— А теперь мы все отлично поужинаем вместе, — сказала Анна весело. Затем она взяла Мейкписа под руку, и они направились в зал.

Ужин не был таким уж тяжелым испытанием, каким представляла его Джулия. Ей стоило только вспомнить о портрете короля, висевшем в галерее, как все, что говорил Мейкпис, теряло для нее всякий смысл. Вот он сидит во главе стола, надутый как пузырь, а не знает, что его власть над Сазерлеем никогда не станет полной до тех пор, пока в Длинной галерее находится изображение короля, скрытое под слоем штукатурки.

Ужин не сопровождался оживленным разговором, однако и тягостного молчания тоже не было. Они не спорили между собой, а однажды даже заулыбались, когда Анна припомнила какой-то забавный эпизод из своего детства. И только после того, как все встали из-за стола и направились к Большой лестнице, Мейкпис остановил девушек и сделал им замечания относительно их одежды.

— Джулия, в будущем на твоем платье не должно быть этих легкомысленных ленточек. И ты, Мэри, не должна носить такие яркие украшения, — добавил он, указывая на бусы. — Все эти безделушки чем-то сродни тому яблоку, которым Ева угостила Адама. Я полагаю, вы не ведаете что творите, когда надеваете все эти украшения, но считаю своим долгом напомнить вам: женщина — орудие Сатаны. Если бы на моем месте оказался другой мужчина, вы могли бы спровоцировать его на дурные поступки. А теперь — спокойной ночи, приятных сновидений.

Джулия изо всех сил сдерживалась, чтобы не выкрикнуть какую-нибудь дерзость. Подобрав юбки, она бросилась вверх по лестнице, чтобы, оставшись наедине с собой, дать выход своим чувствам; но едва увидев двери Длинной галереи, девушка замедлила шаг и улыбнулась. Мэри догнала ее, и когда они подходили к апартаментам Кэтрин, Джулия рассказала подружке о тарелке с изображением короля, и о том, что этот дурак Мейкпис ни о чем не подозревает. Они обе посмеялись над недалеким пуританином, а Мэри подумала о том, что теперь Джулия долго еще будет пребывать в хорошем настроении.

И вдруг в разгар веселья Джулия почувствовала, как вся тяжесть произошедших за день событий начинает давить ей грудь. Сидя в кресле бабушки, она схватилась обеими руками за голову и стала раскачиваться, ощущая себя совершенно несчастной.

— Бедная мама! — крикнула она в отчаянии. Мэри, догадавшись о том, что испытывает в данный момент ее подруга, пододвинула к ней свой стул и взяла девушку за руку. Так они долго просидели вместе и только глубокой ночью разошлись по своим комнатам, не подозревая, что Кэтрин вовсе не спала, а дверь ее комнаты оставалась полуоткрытой.

А в восточном крыле никак не могла уснуть Анна, хотя Мейкпис уже давно храпел, лежа рядом с ней. Она смотрела на балдахин кровати, в которой раньше никогда не спала. В ее передней спинке, прямо за подушками, имелось несколько резных ниш. Перед тем как приступить к выполнению своих супружеских обязанностей — процедура оказалась даже более тягостной, чем предполагала Анна, — он вставил в каждую нишу по свече. Можно подумать, что ему не хватало света двух канделябров, стоящих возле кровати. Затем он задрал ей ночную рубашку до самой головы и стал в свое удовольствие ласкать ее тело, вовсе не думая о ней, ибо по его пуританским представлениям люди женились исключительно для того, чтобы рожать детей. Разделять чувственные удовольствия с женой считалось греховным занятием. И все же, будучи никудышним любовником, он не обращался с ней грубо, за что она была ему признательна. Хуже всего она перекосила его пристальный, похотливый взгляд. Он просто пожирал ее глазами. Казалось, он получает какое-то извращенное удовольствие, наблюдая за выражением ее лица. Она закрывала глаза, чтобы не видеть его, но он постоянно принуждал ее смотреть на него. Он пытался не столько овладеть ее телом, сколько душой. Она старалась не думать о том, что происходит с ней, вспоминая прошлое, как во время занятий вышиванием. Применив эту защиту, она не дала ему овладеть ею в такой степени, в какой он намеревался это сделать.

Прежде чем уснуть, Мейкпис погасил все свечи. Ей казалось, что ему впредь не понадобится столько света, ибо он достаточно хорошо изучил ее тело. На некоторое время Анну окутала блаженная темнота. Но с восходом солнца комната вновь осветилась розовым светом. Мейкпис проснулся, фыркнул, понял, где он находится, и потянулся к Анне.

