Элизабет Лоуэлл - Жемчужная бухта

– Продолжайте говорить, – прошептал он. Ханна набрала в легкие воздух, будто собиралась нырнуть.

– Даже во время посева раковины и сбора урожая мы постоянно переворачиваем все в клетках.

Арчер кивнул. Ханна не сомневалась, что он слушает, но вовсе не ее болтовню.

Глаза у него были как у хищника.

Потом она услышала шорох в эллинге, к которому стояла спиной, и ее моментально сковал леденящий ужас.

– Спокойно, – тихо произнес Арчер.

– Там…

– Знаю. Поговорите со мной. Расскажите мне еще о «Жемчужной бухте», или я должен буду вас поцеловать. Мы должны как-то оправдать свое присутствие здесь. Решайте.

Ханна осознала сразу две вещи. Во-первых, Арчер знал, что в эллинге кто-то есть, поэтому велел ей говорить о «Жемчужной бухте». Во-вторых, от мысли о поцелуе ее бросило в жар, который прогнал страх. Она напомнила себе, что еще один Лэн ей не нужен, однако поцелуя очень хотела.

«Я сумасшедшая. Полностью выжила из ума!»

Ханна глубоко вздохнула и начала быстро тараторить:

– Мы переворачиваем раковины, чтобы увеличить наши шансы на получение круглых жемчужин. Чистим раковины от всего, что к ним прилипает. В октябре перемещаем плоты, чтобы температура воды оставалась близкой к идеальной.

– Какого размера плоты?

– Стандартные.

Арчер выразительно посмотрел на нее (мол, продолжение разговора или поцелуи), и Ханна торопливо сказала:

– Плот состоит из десяти частей, каждая примерно двадцать на двадцать футов, имеет сто отдельных корзин, где размещена в общей сложности тысяча жемчужниц. Плоты удерживаются на месте якорями, а не тонут благодаря металлическим цилиндрам-поплавкам.

– Весьма квалифицированно. – Арчер был разочарован, что Ханна предпочла разговор, но так даже лучше. Он с трудом заставил себя посмотреть на эллинг. – Вы кормите жемчужниц?

– Это делает за нас океан.

Вот почему жемчужницы западного побережья большие, они получают много питательных веществ из соленой воды. Он улыбнулся, сверкнув в темноте зубами.

Ханна подумала о поцелуе, который отвергла, но решила, что не жалеет об этом.

– Посеянные жемчужницы около месяца отдыхают, потом мы отсаживаем уцелевшие для дальнейшего роста.

– Уцелевшие? Вы много теряете?

– Норма двадцать – тридцать процентов, однако потери «Жемчужной бухты» примерно одиннадцать процентов. Коко с Томом очень умелые работники и чрезвычайно редко повреждают крошечную горошину, которая живет внутри раковины.

– Итак, вы посеяли. Что дальше?

– Молитва, – отрезала Ханна. – Моллюски скорее отвергнут инородные тела, чем произведут жемчужины, поэтому мы кладем внутрь крошечные частички ткани донорского моллюска нужного цвета. Ткань помещается около зародыша и…

– Вы забыли про меня. Цвет?

Как же, забудешь тут, если он, прищурившись, рассматривает что-то у нее за спиной.

– Цвет жемчужины отражает внутренний цвет раковины, – сказала она дрогнувшим от страха голосом. – Одни моллюски производят серебристо-белые жемчужины, другие – розовые, третьи – золотистые, черные и так далее. Мантия, то есть внешняя поверхность живой жемчужницы, – это перламутровая фабрика. Если внутренняя поверхность розовая, то и жемчужина получится розовой. Лэн производил некоторые биогенетические опыты с мантией и…

– Все ясно, – оборвал ее Арчер, уводя от опасной темы. – Итак, мы имеем зародыш и кусочек мантии, который фактически определяет цвет жемчужин.

– Да, – пробормотала Ханна, – Большинство людей теряют около двадцати процентов, мы только семь.

– Хорошие руки?

– Лучшие.

Арчер усомнился. Вряд ли даже фантастически умелый работник, хорошо знакомый с техникой своего дела, мог снизять потери с двадцати процентов до семи. Правда, «Жемчужная бухта» производит больше жемчуга, чем другие подобные фермы, но… Ханна, конечно, не лжет, она, видимо, чего-то не знает, Лэн просто задурил ей голову. Там, откуда он приехал, ложь необходима для выживания.

– И качество жемчужин у нас всегда неплохое. Брак меньше шести процентов. Лэн постоянно работал над этим и все равно считал, что показатели недостаточно хорошие.

