— Будь доволен тем, что я не водила тебя взад-вперед по одной и той же дорожке, — отвечала она весело, — потому что тогда у тебя не осталось бы ни одного шанса отыскать обратный путь.

— Хм, — он по-птичьи вытянул голову. У чего с детства была такая привычка. — Не будь слишком самоуверенной, но делай что хочешь.

— Ладно, посмотрим. Но ключей к разгадке ты от меня не получишь.

Она взяла его за руку и повела. Замечательно было находиться с ним наедине среди высокой зеленой живой изгороди. Вверху — ясное голубое небо, внизу — их тени на покрытых гравием дорожках. Прошлой ночью она никак не могла уснуть, вспоминая тот поцелуй, которым они обменялись во время танца, его губы, прерывистое дыхание. В свете свечей она смотрела на свое отражение в зеркале, как будто этот поцелуй должен был оставить некий след на ее губах. Но единственно, что привлекало ее внимание, это сверкающие необычным блеском глаза. Прежде чем вернуться в свою комнату, она шепотом поблагодарила Мэри за то, что та выбрала именно этот старинный танец, который заканчивался поцелуем.

— Сейчас мы находимся в центре лабиринта, — объявила она с издевкой в голосе, — обратный путь ты должен найти сам.

Отпустив его руку, она бросилась бегом по дорожке, ведущей к пятачку, где стояла восьмиугольная каменная скамья.

— Подожди! Куда же ты убежала?

Она, едва сдерживая смех, постояла за кустами, ожидая, что он вот-вот начнет тыкаться туда и сюда. Девушка затаила дыхание, но было уже слишком поздно.

— Ага. Ты где-то рядом, — сказал он с усмешкой. — Я полагаю, ты обежала несколько кругов прежде, чем спрятаться за кустами. Могу ли я снять повязку, когда найду проход в живой изгороди?

— Да.

Сняв повязку, он несколько минут моргал, привыкая к свету, а потом увидел, что стоит под одной из арок. Джулия сидела, слегка откинувшись назад и держась за скамью руками.

— Теперь ты мой пленник, Кристофер. Я тысячу лет буду держать тебя здесь.

— А как же моя работа? — пошутил он.

— Мы остановим время, и ты будешь таким же молодым, как сейчас, когда я отпущу тебя.

Он рассмеялся:

— Хотел бы я взглянуть на нашу страну через тысячу лет. Не сомневаюсь, что многие открытия, над которыми я бьюсь сейчас, будут уже сделаны. У меня есть друг, астроном, который верит в то, что когда-нибудь люди смогут полететь на Луну. Я согласен с ним.

— О нет! — воскликнула она, протестуя. — Луна принадлежит влюбленным, а не ученым.

— Романтик во мне склонен согласиться с тобой, но все же я в большей степени астроном, — его глаза сияли, когда он сел рядом и повернулся к ней.

— Ты, наверное, постоянно бьешься над решением каких-то задач, — заявила она, — но здесь, в лабиринте, ты можешь расслабиться и насладиться жизнью вместе со мной.

— Это говоришь ты, отнявшая у меня свободу? — дразнил он ее. Она подалась вперед и положила руки ему на плечи.

— Никто не может потерять свободу в волшебном месте.

— Значит, лабиринт, по-твоему, волшебный?

— Таким он мне казался в детстве. Он долго оставался для меня тайной, и я считала, что это какое-то необыкновенное место. Однажды я решила исследовать его и заблудилась.

— Мне говорили об этом, но я не знал, почему ты оказалась там одна.

— Я еще никому не говорила об этом. Как и о своем сне. Только ты знаешь о нем.

— Он все еще снится тебе?

— Если и снится, то я начисто забываю его, когда просыпаюсь, — она посерьезнела и положила свои руки себе на колени. — Мне нравится бывать здесь. Откровенно говоря, я думаю, что здесь присутствует какое-то волшебство, хотя теперь я уже изучила лабиринт как свои пять пальцев, — она думала о подземелье и потайных комнатах, а также о проходах, по которым могла свободно гулять даже с повязкой на глазах. — Если ты сейчас прислушаешься к звукам, которые раздаются здесь, то все поймешь. Я уверена, что ты никогда не вслушивался в лабиринт, когда бегал тут в детстве с Майклом.

Так оно и было на самом деле. В детстве он, случалось, играл здесь с Майклом, но тот никогда не выдавал ему тайну лабиринта. Зная математические способности Кристофера, Майкл опасался, что тот быстро во всем разберется. Именно поэтому Кристофер мог по пальцам сосчитать, сколько раз ему довелось побывать тут.

