На площади стояли кареты – не меньше дюжины. Люди переговаривались, искоса посматривая на молодых. Рождались новые сплетни. Дейн остановилась как вкопанная при виде Оливии Ратледж, ждавшей их у выхода.

– Моя дорогая, – сказала женщина, беря Дейн за руку. – Добро пожаловать в нашу семью.

Она произнесла эту короткую речь достаточно громко, чтобы могли слышать все. Она спокойно встретила недоверчивый взгляд невестки.

– Будь моей дочерью.

Затем она пожала руку сына.

– Я никак не ожидала, – заговорила она. – Я меньше всего ожидала этого от тебя, я... – Но, будучи Оливией Ратледж, она не могла потерять лицо на публике. Приличия прежде всего. – Я счастлива за вас, – заключила она, стараясь, чтобы ее тон был как можно теплее – народ слушал.

– Спасибо, мама, – сказал Флинт. – Это был правильный поступок.

– Да, понимаю, – рассеянно сказала она, – но в Монтелет я ехать не могу.

– Никто от тебя этого не ждет. И без этого хватит кривотолков. Гарри бесследно исчез, едва закончилась церемония. Ты отправила в Монтелет Праксин и Тула?

– Как только ты велел мне это сделать. Увидимся позже. В Бонтере.

Дейн позволила Оливии поцеловать себя – коснуться сухими губами щеки, и то лишь потому, что все на них смотрели, не понимая, как так вышло, что на Дейн Темплтон должен был жениться один брат, а женился другой.

Но сейчас это было не важно. Скоро в Монтелете должен начаться праздник – еда, выпивка, а кто виновник – не важно.

Наконец карета Оливии скрылась из виду. Под одобрительные смешки публики жених помог невесте сесть в карету, и все отправились на праздник.

Дейн стояла на веранде второго этажа и наблюдала за тем, как прибывают кареты. Она по-прежнему была в свадебном платье, лишь фату сняла – Люсинда настояла на том, чтобы опустить цветы в воду. Они должны были продержаться хотя бы до конца дня.

Там, внизу, слуги расставляли столы в виде буквы П и накрывали их белоснежными скатертями; все было украшено цветами.

Дейн наблюдала, как незнакомая чернокожая женщина – насколько она поняла, это и была Праксин – раскладывала серебряные приборы, а другая негритянка, статная и высокая, везла тележку с блюдами, которые аккуратно расставляла рядом с приборами. Зенона следовала за ней с подносом, уставленным бокалами. Сделав свою работу, служанки удалились.

Гости только начали съезжаться, и ей показалось, что выражение лиц у них озадаченно-печальное.

Флинт подошел к Дейн.

– Я подумал, что ты, возможно, хочешь переодеться.

Она покачала головой.

– У меня здесь только одно платье и одна ночная рубашка. Все остальное отец отправил в Новый Орлеан.

– Тебе больше ничего и не надо, – пробормотал Флинт, и Дейн почувствовала, как ее обдало жаром.

Этот мужчина стал теперь ее мужем, она не должна в нем видеть того, кто всего два дня назад так ублажал ее тело. Этот мужчина сказал однажды, что и гроша ломаного за нее не даст. И Дейн казалось, что она имеет над ним кое-какую власть.

Увы, никакой власти она над ним не имела. И вообще ни над чем; все решали за нее – кто будет ее мужем, как ей жить дальше. О чем вообще говорить, если она вошла в церковь, чтобы стать женой одного, а стала женой другого.

Дейн смотрела, как слуги выкладывают еду, приготовленную матушкой Деззи.

Может, мамаша Деззи заговорила свадебный торт.

Может, это она, Дейн, сходит с ума? Действительно ли она стоит сейчас на веранде дома в Монтелете с человеком, который своими рискованными ласками чуть не вышиб из нее дух, с человеком, который поклялся, что никогда не возьмет ее в жены.

И где-то по дороге в Новый Орлеан Клей сейчас клянет ее на чем свет стоит, проклинает свою горькую судьбу и удачу брата. Флинт Ратледж теперь хозяин Бонтера, да еще и муж женщины, которую Гарри отдал ему, Клею.

Флинт и в самом деле баловень судьбы. Дейн посмотрела в черные глаза мужа, мысленно спрашивая себя, сколько ему удалось урвать у Гарри.

Словно прочитав мысли жены, Флинт привлек Дейн к себе. Вышло это несколько грубо.

– Ты сука! Ты неблагодарная маленькая сучка, мисс Изабель. Ты всегда была ею и никогда не станешь иной. А я... Должно быть, я самый большой дурак на свете. Черт! – Он оттолкнул ее от себя. – Приходи, когда будешь готова. Впрочем, к этому ты готова всегда.


