Мир рушился вокруг нее. Она хотела, чтобы это мгновение длилось вечно, лишь бы оставалось ощущение невозможного, но одновременно и близкого счастья. А ведь она уже достигла самого края причала, что в ее положении было и крайне рискованно, и неосмотрительно. О, если б она могла броситься к нему прямо по воде!

А вечерний бриз, раскачивавший маленький гидроплан, надув колоколом ее широкое платье, подчеркнул уже изрядно округлившиеся формы. Лейла долго никак не могла справиться с непослушным платьем, развевавшимся словно флаг капитуляции.

Когда гидроплан отделяло от берега не более чем пятьдесят метров, Лейлу охватила паника: как она предстанет в таком виде перед мужчиной, который помнит ее как «самую прекрасную женщину на земле»?

А он все приближался, до него, казалось, уже можно было дотронуться. Она затрепетала. Вот он выходит из самолета, идет навстречу. Сейчас он дотронется до ее руки. Но... Он этого не делает. Он остановился перед ней, неотразимо прекрасный и бесконечно волнующий.

Данте пристально посмотрел на Лейлу, взгляд его, на мгновение задержавшись на лице, заскользил по телу, как бы оценивая, как ее переменила беременность.

Она почувствовала себя неловко под его взглядом.

— Что ты делаешь здесь, Данте? — спросила она.

Ее бросило в дрожь. Как же нелепо она себя ведет! Словно изображает привратника у Драммондов и проверяет приглашения у гостей.

Она ждала от него чего угодно, только не спокойного ответа, которым он ее удостоил:

— Я пришел поговорить с тобой. Здесь есть место, где нам не помешают? — спросил он. Его голос был как бархат, как летняя ночь. Таким голосом не выносят приговоры. Может быть, он все-таки просто старательно прячет нежные чувства к ней?


11


Она ни о чем не стала его спрашивать. Она не знала, что с ней происходит. Ей хотелось пасть ему на грудь и в то же время бежать с пристани, как поджавшая хвост трусливая собачонка.

С ним тоже творилось что-то непонятное. Всю дорогу он думал о том, как она будет удивлена, когда он появится на пороге коттеджа, так хорошо известного ему по рассказам Флетчера. Конечно, появится с видом победителя. Но как только он увидел ее, впервые за многие недели почувствовал, что оживает. Он снова видел ее волосы, ее глаза...

Он забыл, что хотел ей сказать. Перед мысленным взором мгновенно пронеслись картины из их незаконченного романа. Но назойливый шум вечеринки мешал ему сосредоточиться.

— Лейла, — сказал он несколько нервно. — Попрощайся со своими друзьями. Пускай они продолжают без тебя. В конце концов, я ведь не для того проделал весь этот путь, чтобы только поболтать с полузнакомыми людьми.

Он не догадывался, что ей самой до смерти надоела компания бездельников, в которой она оказалась по чистой случайности; ее выводили из себя их пустые разговоры главным образом о дорогих машинах, карьере и тому подобной чуши. Больше всего на свете она хотела сейчас, чтоб Данте украл ее, перенес в какое-нибудь уединенное место, где бы она могла сказать ему, глядя прямо в глаза, в его чудесные глаза, как скучала, как ждала, как любит его. О, как бы она хотела начать все сначала. Только бы он согласился!

Он почувствовал пустоту в руках. Ему захотелось обнять эту беременную женщину, роднее которой не было на земле. Он хотел бы каждый день засыпать и просыпаться рядом с ней. А сейчас, сию минуту, ему до головокружения захотелось заполучить ее в свою постель, чтобы она, обнаженная и покорная, лежала рядом и он мог бы ощутить биение сердец своих еще не рожденных близнецов. Боже, как же он желает эту женщину!

Данте, шагая рядом с ней по самому краю причала, наконец полностью осознал те изменения, которые произошли с Лейлой со времени их последней встречи. Волна нежности, захлестнувшей его, породила новые, ранее неведомые ему мысли. Он понял, как она нуждается сейчас в крепкой мужской руке, как ей необходима его помощь и поддержка. Интересно, подумал он, будут ли они похожи на меня, эти двое, которые пока меня даже не знают?

Потрясение, которое он испытал, было сравнимо с мощным ударом в лицо. А ведь он мог никогда не испытать ничего подобного, смалодушничай, откажись от поездки сюда.

— Тебе не холодно? Может быть, нам пойти в дом? — спросил он.

Лейла как будто не слышала его, до сих пор пребывая в оцепенении.

— Пойдем отсюда, — решительно повторил он, взял Лейлу за руку и повел к коттеджу.


