Майкл и Софи теперь владели большим домом Бриссаров. Отец Софи умер в конце прошлого года. Она все еще носила траур с той элегантностью, на которую способны только француженки. Но горевала она вполне искренне. Она никого не любила кроме отца. И дорожила своим сыном лишь потому, что он радовал дедушку. Она покидала дом только для того, чтобы посетить кладбище, куда шла в черной вуали, закрывающей лицо. Теперь, полностью отказавшись от исполнения своих супружеских обязанностей, она очистилась и посвятила свою жизнь памяти Жана Бриссара. О своей матери она никогда не думала.

Иногда Софи досаждали головные боли. Еще больше она страдала от спазмов сосудов, начиная думать, что этот недуг послан ей в наказание за то, что она давала Майклу яд. Впрочем, с ней такое случалось и до встречи с ним. Она не испытывала ни малейшей жалости к мужу. Видя, как он лежит с завернутым во фланелевую тряпку горячим кирпичом на животе, она радовалась тому, что имеет возможность наказывать Майкла, а в его лице и весь мужской пол, от лица женщин, страдающих как в постели с мужьями, так и при родах. Однажды, когда сын вырастет и сможет самостоятельно заниматься бизнесом, она избавится от Майкла, дав ему такую дозу яда, что он будет дико кричать от боли, пока не умрет.

Джулия, озабоченная плохим состоянием Софи, приготовила горячий напиток из молока, вина и пряностей, помогающий в таких случаях. А когда принесла напиток Софи, то обнаружила, что они с Майклом спят отдельно. Их спальни находились на разных этажах. Теперь Джулия получила последнее доказательство того, что отношения между братом и его женой далеко не идеальны. Они вели себя по отношению друг к другу как посторонние люди. Соединял их лишь ребенок.

Джулия писала Адаму и матери обо всем, что видела в Париже, который по воле короля Франции все хорошел. Строились новые здания, расширялись улицы, по Елисейским полям пролегла широкая дорога. Адам прислал ей одно письмо. Так как он больше не писал, она поняла, что скоро надо ждать его в Париже. Она даже надеялась, что он приедет в июле вместе с Кристофером, но этого не произошло.

Кристофер снял квартиру в Париже и каждый день совершал прогулки по городу, осматривая архитектурные сооружения, которых никогда раньше не видел. Он покупал гравюры, изображавшие парижские здания, и сам делал зарисовки.

— У меня теперь целая папка диаграмм, рисунков и гравюр, — весело говорил он, обедая как-то раз воскресным днем в доме Бриссаров, — и мне кажется, что я увожу с собой добрую половину Франции.

— Вы уже видели Версаль? — спросила его Софи.

— Нет, мадам, но собираюсь туда в ближайшее время. Я горю желанием посмотреть, как король Людовик усовершенствовал охотничий домик своего отца.

В разговор вступил Майкл:

— Почему бы тебе не присоединиться к нам завтра утром? Я как раз собираюсь отвезти туда твою невесту и сестру. Сейчас король живет в Версале, и у Джулии будет возможность повидаться с Джо. Это тот самый конюх, который последовал за мной в изгнание.

Софи напряглась.

— Ты больше не изгнанник, муженек, — сказала она с холодком в голосе. — Франция теперь твоя родина.

Последовало неловкое молчание. Но Кристофер разрядил обстановку.

— Спасибо, Майкл. Я принимаю твое приглашение, — он с нежностью посмотрел на Фейт. — Я так редко встречаюсь с тобой, дорогая, а время летит просто стремительно.

— Я понимаю, что ты приехал сюда, чтобы изучать архитектуру, — ответила она.

Когда на следующий день они ехали в карете, Кристофер обнял Фейт за талию и держал ее всю дорогу, иногда покрепче прижимая к себе. Она считала, что это останется незамеченным для Майкла и Джулии. Они сидели напротив, но Жан-Роберт все время болтал, отвлекая их внимание. Кристофер вел себя весьма пылко, когда оставался наедине с Фейт. Она надеялась, что он овладеет ею здесь, в Париже, но этого не случилось. Люди его склада вели себя очень благородно по отношению к тем женщинам, которых уважали. Она же неоднократно желала, чтобы он обращался с нею попроще.

Карета остановилась у ворот Версаля. Они прошли на королевский двор. Кристофер так заинтересовался строительными работами, ведущимися на месте бывшего охотничьего домика, что забыл обо всем на свете. Тогда Майкл договорился с ним о месте и времени встречи и повел Жана-Роберта на конюшню посмотреть лошадей. Там же он полагал найти Джо.