Найрин не чувствовала себя счастливой и не понимала почему. Она мерила шагами комнаты, не обращая внимания на снующих слуг. У нее было жуткое ощущение, что она серьезнейшим образом просчиталась. Но вот в чем просчет?..

– Найрин, – тихонько позвали ее из кладовки под лестницей.

Услышав призывный шепот, она, сделав вид, что что-то ищет, неспешно подошла к кладовке и открыла дверь.

– Клей, дурачок, что ты тут делаешь?

– Я сделал ставку и проиграл, малышка, и ты нужна мне. Сейчас.

– Ты что, спятил? Гарри может войти сюда в любую минуту.

– Наплевать! Этот сукин сын, мой братец, все себе присвоил. Все, кроме тебя.

– Гарри ему позволил, – пробормотала Найрин, втискиваясь в комнатушку, в которой для двоих едва хватало места.

С Гарри они там тоже частенько занимались любовью, но он был грузен и тучен, а Клей гибок и строен.

– Как это дерзко с твоей стороны вот так просто прийти и спрятаться в кладовке.

– Да, я дерзок, и я хочу тебя.

– Это видно. – Она быстро и умело раздела его. – Господи, какой ты славный. – Найрин задрала юбку, и Клей с радостью доказал, на что способен.

– О!

Вся интерлюдия заняла минут пять, после чего она принялась гнать Клея из дома.

– Не будь дураком. Если Гарри тебя поймает, тебе несдобровать. Ты должен отсюда сматываться, понял?

Ворча, Клей удалился через черное крыльцо, а между тем гости собирались на лужайке перед домом, размеры которого и роскошь заслуживали комплиментов, и они сыпались в изобилии.

И все же Найрин чувствовала беспокойство. К чему ей Клей сейчас? Разве что для удовольствия. Но сможет ли он позволить себе жить в Новом Орлеане без денег Гарри?

Нет, все пошло не так!

Гарри, как кабан во время гона, не давал ей прохода. Он и впрямь походил на животное. Свинья, вот он кто! Единственное, что в нем было привлекательного, это деньги и громадные лапы. Все остальное она себе придумала. Как и те эротические истории, которыми она исправно его кормила.

Ну что же: любишь кататься, люби и саночки возить. Она и покататься всласть не успела, а перспектива расплаты уже заставляла Найрин мучиться.

Сама по себе задача избавить Гарри от его денег придавала остроту и живость ее пребыванию в Монтелете. Теперь же оставалось одно – совокупляться с жирным боровом, когда он того захочет, отговариваться больше было нечем.

Ну что же, она знала и худшие времена. К тому же Клей вовремя появился на сцене.

Как Найрин ни уговаривала себя, что беспокоиться не о чем, тревожное чувство все не уходило. Словно все, ради чего она так старалась, вдруг потеряло смысл.

Но отчего же? Она желала получить Монтелет и теперь могла считать усадьбу своей. Да и денег у Гарри полно. Сколько ни трать, все останутся. Более того, она ни в чем не будет знать отказа: Гарри влюблен в нее до беспамятства.

Все, все в ее руках.

Она слышала, как хлопнула дверь наверху и как Флинт вышел из столовой. Посмотрев ему вслед, Найрин вдруг испытала прилив желания.

И тогда она поняла, почему чувствовала столь явное беспокойство. Потому что Дейн, которая, как предполагалось, должна была быть наказана браком, получила принца, а она – главная героиня сказки – заполучила себе лишь лягушку.

Все кареты подъехали, и Дейн неохотно спустилась вниз, чтобы поприветствовать гостей. Откуда-то из-за спины доносились жалостливые всхлипывания скрипки. Откуда бы здесь взяться скрипачам?

Должно быть, Флинт организовал все это, поскольку никто из членов ее семьи этим заниматься не стал бы. Дейн шла к накрытым столам, аккуратно придерживая кружевной шлейф, и в это время из дома вышел Тул, главный дворецкий Бонтера, элегантный и строгий. Именно он взял на себя честь и труд выкатить на тележке свадебный торт и маленькие белые сахарные пирожные, красиво уложенные на блюдо.

Свадебный торт, она совсем забыла об этом, как не помнила и о других трогательных мелочах, являющихся непременными атрибутами свадьбы. Но были и торт, и пирожные, и мамаша Деззи, сияя улыбкой, вышла из дома, и Тул с неизменной элегантностью расставлял подносы с пирожными между букетиками флердоранжа.

