Анна Дубчак - Желтые перчатки

– У меня нет денег, – призналась она, – я потеряла работу.

– Где ты живешь? – спросил Борис.

– Раньше жила с Жилем, с тем самым, который был со мной и Полем в «Экспрессе»… А теперь ни с кем…

– А почему они оставили тебя и не заплатили?

– Не знаю… Кажется, у них тоже не было денег…

С Бланш было легко разговаривать.

– У тебя есть родители? Тебе есть, к кому пойти?

– Нет. Я ушла из дома, когда мне было пятнадцать. Сначала пела в кабаре, а потом устроилась страховым агентом…

Пробовала писать статьи, но и здесь ничего не вышло…

– Ты можешь принять ванну и лечь спать. Не бойся, я тебя не трону…

– Ты русский?

– Русский. А как ты узнала?

– У вас книги русские на полках… А в том журнале, в котором я работала, тоже один русский был…

Она вышла из ванны и легла на кровать. Он хотел спросить ее, как она любит укрываться, простыней или теплым одеялом, как любила его бывшая жена, Полина, но не успел: Бланш уже крепко спала.

***

Еще на лестнице он услышал, как Бланш болтает по телефону с Жаклин, своей приятельницей. Но и Бланш услышала его шаги, а потому поспешила повесить трубку и открыть дверь:

– Ну что там, в Булонском лесу? Рассказывай… – Она приняла из его рук пакет с лимонами, которые он купил по дороге, и радуясь его приходу, клюнула Бориса в щеку. – Знаешь, пока тебя не было, я даже успела соскучиться… Жаль, что через полчаса тебе уже надо идти в «Экспресс»…

Она не говорила, ворковала. И Борис тоже пожалел о том, что в их распоряжении всего полчаса. Если бы он не согласился выпить кофе у Эммы, у них с Бланш было бы куда больше времени, чтобы понежиться в постели.

Они понимали друг друга без слов. Вот и сейчас, взглянув на него, она поняла, что Борис не расположен к беседе о своей поездке в Булонский лес, а потому позвала его пообедать.

Уже за столом Бланш, открывая банку с сардинами, вдруг внимательно посмотрела на Бориса, который откупоривал бутылку с вином, и сказала:

– Знаешь, сейчас я скажу что-то такое, от чего у тебя настроение сразу повысится на тысячу франков!

– И что же? Ты купила новое платье или брошку за полмиллиона франков, одолженных у Жаклин?

– Не переживай, свои долги я плачу исправно… И с Жаклин я расплатилась за куртку… Так вот, отгадай, кто прислал письмо?

– Валентина? – он чуть не уронил бутылку. Борис уже давно заметил, что известия о дочери и вообще все, что только было связано с ее именем или Полиной, действовало на него сильнее всего. Ничто так не могло взволновать его сейчас больше, чем письмо от Валентины. Тем более что писала она крайне редко, да и то по большей части письма носили вежливый или, как он говорил, «дежурный» характер: когда приедет в Москву Бланш, какую ткань привезти и прочее.

Она протянула ему большой белый конверт.

Бланш знала, что письма от дочери он читает, как правило, в одиночестве, чтобы, как считала она, никто не смог подсмотреть выражение его лица, а стало быть, не прочитать его мысли и чувства.

Она проводила взглядом его невысокую, чуть полноватую фигуру до двери спальни и от мысли, что он сейчас войдет в эту дверь и больше никогда не вернется, растворится в своем прошлом, к которому она не могла его не ревновать, ей стало грустно… Больше всего Бланш боялась сейчас потерять Бориса. Так случилось, что она полюбила этого спокойного и уравновешенного человека, этого чудака и молчуна, от которого можно было ожидать всего, чего угодно. Первый год их совместной жизни она прожила как в тумане. Привыкшая к обществу молодых парней, у которых секс и выпивка на первом плане, она была удивлена, когда узнала, что между мужчиной и женщиной, помимо сексуальных отношений, могут быть и другие, более изысканные и совершенно для нее новые отношения… Она и не предполагала, что с мужчинами, в частности с Борисом, человеком старше ее на восемнадцать лет, можно часами разговаривать о любви, политике, искусстве… Борис ненавязчиво приучил ее к кино и театру, они даже дома пытались поставить мини-пьесу на двоих и были страшно рады, когда на премьеру пришел единственный приглашенный зритель – Жаклин, смешная девица, которой некуда девать энергию и которая пытается жить жизнями своих подруг. Жаклин – продавщица в магазине готового платья. Это она занималась выполнением заказов Валентины, подбирая ей ткани нужных расцветок в соответствии с тем, о чем она просила в своих письмах. Бланш всегда смеялась над приятельницами, которые сосредоточили свою жизнь на том, чтобы ублажать мужей и, как они говорили, были рады этому. Но после года, который она прожила вместе с Борисом, Бланш поняла, что они правы. Ей нравилось встречать его под утро чашкой горячего чаю и укладывать спать. Иногда, когда посетителей в ресторане было много, он приходил утром и долго не мог заснуть… И тогда она его спрашивала: «Это были русские?» И он кивал головой. Это означало, что помимо свободных джазовых импровизаций, которые Борису давались легко, и он играл, как дышал, его просили играть русские народные мелодии, а то и принимались петь… «Я космополит», – любил говорить Борис после таких бессонных и утомительных ночей, когда Бланш помогала ему раздеться и укладывала в постель, и она понимала, что он говорит это не столько для нее, сколько для себя самого, пытаясь притупить боль, которую все его соотечественники называли напряженным и пружинящим словом «НОСТАЛЬГИЯ».

