Иногда ему казалось, что он сам ведет себя, как ребенок. Он уже никогда не сможет жить так, как живет большинство людей, и обходиться без нее по восемь или десять часов в день. Ему необходимо постоянно быть рядом с нею, тешить себя тем, что она любит его.

Джек расстегнул ее красную хлопчатобумажную блузку и медленно провел руками по спине. На ней были прелестные шорты, которые изумительно подчеркивали красоту ног. Он положил руки ей на бедра, не спеша погладил по ягодицам, сжимая мягкую, упругую плоть. Она опять застонала, обмякла и прильнула к нему, боясь упасть.

Он осыпал ее поцелуями с головы до ног, чувствуя, что она нуждалась в нем, и это придавало ему уверенности.

— Я знаю, знаю, — говорил он, глядя на нее, хотя не имел ни малейшего представления, как помочь ей. — Джоан, посмотри туда… — Он кивнул на горизонт. — Знаешь, что там?

В зеленых глазах Джоан засветилась надежда: «Что?» В глубине души она понимала, что ключом к решению мучившего ее вопроса владел Джек и что только он был в состоянии помочь ей вновь обрести силу и поверить в себя. Она ждала от него слов, которые положат конец ее замешательству.

— Греция, — ответил он. Она вырвалась из его рук.

— Греция?

Он что, сошел с ума? Какой такой таинственный смысл был в его ответе? Джоан расстроилась еще больше. Никакой романтики. Она забыла, что Джек был реалистом.

— Да, Миконос, Родос, Парфенон…

Это обязательно сделает ее счастливой. Подумать только, они смогут увидеть древние места, которые послужат для нее источником вдохновения, опять заставят работать мысль, дадут новый толчок к творчеству. Ему хотелось вновь увидеть огонь в ее глазах, он совершенно терялся, когда видел потухший взор Джоан.

— Мне казалось, ты говорил, что мы вернемся в Нью-Йорк на время.

— Да.., в конце лета. Разве мы не договорились? О чем она думает? О Нью-Йорке? Ей хочется домой, она скучает? Может быть, ей не терпится увидеть сестру? Он надеялся, что она стремится в Нью-Йорк из-за какого-нибудь пустяка.

Джоан отстранилась от него и взяла бутылочку со средством против загара. Согласие на поездку в Грецию равносильно гибели Помпеи. Ей захотелось немедленно покинуть эту яхту, спрятаться от этого солнца. Она желала…

— Я не хочу, не могу больше ждать. Мне не нужны ни Греция, ни Родос. Я не расположена в настоящий момент созерцать живописные руины. Джек, время стремительно летит. Неужели мы не можем заняться чем-то более стоящим?

— Чем? Чем еще? Только представь себе, мы отправимся на «Анджелине» на греческие острова, увидим Парфенон… Понимаешь — Парфенон! Кто знает, сколько времени он еще простоит?

Почему она не понимает его и не чувствует того же, что и он? Это же так просто — относиться к жизни легко и воспринимать ее такой, какова она есть. Он был счастлив, что она рядом и что они вместе могут наслаждаться дивными местами, путешествуя по всему миру. Но для Джоан этого было недостаточно. Ее преследовало ощущение, что она кружится на карусели и не может остановиться. Она жила его интересами, привычками, желаниями, смотрела на мир его глазами, теряя себя и свою индивидуальность.

— Все это великолепно, но мне нужна передышка на берегу или что-то в этом роде. Продолжительный отпуск на берегу. Дело в том, что я надеялась во время плавания закончить книгу, но у меня ничего не получается. Я в тупике и ничего не могу придумать.

Конечно, он все понимал. У нее были обязательства перед издателем. Миллионы читателей ждали выхода очередного романа Джоан Уайлдер. Они зависели от нее, рассчитывали на нее, а получалось, что она их всех подводит. У Джека было иное представление о мере ответственности. Он жил так, словно все свое носил с собой, и как только что-то взбредало ему в голову, он тут же на всех парусах отправлялся бороздить синюю гладь морей и океанов. Возможно, именно с этим Джоан и не могла примириться.

Он был обязан понять ее, но не мог. Джека не покидало ощущение, что перемена в их отношениях произошла с тех пор.., с каких же это пор? И какая перемена? Он ломал голову, пытаясь понять, что повлияло на Джоан.

Она выглядела такой счастливой в начале их путешествия, когда они посещали места, о которых она лишь читала когда-то. Он тоже был счастлив, открывая перед ней мир. Это было, как сказочный сон, их общий сон, разве не так?