Джулия и Фейт стали осматривать дворец. Повсюду можно было видеть роскошно одетых придворных господ и дам, которые даже днем носили такие драгоценности, которые в Уайтхолле надевались лишь на балы. Никто не обращал внимания на двух англичанок, ибо во Франции публика свободно допускалась во дворцы. При удаче они даже могли увидеть его величество.

Им повезло. Они уже собрались покидать дворец, когда лицом к лицу столкнулись с королем: он снял свою шляпу с белым пером, а они сделали реверанс. Женщинам бросилось в глаза сходство короля с кузеном Карлом II. Они оба были высокого роста, черноволосы, с выразительными чертами лица.

На улице их поджидал Джо:

— Госпожа!

— Джо! Сколько же мы с тобой не виделись! — воскликнула Джулия, придя в восторг.

После того как они обменялись приветствиями, Фейт покинула их и отправилась на поиски Майкла и его сына, которые находились в парке. Джо подвел Джулию к скамье возле фонтана. Конюх очень пополнел, но остался таким же энергичным, живым и подвижным, как и раньше. Однако он очень опечалился, когда разговор зашел о Сазерлее.

— Как там усадьба, госпожа? Я бы вернулся туда хоть завтра, если б мог.

— Для тебя у нас всегда найдется место, Джо.

Он сидел, опустив руки на колени и нервно махал своей шляпой.

— Это не так просто. Я женат, имею двух близнецов, скоро должен родиться еще один ребенок. Моя жена ни за что не поедет со мной в Англию. Французы во многом отличаются от нас, но, как и англичане, предпочитают жить у себя на родине, — затем он понизил голос: — Может быть, вы знаете, а может, нет, но жена мистера Майкла, как и моя, не желает покидать Францию. Уж это точно.

— Я знаю.

— Тут еще вот что, — он осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Затем заговорил почти в самое ухо Джулии: — Мне не нравится, что всякий раз, когда мистер Майкл собирается поехать домой, у него начинаются боли в животе. В первый раз он чуть не умер. Я видел его всего за два дня до отъезда, и он находился в полном здравии. Вы меня понимаете? — он подмигнул ей. Джулия почувствовала, как страх сжимает ей сердце.

— Ты считаешь, что тут дело нечисто?

— Она не собирается убивать его, но хочет привязать к себе. Яд всегда считался лучшим орудием женщины.

Она вспомнила, что говорил ей о Софи Адам, который, впрочем, не подозревал ее в такой жестокости.

— Спасибо, что рассказал мне об этом. При случае я переговорю с Майклом, не называя твоего имени.

— Вы как сестра можете это сделать. Меня бы он не стал и слушать, так как я не слышал от него ни одного плохого слова о ней.

— Возможно, ты опять спасаешь жизнь моего брата. В конце концов, человеческий организм не в силах долго сопротивляться воздействию яда.

— Как долго вы пробудете во Франции?

— Пока не знаю. Я здесь уже семь недель, а муж так и не приехал за мной. Я думаю, он забыл о том, что мне нужно заниматься моими лентами.

— Оставайтесь пока здесь. Он хочет, чтобы вы были в безопасности.

— В безопасности? Но какая опасность может угрожать мне? Война с Голландией?

Он в недоумении уставился на нее:

— Вы разве не знаете, что в Лондоне уже давно свирепствует чума? Люди мрут как мухи.

Она покачнулась и вцепилась в край скамьи. Разговоры о надвигающейся чуме давно ходили в Лондоне. Но летом обычно вспыхивали всякие эпидемии, так что у нее не было оснований верить слухам.

— Когда это произошло?

— В начале июня.

— Значит, Кристофер Рен должен был знать о чуме. Ведь он прибыл из Оксфорда в июле. Его невеста получила письмо, в котором ей, наверное, писали об эпидемии. Что до моего брата, то он, разумеется, тоже должен знать об этом, ибо ведет дела с английскими купцами.

Она припомнила, что как только гости в доме Бриссаров начинали говорить о чуме, Майкл прерывал их и менял тему разговора. Тогда она не обращала на это внимания, но теперь поняла, что ее специально держали в неведении.

— Мне нужно идти, Джо, — сказала она, вставая. Он тоже встал. — Мы коснулись двух ужасных тем, требующих немедленного решения. Благослови тебя Господь.

