Элейн Кейн - Жемчужина Авиньона

Авиньон, Франция, 1147 год.

Катарина де Трай выглянула между массивными зубцами, венчающими стену замка, в надежде получше разглядеть кавалькаду всадников, поднимающихся далеко внизу по узкой извилистой тропе. Легкий ветерок с реки тут же растрепал ее непослушные огненно-рыжие волосы, которые Катарине приходилось так долго и старательно заплетать в косы и укладывать в прическу, посвящая этому занятию несколько часов в день; иногда ей казалось, что упрямые локоны и завитки никогда не подчинятся ее рукам. Недовольно поморщившись, Катарина откинула с лица выбившуюся прядь и, упершись носком изящной туфельки в стену, перегнулась через край, всматриваясь в процессию.

— Ну? — раздался за спиной нетерпеливый голос брата. Жан предоставлял Катарине право рисковать собой, свешиваясь со стены, предпочитая держаться подальше от опасного края. Впрочем, ему было всего десять лет — на два года меньше, чем Катарине — и нрава он был куда менее отчаянного.

— Наверное, это просто путешественники, — с сомнением ответила Катарина, не оставляя, однако, своих попыток разглядеть всадников. Ей так хотелось, чтобы это были крестоносцы, ведь их путь к морю проходил через Авиньон, но до сих пор ни один из рыцарей не попросил пристанища в неприступном замке ее отца, Бернара де Трай. Замок возвышался на крутом скалистом берегу Роны, и, несмотря на призывный блеск его белых известняковых стен и башен, сверкающих в ярких лучах горячего солнца южной Франции, путешественники забредали сюда нечасто.

— Спускайся, Катарина, если это простые путешественники, не стоит на них и смотреть. Уж лучше проверить клетки с моими соколами, чем глядеть, как какие-то старые пилигримы карабкаются в гору.

— Отстань, Жан, — не оборачиваясь, ответила Катарина, отряхивая юбку от известняковой пыли. — В такой чудесный день хорошо побыть на воздухе, к тому же я еще не разглядела их как следует. Ой, смотри! — воскликнула она, указывая вниз. — Они как раз выходят из-за деревьев!

Не в состоянии ждать, пока сестра опишет ему открывшееся перед ней зрелище, Жан отважился посмотреть вниз, выглянув в соседнюю бойницу. Катарина щурилась на ярком весеннем солнце, глядя, как процессия поднимается на вершину холма. Отряд оказался не таким большим, как ей показалось вначале, и, начав считать, Катарина убедилась, что в нем не более двадцати человек. Десять человек ехали на мощных боевых конях, пятеро — на лошадях поменьше, а остальные шли пешком. Хотя незваные гости и были в замке редкостью, она видела достаточно пилигримов, гуляя по окрестным лесам, и знала, что те путешествуют, куда большими группами, сопровождаемыми к тому же женщинами и телегами со скарбом.

Жан издал со своего наблюдательного пункта вопль радости:

— Это рыцари! Наконец-то! — кричал он возбужденно. — Наши первые настоящие крестоносцы!

У Катарины сладко замирало сердце при мысли о том, что это действительно крестоносцы. Всадники были уже прямо под стеной, возле опускной решетки, закрывающей ворота замка, и она могла ясно разглядеть двоих мужчин, возглавлявших отряд. Они сидели верхом на гигантских боевых конях, покрытых белыми попонами с изображением Святого Распятия по бокам.

— Ну же! Ну! — кричал Жан, приплясывая на одном месте от нетерпения. — Я больше не могу ждать, мне так хочется послушать, о чем они будут рассказывать, Катарина. Подумай только, ведь они отправляются в Иерусалим, чтобы воевать с сарацинами!

Темнота центральной башни поглотила умчавшегося вниз Жана, но Катарина не двинулась с места, не в силах лишить себя удовольствия незаметно понаблюдать за рыцарями из своего укрытия. Порыв ветра вновь бросил ей в лицо прядь волос, и когда она, наконец, справилась с ними и взглянула вниз, то обнаружила, что один из крестоносцев смотрит на нее, привлеченный, по-видимому, неожиданным движением между зубцами стены. Смутившись, Катарина отпрянула от края, однако через несколько мгновений любопытство взяло верх над смущением, и она снова рискнула посмотреть вниз. Рыцарь продолжал смотреть на нее и, когда ее головка показалась над краем стены, широко улыбнулся и слегка поклонился. Не успев осознать что делает, Катарина показала ему язык, после чего, совершенно уже смущенная, помчалась в свои покои, досадуя на себя за неучтивость.