Арчер рассеянно кивнул, глядя мимо нее. Ханна попыталась вспомнить, о чем бы еще сказать.

– Район выращивания, – тихо подсказал он.

– О, да… Выращивание. Клетки висят на длинных веревках, там моллюски свободно растут, пока мы вылавливаем дикие жемчужницы. В январе и феврале.

– Дикие жемчужницы. – Он улыбнулся. – Вы сказали это так, словно должны гнаться за ними и бросать лассо.

– Почти, – засмеялась Ханна. – Мужчины тянут за кораблем длинные веревки, не достающие несколько футов до дна. Хитрость в том, чтобы не поднимать их слишком высоко и увидеть дикую раковину, ведь жемчужница может посоперничать в искусстве маскировки с хамелеоном. А если веревка слишком низко, то взбалтывается ил, и тогда вообще ничего не видно.

– То есть вы просто выходите в море и хватаете, что сможете?

– Нет. – Ханна перестала смеяться. – Правительство разрешает фермерам вылавливать определенное количество диких жемчужниц и выращивать определенное количество домашних. Некоторым это количество увеличивают в соответствии с формулой, известной лишь правительству.

– Политические махинации.

– Но это же правительство.

– Получается, что разрешения на отлов могут быть использованы в качестве кнута или пряника.

– Чиновники это отрицают.

– У «Жемчужной бухты» были трудности с получением разрешения на отлов диких жемчужниц? – спросил Арчер.

– Мы зарабатывали очень мало, иной раз не хватало даже на жизнь. О выращивании речь идти не могла. Вот почему Лэн искал другие пути.

– Почему правительство мешало вам?

– Они думали, что Лэн утаивал лучшие жемчужины и продавал их сам, минуя австралийско-японский картель.

Арчер пожалел, что затронул эту тему, но прервать разговор или вдруг перевести на другое – значит вызвать подозрение у того, кто их подслушивал.

– Он действительно так поступал? – Арчер сжал ей руку: будьте осторожны!

– Нет.

Он тут же ослабил хватку.

– Правительства всегда подозрительны.

– У них имелись основания. На продажу шло меньше половины наших раковин, остальные были экспериментальными. Эксперименты чаще проваливались.

– А как вы поступаете с дикими раковинами? – спросил Арчер, чтобы перейти к безопасной теме.

– Позволяем им «отдыхать» месяц или два, прежде чем поместить их на новое место. За раковинами нужно присматривать, чистить их. А посеянные год назад просвечиваются рентгеновскими лучами, мы должны увидеть, отторгнута ли бусинка. Если да, мы сеем опять.

– Одна раковина, одна бусинка, одна жемчужина?

– Некоторые фермеры используют несколько бусинок, но результат почти всегда хуже.

– Почему?

– Японцы занимались этим. – Ханна ощущала легкое прикосновение его рук, и голос у нее сорвался. – Они действительно могли вырастить в одной раковине несколько жемчужин, однако все низкого качества. В одной раковине невозможно вырастить хотя бы пару отборных жемчужин. Только одну. Иначе то перламутр оказывается слишком тонким, то бусинки отторгаются. Над этой проблемой работали и Лэн, и правительство. Никто не добился успеха.

– Итак, вы вылавливаете дикую устрицу, холите ее, сеете. Что дальше?

– В конце марта – начале апреля вода перед наступлением зимы спадает, и раковины отдыхают. В это время проходит техосмотр приборов, тщательно проверяется оборудование плотов. В мае чистятся раковины. Мы переворачиваем их, готовимся к сбору урожая, а в июне начинаем собирать. Таков полный цикл.

– Да, расслабляться некогда.

– Так и есть.

– Вам нравится?

Ханна пожала плечами. Это была ее жизнь.

– Выращивание жемчуга – нелегкая работа, но она дает мне возможность не сойти с ума. И пожалуй, нравится.

Арчер заметил, как дрогнул у нее голос, почувствовал, как напряглись под его пальцами ее руки. Ему захотелось прижать Ханну к себе, обнять, успокоить и наконец поцеловать.

Но он только посмотрел на эллинг, где кто-то прятался и теперь осторожно двигался прочь, видимо, считая, что их голоса покроют все звуки.

Арчер слышал подобное вороватое шарканье уже много раз во многих местах, где насилие кралось в тени цивилизации. Он поклялся не возвращаться туда.

И вернулся.

Полный цикл.

– Покажите мне эллинг, где окупалась ваша тяжелая работа.