— У нас должен родиться сын, дорогая, — бормотал он, как будто хотел извиниться перед ней за свои похотливые желания. Ей удалось скрыть от него те меры предосторожности, которые она приняла, чтобы не забеременеть. Роды представляли опасность для всякой женщины, и, хотя раньше она не придавала этому большого значения, в данной ситуации Анна не могла позволить себе подобный риск. Ведь в этом случае она подвергнет опасности своих близких, чье благосостояние зависит от нее, поскольку не сомневалась, что Мейкпис тотчас же выгонит их из Сазерлея, если что-то случится с ней. Затем она услышала те слова, которые он уже не раз произносил ночью:

— Смотри на меня, жена. Я хочу видеть твои глаза, дорогая.

Его уговоры были отвратительны ей. Она решила, что в дальнейшем добьется такого состояния, при котором не только перестанет думать о нем, но сможет переносить сам его вид.


Шестнадцатилетие Джулии, которое пришлось на октябрь 1657 года, на этот раз никак не отмечалось. Мейкпис запретил праздновать день рождения девушки. Но в апартаментах Кэтрин она получила подарки от Анны, Мэри, а также от бабушки, которая чувствовала себя в тот день неплохо и прекрасно понимала, что это за дата. Мать подарила Джулии бархатную муфту без бахромы, иначе Мейкпис запретил бы пользоваться ею. Мэри, гордящаяся тем, что научилась читать и писать, преподнесла имениннице книгу по астрономии.

— Я думаю, ты захочешь узнать побольше о том предмете, который изучает Кристофер, — сказала она.

— Какой замечательный подарок! — воскликнула Джулия, с интересом листая страницы книги. — Теперь при встрече с Кристофером я смогу на равных говорить об этом предмете.

Кэтрин дала ей один из своих вееров, которые она долгое время хранила в шкатулке, а также отлично сделанный из слоновой кости чернильный прибор.

— Я знаю, что тебе всегда нравился этот веер, детка, — сказала Кэтрин после того как Джулия поблагодарила и поцеловала ее.

— Он такой красивый, — Джулия провела по кончикам перьев краем ладони, взволнованная как великолепным подарком, так и тем, что бабушка помнит, что у нее день рождения. Она радовалась тому, что Кэтрин и не подозревает о существовании в доме человека, вмешивающегося в чужие дела, который может отобрать у нее подарок и уничтожить эту легкомысленную, с его точки зрения, вещь. Девушка подумала о том, чтобы спрятать веер вместе со столовым серебром, которое хранилось в подземелье. Но ей хотелось постоянно иметь при себе такую славную вещь. В конце концов девушка решила оставить веер в своей комнате, так как Мейкпис никогда не входил туда.

Видя Кэтрин в здравом уме, все надеялись, что старая леди не обратит внимания на отсутствие в нарядах окружающих ее женщин кружев и бахромы. Отделка сохранилась только на ее собственной одежде. По приказанию Мейкписа Анне, Джулии и Мэри запрещалось украшать свои платья. Не разрешалось иметь декольте, воротники должны быть самыми простыми, нижние юбки, сорочки и ночные рубашки лишались любых прикрас. Они могли носить лишь шелковые, шерстяные или хлопчатобумажные платья, так как Мейкпис придерживался мнения, что такие ткани, как тафта, возбуждают мужчин, а в нарядах из атласа женщины выглядят чересчур соблазнительными. Уокер лично изъял все подвязки Анны, среди которых были и подаренные ей Робертом, и уничтожил их. Мэри и Джулия принуждены были выбросить свои подвязки. Мэри подчинилась, но Джулия сохранила свои и продолжала носить их, как скрываемые от врага боевые знамена.

Вскоре Мейкпис начал вести светский образ жизни. Его первыми гостями оказались те самые соседи, у которых он забрал назад землю. Так как вместе с мужчинами приехали их жены, сыновья и дочери, то присутствие Джулии и Мэри стало необходимым. Сын одного из гостей, Лукас Ханнингтон, находился среди товарищей Адама Уоррендера, когда те окружили Джулию на холме, Он не принимал активного участия в издевательствах над ней, но, к ее досаде, подмигнул девушке, когда другие гости не смотрели в их сторону.

Джулия вскоре вошла во вкус и стала развлекаться как могла, ибо хотя Ханнингтоны и являлись пуританами, они придерживались весьма умеренных взглядов и были отзывчивыми, добрыми людьми. Анна чувствовала себя совершенно раскованно в их обществе, так как они напоминали ей тех порядочных людей, которых она знала в детстве.