Флинт, наблюдавший за супругой из-за спин гостей, спешивших засвидетельствовать невесте свое почтение, прожигал ее взглядом. Она вскинула подбородок и направилась прямо к нему, чтобы встать рядом с мужем под навесом того, что напоминало беседку и появилось, должно быть, лишь сегодня.

Гости сгрудились по левую руку от Флинта, а Дейн встала по правую. Многих из гостей она не знала, но эти люди были любезны и их доброжелательность казалась искренней. Внезапно ощущение искусственности всего происходящего испарилось, и Дейн испытала благодарность к ним и к мужу за то, что их стараниями фарс отчасти уступил место реальным переживаниям.

Впрочем, этот брак не был фарсом в полном смысле этого слова. Он был настоящим. Слова произносились настоящие, и теперь Флинт, который был на нее, как обычно, зол, делал все, чтобы это знаменательное событие прошло как подобает.

Если бы на месте Флинта был Клей, то он давно бы отправил жену прочь, а сам заперся с Гарри, чтобы обсудить планы на ближайшее время: как побыстрее сплавить дочь подальше, чтобы не мешала развратничать с Найрин.

Дейн приятно волновал тот факт, что Найрин совсем не выглядела счастливой, всячески разыгрывая из себя гостеприимную хозяйку и выставляя напоказ свою заботу о комфорте гостей.

Не в силах постичь мотивов этого брака, гости лишь рассыпались в комплиментах невесте и желали молодым всего того, что положено желать. Дейн не переставала улыбаться, принимая поздравления.

Флинт вел себя с гостями весьма достойно. Маловероятно, чтобы эти люди его знали – кто-то, возможно, и помнил юнца, покинувшего дом много лет назад, но не более того, и те, кто знал, что все эти годы он вел суровую жизнь, были удивлены его хорошими манерами.

И дело не только в воспитании. В нем ощущалась теплота искренности, привлекавшая к нему как мужчин, так и женщин. Он избегал штампов. Ему невозможно было приклеить ярлык: никто не воспринимал его как плантаторского сынка. Он был другим, и он все время оставался собой. Он был человеком, который сам себя сделал, и каким-то образом все это чувствовали и отвечали теплом на тепло.

С Дейн люди так же были щедры в проявлении дружелюбия, и отчего-то ей казалось, что она этого не заслужила, что все эти годы, проведенные на плантации в праздности, сделали ее черствее и холоднее к окружающим.

Но что бы в действительности ни испытывали к ней многочисленные гости: симпатию или завистливое любопытство, – она утомилась от оценивающих взглядов и необходимости постоянно держать рот растянутым в улыбке.

Музыка продолжала играть, вначале подбадривая, потом лишь раздражая. И когда Дейн показалось, что она вот-вот упадет без чувств от усталости, на сцене появился Гарри. Она подумала было, не срежиссировал ли его появление Флинт.

Флинт взял жену под руку и, сделав почетный круг, подвел к центральному столу – напротив того места, где высился свадебный торт.

– Пора твоему отцу произнести тост.

– Тост? Гарри? – слабым голосом переспросила Дейн. Но Гарри уже был подле них, и Тул уже доставал шампанское из ведерка со льдом.

– Ах! – воскликнул Гарри, когда Тул, элегантно открыв бутылку, налил содержимое в бокал. – Шампанское...

Отец Дейн взял бокал из рук дворецкого и обратился к гостям:

– Дамы и господа, я выдал свою дочь за мистера Флинта Ратледжа, нашего теперешнего соседа, и хочу выпить за объединение династий.

Гости одобрительно встретили тост. Слуги успели наполнить бокалы всех присутствующих и готовились открывать бутылки для нового тоста.

Флинт поднял бокал и посмотрел в отчего-то подернувшиеся дымкой глаза Дейн.

– За союз неожиданный, но желанный, – сказал он и скрестил с нею руки, чтобы она пила из его бокала, а он из ее.

Гости встретили тост дружными восклицаниями.

– А теперь пора разрезать свадебный торт, – сказал Флинт. – Приглашаем всех принять участие.

Тул передал Флинту нож для торта (он тоже был захвачен из Бонтера – столовое серебро Оливия принесла в приданое) и, предварительно опустив нож в воду, принялся разрезать самый большой из трех тортов.

Два ломтика были специально предназначены для жениха и невесты. Когда они оказались отложены на тарелки из тончайшего фарфора, мамаша Деззи подошла и забрала торт, чтобы упаковать его и сохранить, а два оставшихся Тул начал аккуратно резать на равные куски.