Взглянув на него, Ханна быстро отвернулась. Она услышала голос Лэна, голос из ее ночных кошмаров, абсолютно равнодушный, лишенный каких бы то ни было человеческих эмоций. Она споткнулась, но удержала равновесие и поспешила дальше. Оглядываться не имело смысла, она знала, что Арчер идет за ней. Он как Лэн. Ничто не отвратит его от того, чего он хочет.

Ему нужен убийца Лэна, а не его вдова.

Ханна усмехнулась. Вот бы сейчас применить метод Коко: толкнуть Арчера на землю, прыгнуть на него сверху, а потом отряхнуться и как ни в чем не бывало продолжить разговор, прерванный нетерпеливым желанием. Увы, она не беззаботная таитянка и всегда была женщиной, у которой только один мужчина. Это ее выбор, поэтому нужно смириться. Она заплатила за побег из бразильского леса своей невинностью. Поначалу секс был источником захватывающих ощущений, но имел и другую сторону. Грязную.

Ханна опять споткнулась, теперь о сломанную доску, и укорила себя за то, что не догадалась взять фонарик.

– К чему такая спешка? – поинтересовался Арчер. Она вдруг осознала, что почти бежит в темноте к разрушенному эллингу, будто ее преследуют совершенные в жизни ошибки.

Она замедлила шаг.

– Здесь была дверь. – Ханна указала на пролом в стене.

Арчер прикинул расстояние от эллинга до того места, где они нашли погнутую стальную дверь. Немалое.

– Буря и впрямь была ужасной, – заметил он.

– Да, такой мне еще не доводилось видеть. Правда, видеть не то слово. Когда начался ливень, я не могла ничего рассмотреть. Но могла чувствовать. Дом содрогался и раскачивался, словно таитянский танцор.

Ханна вошла в пролом, бывший когда-то дверью, и хотя большая часть крыши и один угол отсутствовали, она почувствовала себя как в гробу.

Снова приступ клаустрофобии. Она замерла, не в силах идти дальше.

Однако Арчер принял ее внезапную остановку за сигнал опасности, а потому шагнул вперед, загородив ее собою и изготовившись к любой неожиданности. Темнота. Ни шороха.

– Все в порядке, – сказала Ханна, поняв его поведение.

– Черт побери, вы застыли, как подстреленная.

– Нет. После смерти Лэна у меня клаустрофобия.

Арчер мгновенно представил то, о чем она не сказала вслух. Пережитого ею за несколько дней хватило бы другим на всю жизнь. Страшная буря, раздавившая «Жемчужную бухту», гибель Лэна, поиски трупа, уверенность, что убийца покончит и с ней, как с ее мужем, если узнает про ее неосведомленность о выращивании экспериментальных жемчужин.

– Продержитесь здесь еще несколько минут? – тихо спросил Арчер.

– Конечно.

Она всегда делала то, что от нее требовалось. Арчер погладил ее по щеке и сразу отступил во тьму. Луч фонарика пробивался сквозь тропическую ночь, и, чего бы он ни коснулся, все было поломано, разбито, испорчено водой.

– Опишите, как выглядел эллинг до бури.

Ханна вздохнула.

– Дверь была только одна. Столы с подносами жемчуга шли к центру прохода. Жемчужины сортировались по форме, цвету, размеру и поверхности. По цвету мы обычно сортируем при естественном освещении. Для определения жемчужин высшего качества используются флюоресцентные лампы. Свет, конечно, отраженный. Для жемчуга прямой свет не подходит, он не выявляет, а скрывает недостатки.

– Где вы работали? – спросил Арчер.

– Вон там. – Изящная кисть Ханны перерезала на миг луч фонарика. – Там были окна, вернее, сетки от насекомых. Я работала с лучшими жемчужинами, подбирая цвета для ожерелий, брошей или браслетов.

– Их где-нибудь запирали на ночь?

– Да.

– Где?

– Там.

Взяв его руку, она направила луч к обрушившейся крыше. Арчер присвистнул: бетонный каркас, металлические стены, механические замки, массивные ручки на всех запирающихся дверцах. Примерно десять футов высоты. Даже в разрушенном состоянии с разбросанными по полу ящиками сейф выглядел устрашающе, словно банковский подвал.

– Это адский запирающийся сундук.

– Лэн не отличался доверчивостью, – усмехнулась Ханна.

– Полагаю, во время бури жемчужины находились в ящиках?

– Не все. Даже не большая часть. Видимо, они рассыпались по всему эллингу.

– Вас здесь не было?

– Нет. Лэн всех выгнал, запер дверь и занялся своим обычным делом.

– То есть?

Ханна вздохнула. Как она могла объяснить в нескольких словах поступки мужа, которого не сумела понять за десять лет брака?