Когда Полина, его первая жена, написала о том, что Валентина переехала в Москву и стала портнихой, что у нее большие планы, Борис, прочитав Бланш это письмо вслух, впервые попросил у нее совета:

– Милая, я ничего не смыслю в портновском деле… Но Валентине надо помочь… Я поеду в Москву и привезу ей хорошую ткань и все, что необходимо… Поговори с Жаклин, может, она знает, что нужно…

И Жаклин постаралась, накупила ткани, ниток, кружев, пуговиц, стразов… Но Борис схватил воспаление легких, и вместо него в Москву полетела Бланш.

«У твоей дочери талант, – это было первое, что сказала она Борису в аэропорту, когда вернулась в Париж. – Очень жаль, что ты не смог полететь…» Она привезла из Москвы фотографии Валентины, ее жениха: «Серж Кострофф»…

Спустя полгода он снова засобирался в Москву, но на этот раз у него воспалилось ухо, и вместо него опять полетела Бланш. И Валентина, и Бланш – обе догадывались, что Борис болен не воспалением легких или среднего уха, что причина куда более серьезная, но боялись говорить на эту тему.

«Ты боишься остаться в Москве?» – хотела спросить его Бланш, но так и не спросила. Зачем?

***

Он вскрыл письмо. Там было всего одно предложение: «Папа, как жаль, что тебя сейчас нет со мною рядом. Твоя Валентина».

Свадебное платье она сшила себе сама. Белое, роскошное, расшитое искусственным жемчугом, оно, однако, не радовало ее. За день до свадьбы она два с половиной часа провела в том самом подъезде, где в последний раз видела Невского. Валентина стояла у окна и, когда открывались двери лифта, вздрагивала и отворачивалась к окну, чтобы в случае, если это будет Невский, успеть спрятать свое заплаканное лицо. Если бы ей сказал кто-нибудь, что она будет вот так страдать из-за малознакомого, можно сказать, случайного в ее жизни мужчины, она бы рассмеялась в лицо… Но это был не сон, не наваждение, она по собственному желанию пришла сюда, сгорая от стыда и унижения, чтобы только увидеть Невского и, схватив его за руку и посмотрев в глаза, спросить: «За что?»

Но Невского она так и не увидела, хотя пришла нарочно в шесть часов вечера и прождала до половины девятого – время, когда все нормальные люди возвращаются с работы. Был еще один путь. Но более болезненный: отыскать место его работы. Это не так сложно, как могло показаться. Ведь Валентине, в отличие от Игоря, известна его фамилия. А Невских в Москве не так уж и много…

Она вышла из подъезда и присела на скамейку. Дрожь во всем теле усиливалась. Она вспомнила, как объясняла Кострову утром свое желание во что бы то ни стало разыскать Невского… «Боже мой, какая глупость! И как я посмела говорить об этом с Сережей?…»

Запутавшись окончательно, что ей позволительно в теперешнем положении, а что нет, она решительно встала и направилась к автобусной остановке. Она сделала все, что только было в ее силах, чтобы как-то прояснить случившееся.