— Я думал, тебе хотелось попутешествовать вместе со мной по свету.

— Да, хотелось. Но нельзя же все увидеть за одну неделю. У меня все смешалось и перепуталось — экзотические порты, роскошные приемы, живописные закаты.

Джек не верил своим ушам! В Лиссабоне у нее было совсем другое настроение. Он никогда не забудет ночь отплытия. В минуты близости ему казалось, что они совершали полет на Луну и обратно. А теперь было очевидно, что они настроены на совершенно разные волны. У Джека было такое чувство, будто его вывернули наизнанку, будто Джоан выхватила оружие и выстрелила в него. Уж лучше бы она его действительно застрелила

— больнее не будет. Ему хотелось встряхнуть ее, привести в чувство. Почему она больше не чувствует себя счастливой, как это бывало прежде? Он знал это наверняка, потому что она не раз говорила об этом. Что же случилось, почему она так переменилась?

Джек стал копаться в памяти, стараясь припомнить хоть один эпизод, который приоткрыл бы завесу. Они ели дары моря в местных прибрежных кафе и бродили, взбираясь и петляя по крутым, уходящим вверх улочкам, таким узким, что по ним не могла проехать машина. Они танцевали на площади около дворца Белем, где сочеталась браком юная пара. Джоан была очень красива в тот день. Он купил ей белую кружевную мантилью. Помнится, он даже сказал, что мантилья напоминает свадебную фату. Он вспомнил, что, посмотрев на Джоан, был поражен ее печальным взглядом.

Да! Именно тогда! Она не была счастлива в Лиссабоне, она была грустна. Он не донимал ее расспросами, а сама она ничего не говорила. Теперь, размышляя обо всем пережитом, он понял, что Джоан изменилась после отплытия из Португалии.

В разговорах Джоан никогда не касалась многих тем, в частности никогда не говорила о браке. Он тоже хранил молчание, хотя на этот счет у него были свои соображения. В прошлом, когда у него появлялись серьезные намерения относительно какой-либо девушки, она или удирала от него в горы, или начинала перевоспитывать его. Ему не хотелось пережить то же самое с Джоан — пусть их роман длится вечно. Не к чему спешить и принимать какие-либо решения. Они прекрасно проводили время — так ему казалось, во всяком случае, и она с удовольствием принимала его правила игры. Если он хотел поднять якорь, она не возражала, никогда не спорила, и он думал, что так и надо. Он был уверен, что все делал ради ее удовольствия.

Сегодня, когда Джоан рассказывала о сцене свадьбы в романе, она впервые произнесла это слово в его присутствии. Он был страшно растерян, когда отвечал ей. В тот момент он почувствовал себя загнанным в ловушку и испугался: отвечал, как бы защищаясь. И теперь, когда он смотрел на нее, слушал, то чувствовал, как вокруг него опять вырастает защитная броня. Черт! Она не на шутку перепугала его.

— Да, тяжелая работа, — ответил он, стараясь скрыть неуверенность в голосе.

— Джек, это.., это и много, и мало. Это… Она не верила своим собственным словам, своим чувствам. Произошло что-то непоправимое, чего она не понимала. Ей не хватало чего-то, что она не могла получить. Ей нужен был четкий курс, направление. Она была не в состоянии и дальше бесцельно плавать, заходя то в один порт, то в другой, не имея даже таможенного пропуска, в котором фиксируется время и маршрут.

Джоан сама не верила своим словам о том, что по горло сыта этой экзотикой. Она собрала достаточно материала для новых сюжетов, которых хватило бы на три жизни, но теперь ощущала потребность исследовать мир на бумаге, а не сидя на носу яхты. Разве не в этом смысл жизни: совершенствование через самовыражение? Ее таланту нужен выход, и она чувствовала определенные обязательства перед читателями.

— Мало?

В полной тишине слова Джека прозвучали резко. О чем она говорит? Почему быть с ним — мало для нее? Может быть, все это время он жил с сумасшедшей? Ради нее он был готов на все. Из-за нее он чуть жизни не лишился в Колумбии. Они плыли туда, куда она хотела. Может быть, все писатели такие сумасшедшие? Возможно, она желала того, чего вообще не существовало.

Джоан отвернулась от него. Он знал, что это — дурной знак. Так больше не могло продолжаться, он должен был положить этому конец, должен был сделать все, чтобы вернуть ее. Но как?

— Это.., это… — бормотала она, чувствуя, что вот-вот расплачется. Как ему объяснить все так, чтобы он не почувствовал себя виноватым? Ведь проблема была не в Джеке, а в ней самой. Это она переживала творческий кризис, а не он, черт возьми! Джоан совершенно запуталась. Она дрожала и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Что это? — решительно спросил Джек уже на повышенных тонах от одолевавших его страхов. — Разве ты не этого хотела?