Дом, в котором жила Лейла, приятно поразил его. Он, конечно, был похож на описание Энтони Флетчера, но Данте не предполагал, что коттедж обставлен с таким вкусом, что все в нем дышит неподдельным уютом. Данте решил, что Лейла нашла идеальное убежище, и опять пожалел, что это не его заслуга.

Лейла придвинула ему кресло, поставила в вазу цветы, собранные утром и забытые ею.

На диване лежали журналы и книги, наверное она читала их вчера. Ничего не скрылось от внимательного взгляда Данте. Он подметил даже японскую ширму, скрывавшую выход в кухню.

— Тебе нравятся полевые цветы? — спросил он, указывая на вазы с умело составленными букетами.

— Да, я люблю их трогательную, беззащитную нежность.

— Ты, видно, счастлива в этом доме...

— Да. Пока.

Данте никак не мог начать разговор, ради которого приехал. Он бы хотел, чтобы Лейла заговорила первой, но и она молчала, покачиваясь в кресле-качалке. Данте прокашлялся и с трудом выдавил:

— Ну хорошо... Ты, должно быть, удивлена, что я смог разыскать тебя.

— Я рассержена, Данте. Ты звонил Энтони?

— Почему же звонил? Я виделся с ним.

— Вы встречались? — Ее и без того огромные глаза расширились.

— А что в этом такого?

— Ничего.

Скептицизм Лейлы не понравился Данте.

— Хорошо. На самом деле я целыми днями слонялся по улицам и спрашивал у каждого встречного мужчины, где тебя искать.

— Представляю, какой дурацкий у тебя был вид!

Лейла ненавидела себя за взятый тон. Да она бы расцеловала каждого, кто помог Данте найти ее, хоть всю ванкуверскую футбольную команду вместе с запасными!

— Послушай, Лейла, это мое дело, по чьей милости я здесь. Какая разница? Лучше спроси, зачем я это сделал!

— Хорошо, Данте, я спрашиваю.

Едва сдерживаясь, Данте заговорил ровным голосом:

— Лейла, пойми, между нами осталась какая-то недосказанность. Давай избавимся от нее.

— Данте, по-моему, ты все сказал в прошлый раз!

Он заскрежетал зубами. Что ему сделать, чтобы она его услышала? Встать на голову? Пройтись колесом? Спеть псалом?

— Когда я влюбился в тебя, я не думал, что быть твоим любовником гораздо проще, чем твоим другом.

— Ты говоришь, как Энтони. Кстати, он мой настоящий друг.

Мимолетная улыбка осветила ее лицо и, казалось, всю комнату. Данте подумал, что у него еще есть шанс, но ют лицо ее вновь стало пустым и безучастным, и сердце Данте тоскливо сжалось.

— Лейла, дорогая, я понимаю, что я тебя смертельно обидел. Наверное, я вел себя как последний кретин. Но, черт! Лейла, и ты была хороша!

— Твой кретинизм, Данте, такая же неотъемлемая часть тебя, как цвет твоих аквамариновых глаз!

— Не начинай все сначала, Лейла. Или ты хочешь, чтоб я разбился в лепешку, оправдываясь? Ну, виноват. Виноват, как еще ни один мужчина не был виноват перед женщиной! Что я должен еще сказать?

— Ничего не говори, Данте! — Лейла сменила гнев на милость и посмотрела ему в глаза почти с нежностью. — Мы и так наговорили друг другу слишком много обидных слов.

— Прости меня, Лейла. Я поверил Ньюбери. А он провел меня, как Яго несчастного Отелло. Надо было его сразу выкинуть из компании. Теперь эта мразь собирает на меня какие-то тухлые бумажки — пытается состряпать дело о сексуальных домогательствах. Ему ведь прекрасно известно, что ты беременна, но не стала моей женой. Это шантаж, Лейла. У меня один выход — жениться на тебе! Я дам тебе полную свободу, не будет больше ультиматумов, не будет нудной морали.

— Так вот зачем ты приехал, Данте!

— Я приехал, чтобы помочь тебе. Я не знаю, как заставить тебя вернуться, но... Я люблю тебя. Если я не могу быть твоим мужем, я буду другом.

— Это все?

— Лейла! Дай мне шанс! Хотя бы ради детей. Ты знаешь, что такое дети для итальянца? Я уже их люблю. Лейла, черт! Я сейчас говорю, как люблю тебя, а на самом деле знаешь, о чем я думаю? Я думаю, как было бы хорошо бросить тебя вон на тот диванчик и заняться с тобой любовью. И ты прекрасно знаешь, что это у меня неплохо получится и сама будешь счастлива!

