе. Теперь Корнелл никого не замечал, кроме Рут, пристально следя за ней, словно боясь пропустить ее малейшее движение, дрожь, тень улыбки. Но вскоре его взгляд стал отстраненным, и он задремал перед огнем. Однако как он поцеловал Рут едва переступив порог! Его пылкость удивила Тренди. Возможно, это страсть, охватившая его на закате лет, и он боится, что у него не хватит сил, не хватит времени. Но кого, кроме своей дочери, могла еще любить Рут Ван Браак?

Буря продолжалась несколько дней. Иногда наступало затишье, но каждый раз, переводя дыхание, она становилась еще сильнее, словно отыгрываясь за то, что не пришла раньше. Несмотря на дождь, Корнелл являлся на «Светозарную» каждый вечер. Он ужинал, затем около одиннадцати уходил. «Он любит ночь, — пояснила Рут, — и работать может только ночью». Она рассказала Тренди, что Корнелл уступил Юдит часть снимаемой им бывшей рыбацкой хижины. Именно туда она и ездила рисовать.

Эти три-четыре дня Тренди не замечал, чтобы Юдит куда-нибудь выходила. Похоже, она скрывалась. Тренди постоянно слышал возню этажом ниже. Порой ее заглушали шум бури, бесконечные удары ветра в стены «Светозарной» и плеск волн о береговые утесы. Это начинало надоедать. К тому же Тренди больше не мог работать. Он вдруг вспомнил, что, несмотря на обещание, до сих пор не позвонил никому из своих друзей; и что, хотя намеревался раньше, теперь уже не хотел съездить на недельку в Париж в конце месяца. По вечерам он ждал прихода Корнелла, потому что получал истинное наслаждение от их бесед. Должно быть, профессор испытывал то же самое, поскольку уходил все позже. Тренди не понимал, что за странная связь у них с Рут. Корнелл никогда не оставался ночевать. Может, она навещала его по утрам, когда отправлялась на машине за провизией? Каждый раз, когда Тренди видел исчезающий в конце алле дю Фар в завесе дождя автомобиль Рут, у него щемило сердце. Рут возвращалась очень веселая, ровно в одиннадцать часов. Корнелл никогда не завтракал на «Светозарной». «Это ночной человек, — говорила Рут, наливая кофе, — настоящий филин!» И неожиданно отправлялась заниматься своими переплетами. В такие моменты она очень напоминала свою дочь.

На третий день бури вновь случились перебои с электричеством. Произошло это в конце ужина. Как всегда предусмотрительная, Рут заранее поставила на столике у входа подсвечник. И когда в конце ужина свет погас, она шагнула в темноту с уверенностью женщины, на память знающей малейшие трещинки своего дома.

Когда она вернулась, чтобы проводить своих друзей в гостиную, в свете свечей Тренди на мгновение показалось, что на морских пейзажах тоже начинается буря.

Как и всегда по вечерам, они засиделись возле камина, беседуя обо всем и ни о чем. Рут говорила о своем саде, переплетах, урожаях водорослей, копиях картин, которые она иногда делала на заказ. Корнелл слушал ее внимательно, даже жадно. Он впитывал каждый ее вздох, подмечал мельчайшие жесты.

Рут ненадолго отошла. Она сказала, что хочет угостить их трехлетней вишневой настойкой. Тренди тут же воспользовался ее уходом, чтобы порасспросить Корнелла:

— Чем вас очаровал капитан Ван Браак?

Но тот начал увиливать от ответа:

— Это трудно объяснить. Ностальгия, я ведь вам уже говорил. — Он вздохнул и продолжил: — Воспоминания о моих исследованиях. И мне нравится это место, этот дом. С того самого дня, как я впервые его увидел, он ничуть не изменился. В то время я приезжал сюда всего два раза. Но вилла настолько меня потрясла, что я навсегда ее запомнил. Разумеется, все дело было в капитане. Редкий был человек, из тех моряков, что строят дома. Строить здесь дом было безумием. Слышали, какая сегодня вечером буря? А дом стоит. И стоит уже долгие годы.

