20 мая 1915 года.

«Мой День рождения. Большого празднества не будет. В Европе идет страшная, непонятная мне война. Зачем? Кому она нужна? Мой муж Иван пожертвовал большую сумму денег на вооружение русской армии и лечение раненых солдат. Сейчас мы едем в Булонский лес кататься верхом. Вечером дома за круглым столом соберутся самые близкие: мой муж, его матушка Лили, баронесса Юлия и я. Наверняка будет торт из французского бисквита, который я больше всего люблю. Я такая счастливая. Сегодня вечером я скажу любимому мужу что-то очень важное».

20 ноября 1915 года.

«Я вновь начала писать свой дневник… С того рокового дня прошло полгода. Я помню только неожиданно громкий гудок клаксона автомобиля. Моя смирная кобылка заржала, встала на дыбы и понеслась, не разбирая пути. Я изо всех сил вцепилась в поводья, что-то закричала… Я очнулась в больнице. Половина моего тела была закована в гипс, я могла двигать руками и немного поворачивать головой. Позже Иван мне рассказал, что я упала с седла, сломала тазобедренную кость, обе ноги в разных местах и самое страшное — я потеряла ребеночка, нашего единственного малыша.

Я не хотела жить. Дважды я хотела задушиться, привязывая полотенце к спинке кровати, ночью разрезала вены, пыталась разбить голову об угол стены. И только Господь Бог спас мою грешную душу. Батюшка протоиерей Георгий проводил со мной много времени. Он убедил меня жить и стремиться к созданию многих добрых дел. Я возражала, что я могу делать, ежели я не двигаюсь? Он отвечал: «Потеряв одну силу, дочь моя, ты обретешь иную, путеводная звезда укажет тебе твой путь».

21 ноября 1919 года.

«Сегодня что-то очень холодно. Посидеть на балконе в инвалидной коляске и полюбоваться красивыми соседними знаниями не получилось. Я вернулась в комнаты и услышала следующий разговор. Мадам Лили громко и визгливо говорила: «Иван, я умоляю Вас отвезти вашу жену графиню Дарью в монастырь. Сестры будет за нею ухаживать лучше любой нашей прислуги. Ваша несчастная жена в молитвах Господу Богу обретет душевный покой. Она будет благодарить вас за этот мужественный поступок. Вы обратитесь в Синод с прошением о разводе. Иван, я уверяю Вас, Вы найдете прекрасную молодую женщину, которая родит вам наследников. Иван, подумайте, Вам нужны наследники. Кому достанется дело, которое создали ваши предки, которые не щадили себя и погибали под палящим африканским солнцем. Ваш дед Петр, и ваш отец Николай Петрович отдали свои жизни ради того, чем Вы сегодня владеете. А Вы не хотите думать о будущем».

Моя свекровь подняла руки к небу, закатила глаза и громко зарыдала.

Иван резкими шагами вошел в гостиную и увидел меня: «Дарья, любимая, Вы все слышали?»

Я, кивнула, мне нечего было ответить. Моя свекровь, мадам Лили, права была, конечно, права.

Николай достал из резного комода, украшенного перламутром, хрустальный графин своего любимого коньяку Карвуазье. Плеснул в граненый стакан и залпом выпил. Он подошел к моему инвалидному креслу, встал на колени. Он целовал мне руки и что-то шептал: «Любимая графиня! Я решил, я поеду в Петербург и найду твоих родственников. Ты помнишь, твой маленький кузен Борис, он славный здоровый мальчик. Теперь он уже взрослый. Он непременно женится, и у него будут дети. Я поеду в Петербург и передам Борису все наследственные документы. Семейное кольцо с алмазом я заверну в тряпицу и положу в железную коробку от монпансье.

Его найдет тот человек, которому кольцо действительно понадобится. И неважно кто это будет, мужчина или женщина. При помощи кольца его необъяснимой силы влияния на людей, мы сохраним наш род на долгие времена. То, что наши потомки сумеют открыть человечеству новые, невообразимые доселе сферы человеческого познания, создадут мир иных, доступных каждому целей, на благо близких и далеких отроков наших! Любовь моя, Вы согласны?»

«Конечно, любимый!»

«Дарья, я боюсь одного, как только я уеду, мадам Лили стащит кольцо, куда бы ты его не запрятала, и снесет на барахолку — за пять медяков. Поэтому, Вам, графиня, невзирая на то, что именно этого я желал бы — больше всего, я Вам кольцо не оставлю ни на миг. Он глубоко вздохнул, грустно посмотрел на жену. Даже из того малого, что у нас осталось, я забираю у тебя вещь, символ, и оставляю взамен надежду.