Глаза Лейлы засветились. Данте не мог знать, как повлажнели ее ладони, как напрягся низ живота, готовый к сладкой судороге. Лейла на протяжении всего разговора только и думала, что о его мускулистых руках, ласкающих ее груди, шею, умелых пальцах и жадных губах. Она вспоминала полдень на Пойнсиане, тот самый полдень их любви, безудержной и страстной.

В ней говорила обида, но душа рвалась к Данте, а тело просило его ласк.

— Нет, Данте. Не прикасайся ко мне. Это может повредить малышам...

Данте обещал себе держаться на расстоянии, пока не скажет всего. Но чувство, заставившее рвануться навстречу ей, было сильнее разума.

— Лейла! — сказал он нервно. — Я больше так не могу!

Сама не поняв как, Лейла оказалась в его объятиях, почувствовав, как настойчиво его рука разжимала ей бедра. Она сопротивлялась, насколько могла, но неожиданно разрыдалась.

— Не плачь, — сказал он, опомнившись и гладя ее по волосам.

— Я не могу, Данте, — рыдала она, и тело ее мелко сотрясалось. — Если я опять поверю тебе, это разобьет сердца нам обоим. У нас ничего не выйдет после обиды, которую я нанесла тебе, твоим друзьям, матери...

— Милая, я нуждался в уроке, что ты мне преподала. Я слишком зациклился на своем бизнесе. Лейла, я понял, что успех и деньги ничто без тебя. Я устал от потерь. Не уходи, Лейла!

Он встал и вынул из сумки несколько коробочек. Она их узнала сразу.

— Забери. Не дело, когда семейные реликвии распродаются по дешевке в лавке перекупщика! Зачем ты их продала?

— У меня не было выхода, Данте... Отцовские долги. И неоткуда было ждать помощи...

— Я, кажется, выкупил все. Посмотри, не забыто ли что-нибудь?

Благодарный взгляд был ему ответом.

— Но кто тебе сказал?

— Это было несложно. Подослал приятеля под видом кредитора к твоей матери. Она просила отсрочки, сказала, что ты у ювелира... Я понял, зачем ты к нему пошла. Если не можешь принять драгоценности отца из моих рук, возьми их для детей. Они теперь принадлежат им.

Лейла, исполненная признательности, склонила голову.

— Спасибо, Данте.

Издалека доносились звуки вечеринки. К ним присоединился гул пропеллера прогревавшего двигатель гидроплана.

— Я должен идти. Но будь уверена, я еще не раз посещу тебя в твоем уединении.

Ты можешь никуда не уходить, подумала она, но вслух спокойно ответила:

— Что ж, дорогу на остров ты знаешь.

— Ладно, пилот подбросит меня до Ванкувера. Я вернусь, как только покончу с самыми неотложными делами. Надеюсь, тебе хватит времени, чтобы все хорошенько обдумать.

Он достал из сумки блокнот, что-то написал в нем и протянул ей листок.

— Береги себя, Лейла, и наших детей. Вот телефон, его знают теперь два человека — ты и я. Позвони, если понадобится помощь. Я положил на депозитный счет близнецов приличную сумму. Будет нужда в деньгах, получишь, сколько захочешь.

— Не стоит, Данте, — запротестовала она.

— Не возражай, это и мои дети. Мой долг — позаботиться о них.

Он хотел поцеловать ее на прощание, как бывало когда-то. Поцелуй Лейлы показался ему обжигающе холодным. Уже выйдя из дома, он обернулся к освещенным окнам, послал ей салют, но не увидел, ответила ли она, из-за застилающих глаза слез. Как слепой или пьяный, он дошел до самого причала. Ожидавший его гидроплан мирно покачивался на волнах. Лету до Ванкувера всего час, но разве пропасть, что разверзлась между ними, не в полмира?

Данте покидал остров опустошенным. Но он сам не знал, что он встал на путь выздоровления и возрождения.

Лейла провожала его взглядом и не могла пошевелиться, пока его силуэт был еще различим на фоне туманного горизонта. Он уходил, унося с собой ее надежды, ее мечты и любовь.

Ее охватил ужас. Нельзя позволить ему уйти! Все, что вновь призрачными очертаниями возникло между ними, может быть разбито, как тонкий хрустальный бокал, и осколков больше не собрать. Надо действовать немедленно.

— Стой! — закричала она, и ноги сами понесли ее к причалу. — Данте! Вернись!

Но ее слова утонули в грохоте музыки, доносившейся из дома Драммондов, и рычании двигателя гидросамолета.

Он не мог ее услышать. В то время как она подходила к причалу, он, должно быть, балансировал на поплавке самолетика, готовясь забраться в кабину. Слезы потоком залили ее лицо, она бросилась бежать. Несколько десятков футов отделяли ее от мечты.