— Но это же не единственная вилла, построенная на берегу моря. Другие дома тоже стоят. Даже здесь, на мысе, в глубине сада…

— Нет, — сказал Корнелл. — Я хорошо знаю историю этого района. До приезда Ван Браака эта площадка была совершенно голой. Голой и унылой. Здесь был только старый маяк. Строиться начали уже после капитана. Впрочем, «Светозарная» это не дом. Для него это был корабль. Или порт. — Он указал на картину над камином. — Замечательный человек. Молчаливый, невозможный. Одно из самых красивых моих разочарований. Я ничего не смог из него вытянуть.

И, как обычно, Корнелл раскурил трубку и погрузился в свои мысли.

Тренди поднял глаза на картину над камином и всмотрелся в нее. Может, все дело было в свете свечей, но гигантский спрут этим вечером выглядел ужасающе живым. Высунувшиеся из пучины щупальца, казалось, с удесятеренной силой вцепились в корабельную мачту и тянули ее в бездну. Вернулась Рут. Не говоря ни слова, она поставила на стол поднос с бокалами. Догадалась ли она, о ком только что говорили они с Корнеллом? Наступило длительное молчание, во время которого слышен был лишь рокот волн. Действительно, здесь поневоле будешь думать только о море. Высоко в окнах, в маленьких, не закрытых ставнями форточках блестела луна, порой заслоняемая бегущими по небу облаками. Сырой воздух просачивался через неплотно закрытую дверь; и эта тайная, тревожная ночная жизнь могла бы длиться без конца, если бы в тот момент, когда Рут собралась наполнить бокалы, в холле внезапно не появилась растерянная и трагически прекрасная Анна Лувуа.

Тренди узнал посетительницу, приезжавшую к Рут почти каждый день. Она руководила агентством по сдаче и продаже вилл. Жила одна, верная неизвестной любви, и не покидала эти места, даже когда дела шли из рук вон плохо. Этим вечером она выглядела обычной провинциалкой, потрясенной каким-то событием. Оправившись от удивления, поскольку никто не слышал, ни как Анна приехала, ни даже как постучала в дверь, Корнелл поспешил к ней и поприветствовал со свойственной ему необыкновенной почтительностью. «Да так сюда сбегутся все жители побережья, — подумал Тренди, — а я-то считал его опустевшим на время мертвого сезона. Это уже не просто маленький клан, не друзья, а прямо какое-то тайное сообщество». Тренди почувствовал, что окончательно запутался в сгинувших городах, капризах и странных привязанностях. Что-то удерживало здесь всех этих людей, что-то, оставшееся в прошлом, какая-то драма или некая угроза: достаточно взглянуть на смятение вновь прибывшей и необычайное беспокойство, вдруг охватившее Рут.

Впервые Тренди захотелось уйти. Рут бросилась к подруге, и обе женщины встретились напротив входа, у статуи тритонов. Анна, опустив глаза, вытерла слезу. Рут смотрела на нее, уже догадываясь, что за новость, и не желая ее слышать. Взяв Анну за руки, она бессвязно забормотала:

— Анна, ты, в этот час… откуда ты, у тебя безумный вид… буря, я знаю… но ты плачешь…

Корнелл, словно извиняясь, погладил ее распушенные волосы. Рыдающая Анна смогла произнести лишь несколько слов. Затем, не обращая внимания на Корнелла и Тренди, она прошла в гостиную и упала в кресло.

Рут постояла неподвижно, закрыв глаза и вцепившись руками в статую. Затем, опомнившись, схватила подсвечник, зажгла свечи и также прошла в гостиную. Она была мертвенно-бледна. Анна наблюдала за ней со странным выражением усталости и удовлетворения, словно она только что переложила на ее плечи какое-то горе. Тогда Рут повернулась к ней спиной, собралась с силами и, тоже позабыв о присутствии Тренди, повторила слова Анны:

— Малколм, Командор… Только что снова открыли «Дезираду». Командор вернулся.

Каждый раз, думая об этом ужасном вечере, пытаясь понять, что же тогда произошло, Тренди натыкался на одно и то же препятствие: он мог представить себе только лицо Юдит и с трудом Анну Лувуа. И никак не мог вспомнить в точности, что сказала Рут. В сущности, это было первое упоминание о Командоре. Впоследствии, уже по уши увязнув в этой истории, смирившись с тем, что ему изменяет память, а воображение постоянно его подводит, в особенности в том, что касается любви, Тренди понял, что именно в тот вечер он впервые прикоснулся к тайне.