Невский бросил ее, и она должна забыть его. ЗАБЫТЬ. Какое безысходное и холодное слово. Как дождь…

***

После встречи с Игорем Невским она сама почувствовала, как изменилась. Во-первых, стала меньше улыбаться, во-вторых, у нее пропал аппетит, в-третьих, она отдавалась своему жениху, словно обязана была делать это… И никаких чувств, никакой радости, пусть даже и физической. Разве что Сергей просто согревал ее своим телом… Но это могла бы сделать и электрическая грелка…

Как-то вечером, сидя на диване и листая альбом с эскизами, Валентина вдруг поняла, что за всеми переживаниями совсем забросила свое дело… А ведь еще совсем недавно, думая о браке с Костровым, она надеялась, обретя спокойствие и уверенность, приняться за осуществление своей давней мечты: создать коллекцию одежды и показать ее на одном из престижных московских подиумов…

Стройные девушки с бесстрастными холодными глазами, одетые в невероятные наряды, смотрели на нее со страниц альбома, в ожидании перевоплощения из мира фантазий в мир реальности. Деньги! Без денег она бессильна. Мода, она как зверь, требует свежего мяса, теплой крови… новых идей, смелости, ясности линий, ярко выраженного неповторимого стиля… И здесь посылками из Парижа не обойтись… Да и у отца нет смысла просить такую фантастическую сумму… Костров состоятелен, но не верит в возврат денег, он бизнесмен, привыкший из всего извлекать выгоду и в максимально короткие сроки…

От таких невеселых мыслей заболела голова.

Валентина захлопнула альбом. Две страницы ее жизни – Невский и мечта о подиуме – надо было выкинуть из головы и окунуться в совершенно новый, неизвестный для нее мир, называемый семейной жизнью.

Что такое семейная жизнь? Это утомительные занятия любовью по ночам, какао с овсянкой по утрам, ужины по вечерам и все это – ВДВОЕМ. И уже некуда будет спрятаться от МУЖА. Она обязана будет рассказывать ему о своих делах, она должна будет ему готовить еду, стирать одежду и содержать в чистоте дом… Должна, обязана…

В комнату заглянул Костров:

– У тебя такое лицо, словно ты проглотила паука…

– Что? – Она резко повернулась и, словно испугавшись, что он по выражению лица сможет прочесть ее мысли, кое-как улыбнулась: – Ты хочешь пригласить меня на кухню?

– Ужин готов… – Сергей смотрел на нее и понимал, что все то время, что он находился на кухне, она думала НЕ О НЕМ.

– А ты не боишься, что я привыкну к тому, что ты на кухне, и буду воспринимать это как должное?

– Я ничего не боюсь… И никого… – сказал и сам почувствовал, что солгал. Он боялся Невского. Он уже навел о нем справки и понял, что если Валентине случится выбирать между ним и Невским, то она конечно же выберет Невского. Знал он и то, что Невский ушел от жены, причем в тот самый день, когда к нему вернулась продрогшая и униженная Валентина… Похоже, действительно произошло какое-то нелепое недоразумение, в результате которого Невский не смог встретиться с Валентиной… Причин могло быть множество, начиная с жены Невского, Анны Вельде, которая, узнав о том, что ее муж влюблен в другую женщину, устроила ему скандал с истерикой и слезами, и кончая физической неспособностью Невского выйти из квартиры. А что, если жена просто-напросто заперла его дома и не выпускала до тех пор, пока не убедилась, что Валентина ушла…

Сергей так явственно себе это представил, что вместо того чтобы подумать о себе, вдруг пожалел Валентину с Невским… Но потом опомнился. Он был мужчиной, который неплохо разбирался в женщинах, а потому мог предположить, что Валентина, как это не раз бывало и с другими женщинами в ее положении, забудет рано или поздно Невского, так вскружившего ей голову, потоскует-поплачет, а потом все равно время возьмет свое… Но чтобы это произошло как можно быстрее и безболезненнее, необходимо было спровоцировать Невского, создав такую ситуацию, когда Валентина своими глазами увидит нечто, что враз отрезвит ее и заставит совсем другими глазами посмотреть на своего идола. И Сергей приблизительно знал, ЧТО именно должна увидеть или услышать Валентина.

Но для начала необходимо было срочно увезти ее из той квартиры, где она шила для своих клиенток, чтобы резко ограничить круг знакомых. Это просто чудо какое-то, что Невский не спросил ее фамилию…

***

– Я боюсь, Сережа… – сказала Валентина ему уже за ужином, – мне как-то не по себе… И мама так не вовремя простыла… Понимаешь, ведь кроме нее у меня никого нет, а она приехать не сможет…