— Куда это ты смотришь? — Теренс проследил за взглядом брата, смотревшего на верхушку донжона[1]. — Не может быть, чтобы ты опасался ловушки. Нас уверили, что Бернар де Трай — честный и порядочный человек.

— Никаких ловушек, брат, — усмехнулся Хью Вунэ. — Просто ребенок, причем, похоже, весьма дурного нрава. Наверняка это кто-то из детей графа, тем более, что нам говорили, что их у него изрядное количество.

— Верно, — согласился Теренс. — Нам еще говорили, что они весьма своенравны — слишком учены, но совсем невоспитанны и недисциплинированны.

— Учены? — удивленно взглянул на брата Хью. — Неужели все дети графа готовятся к принятию сана?

Теренс пожал плечами:

— Не знаю, что еще может заставить человека дать образование своим детям. Если бы наш отец не выбрал для меня этот путь, я был бы не умнее рукоятки боевого топора.

Хью поморщился при словах брата.

— Судьба благосклонна к тебе, Теренс, — ты грамотен и у тебя есть призвание. Те из нас, кто не обладает ни одним, ни вторым, имеют основание завидовать тебе.

— Ты, конечно же, шутишь. Во всей Франции не сыскать человека, владеющего двуручным мечом и копьем так же хорошо, как ты. Какой еще Божьей милости ты ждешь?

— Да, ты прав, я умею хорошо драться, но я не чувствую призвания ни к чему. — Хью в отчаянии опустил голову. — Просто не чувствую.

Младший брат с досадой посмотрел на него:

— Слова Адели по-прежнему не дают тебе покоя.

— Но ведь это же, правда!

Теренс не ответил, понимая, что словами сейчас он ничего не смог бы доказать. Если бы не Адель с ее вечными укорами, они с братом сейчас не были бы в десяти днях езды от дома, направляясь в Константинополь, а оттуда в Иерусалим. Именно Адель решила, что взятие Эдессы — вполне достаточный повод для того, чтобы им отправиться в крестовый поход. Она была уверена, что полное опасностей приключение поможет Хью обрести душевное спокойствие и разрешить, наконец, все сомнения, бередившие его мятущуюся душу. Теренс же считал все это предприятие не более чем бессмысленным походом через весь континент, будучи уверенным в том, что все метания брата происходили по одной-единственной причине — душа Хью жаждала любви.

Хью терпеливо подождал, пока железная решетка, закрывающая ворота, поднимется, и направил своего коня во внутренний двор. Для встречи рыцарей во дворе собралось довольно много народа, однако среди встречающих Хью не обнаружил рыжеволосого бесенка, поприветствовавшего его со стены таким своеобразным способом. Встречающих возглавлял сам Бернар де Трай, и Хью обнаружил, что граф Авиньонский именно таков, каким его описывали. Жилистый и подвижный, он, однако, держался с подобающим его положению достоинством, а в глазах его сверкали искорки спокойного веселья, коим обладает человек, умудренный и живущий в ладу с миром и с самим собой.

Отдав распоряжения по поводу того, где разместить лошадей и слуг, Бернар де Трай пригласил Хью и Теренса в Большой Холл[2]. Войдя в здание, они оказались в огромном зале, который показался Хью самым чистым из всех, которые ему приходилось видеть. Выложенный плитами пол был покрыт свежими тростниковыми циновками: разлитый в воздухе аромат свежих весенних цветов, в изобилии разбросанных по полу, смешивался со сладким запахом клевера, доносившимся с окрестных лугов. Пестрые флаги свешивались с замысловато изогнутых стропил, а длинные деревянные столы и скамейки терпко пахли сосновой смолой.

— Вы можете жить у меня столько, сколько вам будет угодно, — предложил граф. — Много воды утекло с тех пор, как мы с Маргаритой принимали гостей. Отсутствие развлечений — вот единственный недостаток этого прекрасного места, — продолжал он, направляясь к огромному очагу, в котором круглый год пылал жаркий огонь. — У редкого путешественника хватает духу взобраться к нам на гору. А теперь, благородные рыцари, — граф сделал приглашающий жест, — позвольте представить вам графиню де Трай и детей.