Джек шагнул в сторону, чтобы видеть ее лицо. Он показал на залив, «Анджелину» и, наконец, на себя. Неужели она может отказаться от всего этого?

— Ты получила, что хотела, а теперь отказываешься от того, что имеешь?

Он запнулся — не слишком ли он давит на нее? Может быть, нужны другие слова? Он всегда спотыкался в подобных ситуациях, пытаясь подавить гнев, вместо того, чтобы дать ему выход. Но ему необходимо было знать, любит ли она его.

— Работа — вот что для меня главное. Я должна писать серьезные вещи вместо… Я хочу сказать: сколько женщина может писать приключенческие и любовные романы? — Джоан понимала, что жизнь, населенная выдуманными персонажами, больше не удовлетворяла ее. Она хотела писать о реальных людях, реальных героях.

Она облокотилась на ограждение и посмотрела вниз, на то место, куда бросила свою машинку. Может быть, ей вообще не стоит больше писать?..

Неожиданно перед ее лицом вырос огромный, сказочной красоты букет роз.

— Мисс Уайлдер? — услышала она голос, говоривший с очень сильным акцентом.

В сверкающем бело-голубом катере из стеклопластика стоял огромный неуклюжий араб в тунике и тюрбане. Его кожа цвета красного дерева мерцала в лучах заходящего солнца. Через все лицо от виска до подбородка шел широкий шрам. Джоан успела заметить, что его туфли, одежда и драгоценности стоили огромных денег. Почему же, в таком случае, он не воспользовался услугами пластической хирургии? Любой состоятельный обитатель Монте-Карло — и не с таким страшным рубцом — давно бы уже сделал это.

— Белые розы из священного сада, — сказал араб. Джек спросил сдавленным голосом:

— Священного сада? Чьего?

Араб показал на берег. Больше он не произнес ни слова, не сделал ни единого жеста, а водитель неожиданно включил мотор. Араб по-прежнему стоял в катере и, удаляясь, не сводил глаз с Джека и Джоан.

Джоан осмотрела прибрежные скалы. Там, утопающее в зелени деревьев, буйно цветущих вьющихся растений и продуманно рассаженных однолетников, возвышалось величественное здание из белого камня. В его затемненных, отливающих бронзой стеклах отражалось заходящее солнце, отчего казалось, что склон холма охвачен пламенем. Наверху, на искусно огороженном балконе роскошного покоя, выходившего окнами на крышу, стояла одинокая фигура. Джоан, прикрыв рукой глаза от солнца, разглядела лишь, что на человеке был тюрбан и длинные, ниспадающие до пола одежды. Это тоже был араб. Она посмотрела на розы, потом снова перевела взгляд на человека, но тот уже исчез. Все было на удивление странно и очень романтично.

Отметив про себя, что она слишком увлекается романтикой, Джоан быстро открыла карточку.

Джек заглянул ей через плечо и прочитал: «Увидимся сегодня вечером.., в подходящий момент». Сегодня вечером? Он взглянул на Джоан, которая, казалось, впала в транс. Она никогда раньше не видела этого человека, но уже была заинтригована. Джек чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. «Ну нет», — подумал он. Любовная лодка всего лишь накренилась, но не перевернулась. Джоан любит его. Ему нечего опасаться — он посмотрел на скалу — какого-то нефтяного шейха.

— Должно быть, это один из тех, кто приглашен на мой вечер, — сказала Джоан, находя единственно возможное объяснение.

— Но вечер будет, лишь в следующий вторник, — сказал Джек, предполагая худшее.

— А это уже сегодня! — ответила она и ушла, понимая, что теперь они получат таможенный пропуск.

Глава 3

В середине прошлого столетия тогдашний правитель крошечного княжества Монако Карл III был поставлен перед дилеммой. По договору с Францией княжество уступало ей большую часть своей территории и львиную долю доходов, по существу соглашаясь на французский протекторат. У Карла III остался совсем маленький участок земли, но он был потрясающе красив и живописен. Для привлечения в свою страну иностранцев, где, как он надеялся, они будут охотно оставлять деньги, князь решил построить самое роскошное в мире казино, которое выкачивало бы из игроков сумасшедшие суммы. В своих планах он пошел еще дальше и вокруг комплекса казино Монте-Карло разбил постоянно цветущие парки, а также возвел великолепные и очень дорогие отели.