— Благослови вас Господь, мадам.

Кристофер увидел Джулию, быстрым шагом направляющуюся к нему через Королевский двор. Он отложил альбом с зарисовками. На его взгляд, смесь кирпича, камня, синей черепицы и позолоты делала Версаль похожим на лакея, одетого в безвкусную ливрею. Он соглашался с французскими архитекторами, которые хотели снести старые постройки и воздвигнуть на их месте новый дворец.

— Кристофер! Почему ты не сказал мне о том, что в Лондоне свирепствует чума? Ведь ты же знал об этом.

Итак, ей стало известно об эпидемии. Это должно было случиться. Он отвечал ей с печалью в голосе:

— Адам написал мне еще до того, как я покинул Оксфорд, что чума уже унесла жизни многих людей, и просил меня скрыть это от тебя. Я сообщил об этом Майклу, как только приехал во Францию. Адам хотел, чтобы ты оставалась в Париже.

— Я сейчас же поеду в Англию. Может быть, он уже заболел.

— Поступай так, как того желает он, и оставайся здесь. Король ведет себя таким же образом, как и Адам. Он отослал королеву в Хэмптон, придворных — в Оксфорд, а сам остался в Вестминстере.

— Я должна быть рядом с мужем и моими вышивальщицами, которых должна уберечь от чумы.

— Никто сейчас не может выезжать из Лондона без разрешения лорд-мэра. Когда я выехал из Оксфорда, то увидел кордоны на всех дорогах, ведущих из столицы.

— Что бы ты ни говорил, я все равно поеду домой.

Тревожное выражение появилось на его лице. Он схватил Джулию за плечи:

— Я запрещаю тебе покидать Францию, пока не утихнет чума!

Она смягчилась, видя, что он опасается, как бы она не стала жертвой ужасной болезни.

— Дорогой Кристофер, прошли те дни, когда я благоговейно прислушивалась к каждому твоему слову. Давай найдем наших близких и вернемся в Париж.

Она быстро обняла его за шею и горячо поцеловала в губы. Так они стояли, обнявшись, некоторое время. Их тени падали на мощеный двор Версаля. Оба знали, что это их последний поцелуй.

Как только Джулия прибыла в Париж, она сразу же покинула его в карете, направляющейся к побережью. Майкл сопровождал ее. Молли могла бы остаться во Франции и вернуться домой вместе с Кристофером и Фейт после того, как минует опасность чумы, но настояла на том, чтобы ехать вместе с госпожой.

— В любом случае мне нечего бояться. Мои родители умерли в чумном бараке, а я выжила, — заявила она твердо.

— Какой ужас!

— Да, ужас. Но, изолировав нас, остальные крестьяне спасли свои жизни. Если бы так поступили в Лондоне, то чума никогда не распространилась бы столь широко. В деревнях живут более умные люди, чем в городах.

После того как Молли уснула, Джулия начала разговор с Майклом о его странных болях в животе. Стараясь быть как можно более тактичной, она заметила, что странным образом эти боли появляются всякий раз, когда ему нужно ехать в Англию. Она не видела его лица в темноте, но слышала его глубокий вздох.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — признался он. — Я и сам сначала пришел к такому выводу. Но потом понял, что ошибаюсь, ибо в следующий раз боли были весьма незначительные и их можно было объяснить лишь расстройством желудка. Доктор сказал мне то же самое.

— А эти боли совпадают с какими-нибудь событиями?

— Нет, они могут беспокоить меня когда угодно. Я считаю, что это происходит из-за переутомлений на работе, где у меня не всегда все ладится. Не думай об этом, Джулия. Тут не о чем беспокоиться.

Она наклонилась к нему:

— Давай проверим, так ли это, как ты говоришь! Поедем со мной в Англию! Ты можешь сразу же отправиться в Сазерлей, минуя Лондон, если боишься заразиться чумой. Побудь там хотя бы дня два! Посмотрим, появятся ли у тебя боли, которые ты объясняешь нервным напряжением! Если их не будет, ты поймешь, что они вызываются искусственным путем.

Она почувствовала, что он колеблется и как бы борется сам с собой, не желая верить в то, что его жена способна на такую подлость. Все его существо протестовало против этого. Но Майклу представлялась идеальная возможность проверить теорию Джулии, ибо на этот раз его жена думала, что он доедет только до Кале.

— Я поеду с тобой, — сказал он глухим голосом.