Простите за резкость к маменьке. Я люблю ее, но она многого не понимает, ее очень поздно начали учить. Главное, она доброты в детстве не видала».

Я заплакала. Я же так люблю тебя, Иван! Как я буду без тебя жить?

Да ты же знаешь, тебе в Россию нельзя, тебя там убьют!

Я рыдала и не находила слов утешения и надежды.

Иван сильно закашлял, достал из кармана носовой платок из белого батиста и приложил к губам. На тонкой ткани я заметила пятна крови. Я об этом догадывалась, но не хотела верить. Мой муж смертельно болен. Иван встал с колен. Было видно, что ему трудно дышать. Он выпил еще коньяку и ушел к себе в кабинет. Я поняла, что он решил все окончательно и начал готовиться к отъезду».

7 января 1920 года.

«Сегодня — Рождество Христово. Я так любила этот чудесный праздник. Рождественская елка, запах хвои, волшебные подарки под елкой. Теперь я ко всему равнодушна. Иван сказал, что через два месяца он отправится в Петербург. Все самые важные документы уже готовы. Они лежат в железной коробке от леденцов-монпансье. Это означает, что я больше никогда не увижу мужа…

Вечером, за чаем, Иван рассказал мне историю своего деда, Петра Афанасьевича Головнина, который происходил из небогатой дворянской семьи уездного городка Осташкова, Тверской губернии. Он рано остался сиротой. После окончания суворовского училища в Санкт-Петербурге его отправили на Кавказ в армию генерала Ермолова.

Петру Головнину было 25 лет. Он служил под началом… Полк квартировался в Кисловодске.

Юная 17-летняя баронесса Юлия фон Берген с матушкой и горничными приехали на воды. Матушка принимала ванны. Очаровательная Юлия гуляла по парку, любовалась горными видами. В альбомчике из плотной серой бумаги она делала чудесные зарисовки живописного, еще молодого парка, мостика «Дамский каприз», колоннады. Вечером на открытой веранде под звуки духового оркестра Юлия танцевала вальс, мазурку с молодыми офицерами расквартированного в Кисловодске полка. Матушка юной баронессы восхищалась своей дочкой и не спускала с нее глаз.

Петр Головнин не мог не влюбиться в прелестную баронессу. Он был красив, смел, благороден, но абсолютно беден. Подпоручик Александр Штольц, однополчанин Петра, уже три года служил на Кавказе. Этого было достаточно для того, чтобы вернуться в Санкт-Петербург под покровительство своего дядюшки, генерала Фридриха Фон Штольца, занять достойное место в ряду придворных офицеров.

Александр Штольц был невысокого росту, весьма кривоног, липкие темные волосы и бледная желтоватая кожа на лице офицера производили на дам весьма неприятное впечатление, они выдавали порочные страсти молодого офицера.

Первопрестольный праздник День Святой Троицы символизировал единство духа и радости жизни. Прекрасная уже летняя природа Северного Кавказа ликовала под горячим южным солнцем. Высокие горы, ледники Эльбруса вдали, буйство цветущих парков и лугов, целебные минеральные источники вселяли надежду и веру в бесконечность и радость жизни. Бал в офицерском собрании обещал быть веселым и увлекательным. Ведь в это время в Кисловодск съезжались дворянские и купеческие семьи южных и поволжских богатых губерний России.

Обедневшая немецкая баронесса имела свою цель — как можно более выгодно выдать дочь замуж за молодого офицера из богатой семьи. То, что Юлия — бесприданница, так это — мелкая канитель. Зато — какая красавица, умна, воспитана, да и фамилия фон Берген известна в лучших домах Европы. Ради столь высокой цели стареющая баронесса с юной дочерью проделала длинный путь из Лефортовской слободы в Москве до далекого, грозного, но романтичного и привлекательного Кавказа.

А сколько восторга и ожидания, романтики и надежд дарили ожидания субботних офицерских балов!

В записной книжечке молодой баронессы Юлии все танцы были расписаны задолго до начала бала. После мазурки с Александром Штольцем следовала полька с Петром Головниным.

Зазвучали звуки мазурки. Александр Штольц подошел к Юлии, поклонился и, слегка дотронувшись до локотка девушки, пригласил ее в круг танцующих. Юлия покраснела, беспомощно улыбнулась и покорно пошла танцевать. Наглый липкий взгляд Штольца, незаметный щипок ниже талии под веселые звуки мазурки вывели Юлию из равновесия. Она побледнела, на ее глазах навернулись слезы. Она подумала: «Нет, я никогда не выйду замуж за это чудовище. Он страшный и омерзительный. Я его боюсь».