Однако, вновь оказавшись среди живой изгороди вместе с Джулией, он не услышал в лабиринте ни звука и вспомнил, что так оно было и раньше. Он объяснял это тем, что густой кустарник не пропускал сюда воздушные потоки. Повязка на глазах вовсе не являлась столь уж большой помехой. Он мог ориентироваться и вслепую. Кристофер считал шаги, а, сворачивая за угол, терял ощущение света сквозь свою шелковую повязку. В лабиринте не слышалось ни мычания коров, ни блеяния овец, ни лая собак. Не доносилось сюда и ржание лошадей на конюшне. В полной тишине он слышал лишь стук своего собственного сердца, легкое дыхание Джулии и шуршание нижних юбок под зеленым платьем девушки. Возможно, его восприятие обострилось в полной изоляции от внешнего мира, ибо находиться здесь было все равно, что пребывать в центре урагана. Неожиданно где-то рядом раздалось славное щебетание.

Она кивнула:

— Да, птицы любят это место. Лишь их пение можно слышать в лабиринте. Тебе нужно послушать, как поет здесь соловей в мае. Вечерами я люблю сидеть на этой каменной скамье в полном одиночестве и слушать его пение, которое звучит приятнее, чем где бы то ни было.

— Я так понял, что здесь, в самом центре, отличная акустика.

— Возможно, птицы знают об этом, — заметила она насмешливо.

Он улыбнулся.

— Уверен, что знают, — не успел он закончить фразу, как дрозд разразился громкой трелью, и они слушали его молча, пока, взмахнув крыльями, тот не улетел прочь.

— Этот дрозд пел вчера или завтра, но только не сегодня, — заявила она с твердостью в голосе. — Я же сказала тебе, что настоящее отменяется.

— И почему же? — Кристофер надеялся услышать в ответ какую-нибудь очередную шутку.

Неожиданно она посмотрела на него своими темно-синими глазами. Ее долгий и проницательный взгляд глубоко взволновал его.

— Потому что я хочу, чтобы сегодняшнее утро длилось вечно и чтобы ты никогда не уезжал из Сазерлея.

Он понял, что она отождествляет Сазерлей с собой, и чувство нежности к ней охватило его.

— Никто из нас не в силах остановить время, — сказал он тихо, — но нам надо благодарить судьбу за минуты счастья, за то, что дарует нам эти встречи и дружбу.

— И любовь.

— Прежде всего мы должны благодарить судьбу за любовь.

— У тебя есть возлюбленная?

Перед его внутренним взором возникла застенчивая девочка, которую он знал с самого детства. Звали ее Фейт Когхилл. Она жила с семьей в Блечингтоне по соседству с Сюзанной и Уильямом. Он встречал ее всякий раз, как приходил к ним в гости, но девочка очень робела и почти не вступала в разговор. Насколько он знал, она думала о нем не чаще, чем он о ней. И все же странно, что он вспомнил ее, когда Джулия задала свой вопрос.

— Нет, — отвечал он, не кривя душой. — Мои занятия не оставляют мне времени для ухаживания за девушками.

Она не отводила от него глаз.

— Но в этом лабиринте тебе не нужно заниматься наукой. И я в твоем распоряжении.

Если бы какая-нибудь другая женщина обратилась к нему с такими словами, он бы воспринял их, как откровенное приглашение заняться любовными утехами. Однако Джулия сказала это от чистого сердца. Он осторожно коснулся рукой ее щеки, собираясь разрядить напряжение при помощи какой-нибудь фразы, которая поставила бы все на свои места, но она вдруг затрепетала и прижалась к его ладони, закрыв глаза от блаженства. Его голос стал хриплым.

— Джулия…

Она открыла глаза и страстно прижалась к его груди, обвив его шею руками. Ее губы прижались к губам Кристофера. Она поцеловала его невинным поцелуем, не разжимая губ. Он изо всех сил старался не отвечать на ее поцелуй, но она потянула его на себя, опускаясь спиной на каменную скамью. У него закружилась голова. Он понимал, что может овладеть ею. Она упадет к его ногам, как спелая груша. Но он очень хорошо знал эту девушку и любил ее. Все в нем противилось тому, чтобы воспользоваться моментом и лишить ее невинности. Вдруг Джулия взяла его руку и прижала ее к своей упругой груди, сосок которой вмиг затвердел. Не в силах сдерживать себя, он начал ласкать ее грудь. Он видел, как она томно закрыла глаза, слышал ее участившееся дыхание. Испытывая непреодолимое желание поцеловать ее влажные губы, он плотнее прижался к ней и коснулся рукой ее бедра, но тут же опомнился и, сдерживая себя из последних сил, отдернул руку, а потом вскочил со скамьи, на которой лежала готовая отдаться ему девушка.