Собравшиеся у очага могли, пожалуй, составить небольшой отряд, подумал Хью, когда ему были представлены домочадцы графа. Старшему ребенку было около четырнадцати, а младший был совсем еще крошкой. Хью насчитал восемь детей, однако де Трай заметил, что еще двое его сыновей стали оруженосцами и теперь, естественно, живут у своих рыцарей. Среди детей, однако, не было никого с рыжими волосами, и Хью уже начал подозревать, не сыграли ли с ним шутку яркое солнце и усталость от долгого перехода, когда послышался легкий топот чьих-то маленьких ножек.

— А это, — с гордостью объявил граф, — моя старшая дочь, Катарина. Она поможет вам принять ванну.

Хью заметил, как девочка в изумлении открыла рот, но тут же овладела собой. Он притворно кашлянул, скрывая усмешку, и, опустившись на одно колено, поцеловал ей руку:

— Почту за честь принять вашу помощь.

Когда он снова взглянул на нее, лицо девочки было под стать ее волосам, вся она горела от смущения, однако графиня была явно польщена тем, какую учтивость проявляет Хью по отношению к ее дочери.

— Мсье Вунэ, — обратилась к нему Маргарита де Трай, — мы совсем замучили вас этими церемониями, позвольте нам с Катариной помочь вам и вашему брату. Полагаю, вы не откажетесь принять ванну и освежиться.

Хью согласно кивнул:

— Мы действительно очень устали и голодны, моя госпожа, и весьма признательны вам за заботу и внимание.

Не произнеся больше ни слова, Маргарита де Трай, чопорно сложив руки, с достоинством направилась к выходу из Большого Холла, не оставив Катарине иного выбора, как только последовать за ней.

Поднимаясь вслед за матерью по крутой лестнице, ведущей в покои второго этажа, Катарина успела услышать, как гости просят прощения у ее отца за то, что им придется на некоторое время его покинуть.

В отличие от матери, которая спокойно собиралась приступить к своим обязанностям, Катарина пребывала в волнении от предстоящего ей испытания. Конечно, она была обучена тому, что ей надлежало исполнить, однако до настоящего момента все ее познания в этой области были чисто теоретическими. Поскольку гости, особенно такие знатные, нечасто посещали Авиньон, обычай прислуживания рыцарю казался Катарине чем-то далеким и нереальным. Впрочем, сейчас она вполне отдавала себе отчет в том, что должна будет доказать, что хорошо усвоила преподанные ей уроки.

Когда они с матерью были уже на галерее, проходящей над залом, Катарина отважилась бросить через плечо взгляд на рыцарей, которые следовали за ними на расстоянии шагов двадцати. Тот из двоих, что был повыше ростом, — который видел ее на парапете и потом поцеловал ей руку — поймал взгляд Катарины и вопросительно поднял бровь. Девочка резко отвернулась, мучительно пытаясь хоть теперь не залиться краской.

Наконец мать с дочерью оказались в гостевых покоях, где стояла огромная дубовая кровать под балдахином из роскошной парчовой ткани изумрудного цвета, расшитой серебром. Стены были обиты той же материей, что придавало большой комнате уютный и богатый вид. Главным достоинством комнаты было большое окно из настоящего стекла, которое родители Катарины приобрели за очень большие деньги еще до того, как родились ее старшие братья. Комнату всегда держали в чистоте и порядке на случай приезда неожиданных гостей.

Сейчас ее освещали дюжина толстых свечей и три факела, укрепленных на стенах. Огонь потрескивал в большом очаге, а огромный бронзовый чан для купания был установлен в центре комнаты.

Маргарита де Трай прочистила горло и обернулась к Катарине:

— Будь внимательной дочка.

Отступив в сторону, она внимательно наблюдала, как двое слуг вносят в комнату четыре больших ведра воды.

— Я буду прислуживать старшему из господ Вунэ, а ты, Катарина, проследи, чтобы все необходимое было у младшего.

— А кто из них младший?

Мать мягко улыбнулась и покачала головой, дивясь всегдашней дочкиной невнимательности:

— Он поменьше ростом, да и волосы у него потемнее. Мсье Теренс.

Катарина кивнула и прикусила губу:

— Надеюсь, что справлюсь не хуже вас, матушка.

— Я уверена, что ты не осрамишь меня, моя дорогая.

Девочка благодарно улыбнулась матери, которая уже обернулась к входящим в комнату гостям.

— Мсье Теренс, — обратилась Маргарита к младшему брату, — если вы последуете за моей: дочерью, она покажет вам вашу комнату и проследит, чтобы у вас было все необходимое.