Александр увидел смущение девушки и начал громко смеяться. Он крепко держал Юлию за локоть, облизал пересохшие губы и громко на всю залу сказал: «Что баронесса, будете моею? Вам ведь некуда деваться».

Танцующие с интересом стали прислушиваться к интригующему разговору. Кто-то из офицеров ухмылялся, кто-то сочувственно смотрел на девушку. Мазурка закончилась. Юлия в слезах убежала в темноту залы. В углу у колонны, скрестив на груди руки, стоял Петр. Юлия подбежала к нему, уткнулась лицом в плечо молодого офицера. Она безутешно рыдала: «Господин офицер, Петр, ведь вы мне поможете?»

«Что случилось?»

Юлия рыдала: «Он оскорбил меня, маменьку, всех нас. Скажите, за что?»

По бледному лицу текли слезы. Худенькие плечи вздрагивали.

Петр подошел к Александру Штольцу и громко попросил его извиниться перед баронессой фон Берген и мадмуазель Юлией.

Александр Штольц отвернулся и вышел на улицу. Оркестр заиграл польку.

Несколько молодых офицеров, друзей Головнина, подошли к нему. Один из них громко сказал: «Петр, этого дела так оставить нельзя. Я готов быть вашим секундантом…»

На следующее утро возле скалы «Кольцо» состоялась дуэль. Дуэлянты начали сходиться. Штольц выстрелил первым. Промахнулся. Головнин сделал вид, что прицеливается, а сам выстрелил в сторону. В этот момент Штольц, пытаясь избежать пули, сделал шаг влево и попал под выстрел.

8 января 1920 года.

«Подпоручик Петр Головнин Высочайшим Указом был лишен дворянского звания и разжалован в солдаты.

Через год полк, в котором Петр Головнин служил солдатом, был направлен в Кабарду для усмирения непокорных кавказских народов, которые в летнюю пору спускались с гор, грабили и жгли казацкие станицы.

Петр Головнин понимал, что участь солдата, идущего в первой линии отряда навстречу непокорным горцам, предрешена. Лучшее, что могло его ожидать, это быстрая смерть от пули горца. Попасть в плен — означало положение раба и долгое мучительное умирание. Петр очень хотел жить, и поэтому он решил бежать. Темной ночью он пробрался в конюшню, оседлал первого попавшегося коня и поскакал в горы на юг, надеясь добраться до моря. Он скакал наудачу. В плен к горцам он в любом случае попал бы, но он верил судьбу. Две недели ночами он пробирался к намеченной цели. Из Адыгеи, через плато Лаги-Наки на высоте белее двух тысяч метров он увидел море. Он долго шел почти босиком, вел рядом, держа за поводья, измученную кобылу, наконец, вдали увидел рыбацкую деревню Дагомыс. Это случилось после обеда. Петр обогнул небольшую скалу и перед ним открылся потрясающий вид — синее море сверкало в лучах заходящего солнца оранжевым и кроваво-красным цветом. Море через невидимый горизонт уходило в небо.

У Петра перехватило дыхание, перед ним открылась свобода.

Еще два дня он спускался с гор. Лошадь еле передвигалась. Петр пил воду из горных ручьев, собирал ягоды, грибы, иногда приходилось, есть просто траву.

Южные склоны кавказских гор, в отличие от плоскогорья Северного Кавказа, были очень обрывисты, густо заросли тропической растительностью. На каждом шагу путника подстерегают горные водопады, обрывы и дикие звери. До моря оставалось идти совсем немного. Неожиданно уставшая лошадь с разбитыми копытами споткнулась и сорвалась в пропасть. Петр успел ухватиться за пучок лиан, которые в изобилии свисали над тропинкой. Наконец, он сумел разжать руки, сполз на горный уступ. Он был спасен.

Через два дня он оказался на берегу моря в маленькой рыбацкой деревне — Дагомыс. Рыбаки за небольшие деньги на лодке довезли его до Сухума, откуда ходили торговые корабли в Турцию.

В трюме небольшого торгового турецкого парусника Петр добрался до Константинополя. Здесь он нанялся грузчиком на английский корабль, который плыл в Ливерпуль.

В Ливерпуле Петр в портовом пабе познакомился с голландцами, которые сопровождали купцов, привозивших самородки золота, добытые на реке Оранжевой в Южно-Африканской провинции Трансвааль.

Здесь Петр впервые услышал о колонии буров, поселении свободных независимых людей, живущих в процветающем государстве, под горячим африканским солнцем.