У Ханнингтонов было десять детей, от семи до двадцати лет, и все они любили поговорить. В противовес им, Томпсоны вели себя весьма сдержанно. Двое их сыновей носили черные камзолы, а дочери — платья серого цвета. Девочки держались очень скромно и постоянно смотрели в пол, но мальчики, видно, были бедовые. Усевшись за столом подальше от родителей, они вели оживленный разговор о футболе и крикете.

После обеда старшие пошли в Королевскую гостиную. Лишь три девочки Томпсонов последовали за матерью. Что до остальных детей, то они накинули плащи, так как на улице было ветрено и прохладно, и покинули дом. Предполагалось, что они совершат прогулку. Не всем было известно о лабиринте, и Джулия великодушно позволила им потеряться там, пока наконец, получив огромное удовольствие от шумной компании, которой была лишена в течение долгого времени, вывела их из лабиринта. Потом ребята Томпсоны сделали из тряпок, найденных ими на конюшне, футбольный мяч. Лукас предпочел бы остаться наедине с Джулией, но она проявляла к нему такое равнодушие, что он присоединился к другим ребятам, игравшим в футбол.

Матч проходил очень шумно. Они старались держаться подальше от дома, но, увлекшись, не заметили, как оказались под самыми окнами первого этажа. Джулия, размахнувшись ногой так, что взлетели вверх ее юбки, ударила по мячу, но не удержалась и упала лицом в траву. Лукас, улыбнувшись при виде ее подвязок с алыми ленточками, бросился на помощь девушке.

— С вами все в порядке? — спросил он, поднимая ее с земли.

В своем волнении, забыв о том, что имеет на этого юношу зуб, она не оттолкнула его.

— Да! Я, кажется, забила гол!

И только тогда все они увидели, что из окна Королевской гостиной на них смотрят разъяренные взрослые.

Сына Ханнингтонов больше уже не приглашали в Сазерлей, обвинив его в том, что он дурно влияет на Джулию. По той же причине не приглашались и мальчики Томпсонов. Не то чтобы Мейкпису не нравился футбол. Он сам играл в него, когда был помоложе, да и Кромвель в прошлом увлекался этим видом спорта. Но когда пуританин увидел, как по полю гоняют мяч его падчерица и эти буйные девчонки Ханнингтонов, он был потрясен до глубины души. К счастью для нее, он стоял слишком далеко от окна и не заметил подвязок. Так как в игре участвовали все молодые люди, он не стал наказывать ее, но строго предупредил, чтобы она впредь не смела участвовать в подобных игрищах.

Уокер не порвал с соседями лишь потому, что нуждался в их дружбе, и сказал глуповатой жене мистера Томпсона, что всегда будет рад видеть ее и супруга в своем доме. В результате Анне, Джулии и Мэри пришлось провести немало времени в обществе малоумных дочерей Томпсонов.

Сазерлей еще никогда не видел такого аскетического Рождества, как в том году. Мейкпис заказал специальный обед, который, однако, состоял лишь из бульона с черным хлебом. Казалось, этот человек хотел дать дамам Сазерлея возможность искупить свою вину за то, что они прежде занимались чревоугодием в этот день.

Так случилось, что Кэтрин плохо себя чувствовала на Рождество, иначе она обязательно обратила бы внимание на отсутствие елки и других украшений, а также заподозрила бы что-то нечистое, когда ей принесли бульон с черным хлебом.

К весне 1658 года Мейкпис упрочил свои позиции в Сазерлее и достиг больших успехов. Его избрали мировым судьей, постоянно приглашали на обеды и ужины, все соседи рады были видеть его у себя. И лишь Уоррендер Холл являлся в этом смысле исключением. Мейкпис навестил молодого человека, живущего там, и был радушно принят в особняке, но не получил от хозяина Холла приглашения поохотиться вместе с ним. Адам побывал с ответным визитом в Сазерлее, когда дамы находились в Чичестере, и отбыл еще до их возвращения. С тех пор Уокер и Уоррендер встречались лишь случайно в гостях у своих друзей или на охоте. Адам обычно спрашивал о том, как поживают Анна и Джулия, проявляя интерес к Сазерлею, и давал советы относительно ухода за скотом и сбора урожая. Если бы молодой человек не владел богатым поместьем, то Мейкпису могло бы показаться, что Адам имеет виды на Сазерлей. Пуританина все еще удручало то обстоятельство, что хозяин Холла так и не пригласил его поохотиться, и он не раз задумывался, как бы ему устранить это недоразумение.