Странная тишина лабиринта повисла в воздухе. Он стоял спиной к Джулии, тяжело дыша и вытирая пот, струящийся по его лицу. Немного успокоившись, он повернулся к ней. Она пребывала в том же положении. Платье прикрывало ее ноги, руки она прижала к бокам, по щекам девушки катились слезы. Взгляд ее был устремлен в голубое небо. Он подошел к ней и присел рядом. Посмотрел ей в глаза, подобные сапфирам. Она встретилась с ним взглядом.

— Я распутница? — спросила она. Голос ее звучал трагически и едва слышно.

— Нет, — разуверил он ее, вытирая пальцами слезы с ее лица. — Распутницы страстны без любви. Но ты хочешь отдать мне свое сердце, а я не могу принять его, так как мы не являемся мужем и женой.

Она хотела спросить его, станут ли они когда-нибудь мужем и женой, но она и так вела себя слишком смело и не хотела вновь отталкивать его от себя.

— Я нарушила все правила, забыла обо всем, чему меня учили.

— Ты нарушила не все правила.

— Ну почти все.

Видя, что слезы продолжают литься по ее щекам, он вынул из кармана свой желтый шелковый платок и стал осторожно вытирать ей глаза.

— Я рад, что ты выбрала меня, а не кого-нибудь другого.

Она жалобно посмотрела на него, опасаясь, что ее поведение может повлиять на их отношения.

— Мы ведь по-прежнему друзья?

— Мы больше чем друзья. Мы любящие друг друга друзья, — он очень хотел, чтобы она не испытывала стыда. — Это я виноват в том, что произошло.

Она села, благодарная ему за то, что он обнял ее. Прижавшись к нему, Джулия стала вытирать слезы его носовым платком. Только что ей был преподан жестокий урок. Если она хочет завоевать его, то должна научиться терпению и ждать, пока он, погруженный в свою научную деятельность, будет готов к браку. Она станет его женщиной. Одного взгляда на его лицо, когда он держал ее в своих объятиях, было достаточно, чтобы девушка поняла, какое мощное чувственное воздействие она оказывает на него. Он принадлежит ей. Надо только немного подождать.

— Я думаю, в доме уже начали волноваться, не заблудились ли мы, — она хотела с честью выйти из создавшегося положения. — Сколько сейчас времени?

Он вынул из кармана часы. Они хранились в двух мешочках. Первый был из тонкой кожи и предохранял второй, сделанный из атласа и расшитый Анной.

— Скоро будет полдень, — ответил он.

— Тогда нам нужно возвращаться домой, — она старалась казаться веселой, тщательно скрывая боль, которую испытывала от того, что Кристофер должен скоро покинуть Сазерлей. — Но сначала посмотрим, сможешь ли ты самостоятельно выбраться из лабиринта. Ведь ты хвалился, что сделаешь это, — дразня его, она помахала шелковым носовым платком перед носом Кристофера. — Если у тебя ничего не получится, платок будет моим.

— А твои вышитые закладки станут моими, если я выиграю, — напомнил он ей, улыбаясь. — Следуй за мной.

Он легко мог бы найти дорогу. Даже в детстве Кристофер не блуждал по этому лабиринту. Однако ему не хотелось расстраивать Джулию. Он сделал один неверный поворот, потом второй. Девушка едва стояла на ногах от смеха. Она даже прильнула к нему, ее лицо находилось в нескольких дюймах от его лица. Он чуть было не сжал ее в своих объятиях, но вовремя сообразил, что тогда им пришлось бы довести дело до конца. Она сама спасла положение, отпрыгнув от него, и, как бы издеваясь над ним, стала помахивать желтым носовым платком. Наконец, как он и предполагал, решила сжалиться над ним, сказав, что иначе он вечно будет бродить по лабиринту. Держа его руку в своей, она повела Кристофера по дорожкам, которые он и сам бы выбрал, если бы не притворился беспомощным из желания угодить ей. Когда они вышли из лабиринта, она повязала платок себе на шею, радуясь тому, что выиграла пари.

Однако, когда он уже сидел в седле и готов был ехать, она бросилась к нему и сунула в руку свои закладки.

— Возьми их! — ее глаза смеялись и говорили о любви. — Я не верю в то, что такой гений, как мистер Рен, мог действительно заблудиться в этом лабиринте.