Целуя Кристофера в Версале, она прощалась со своей первой любовью. Кэтрин в свое время предупреждала ее, но Джулия только теперь поняла то, что бабушка имела в виду. Кристофер тогда с любовью посмотрел на нее и понял ее состояние, как понимал в прошлом ее надежды и страхи, и был рад за нее.

Однажды ночью, после того как Адам особенно нежно овладел ею, Джулия взглянула в глаза любимому и с трепетом прошептала слова, которые должна была сказать ему давным-давно:

— Я люблю тебя, Адам.

Он посмотрел на нее пристально, а потом лукаво улыбнулся:

— Конечно, ты любишь меня.

Она видела, что он не верит ей, полагая, что, произнося эти слова, она просто хочет поблагодарить его за удовольствие, которое он ей доставил. Ясно было, что он скорее обижен, чем удовлетворен этими ее словами.

— Да, я люблю тебя, — повторила она, желая убедить его в искренности своих слов. — Я не подозревала об этом до того дня, когда узнала, что в Лондоне свирепствует чума и испугалась за твою жизнь.

Он провел пальцем по ее губам.

— Ты испытываешь подобные чувства к любому живому существу, оказавшемуся в опасности. Доказательством являются Кэти и те женщины, которых ты привезла из Лондона. Спи, любовь моя, — он погасил свечу и повернулся к Джулии спиной, чего никогда не делал прежде. Ей казалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Она дождалась, пока он уснул, потом прижалась к нему и обняла руками за талию. Она сама была причиной отчуждения, которое он испытывал к ней. Она истощила его любовь, не понимая всего того, что он дал ей с самого начала их совместной жизни. Он сделал все, чтобы она стала его женой, ее компромисс сгодился бы для любого другого мужчины, испытывающего к ней менее глубокие чувства. Однако Адам любил ее страстно и не мог удовлетвориться тем, что Джулия всего лишь уважала его. Со временем он все понял и отплатил ей той же монетой.

Джулия прижалась к его спине губами и прошептала:

— Я люблю тебя, дорогой. Теперь я буду завоевывать тебя. Мне придется нелегко, ибо трудно оживить увядшую любовь.

Адам спал крепким сном и, проснувшись утром, не ведал о том, что жена говорила ему в ночной тишине.


Работницы доставили Джулии больше хлопот, чем она ожидала. Они привыкли трудиться вместе, но не жить под одной крышей в тесном помещении. Женщины начали ссориться друг с другом, молодые девушки порой дрались между собой, как дикие кошки. Работницы скучали по веселой лондонской жизни. За исключением Алисы и некоторых других, нашедших себе дружков в деревне, им также не нравилось работать вместе с местными женщинами. Они передразнивали их сассекскую манеру говорить, а те, в свою очередь, были возмущены грубыми словами, которые употребляли горожанки. Так как Майкл не собирался навсегда переезжать из Парижа в Сазерлей, то Мэри не нуждалась более в доме в Брайер Лейн. Джулия поделила его на отдельные мастерские для деревенских и городских работниц. Теперь все были довольны, кроме двух женщин, которые очень тосковали по дому; они не могли уже работать так же хорошо, как прежде, и Джулия передала их преуспевающему чичестерскому портному. Женщины получали там меньше, но чувствовали себя гораздо лучше в городе.

Не имея возможности продавать ленты в Лондоне и не желая сбывать их по низким ценам в провинции, Джулия написала Майклу, предложив ему продавать их в Париже. Он наказал присылать как можно больше лент, так как у него есть возможность сбывать их по своим торговым каналам. На этот товар во Франции найдется спрос. Мэри изобрела рисунок с буквой «Л», начинавшей имя французского короля, и лилиями, вышитыми золотыми и серебряными нитками. Ленты Анны оказались не менее популярными в Париже, чем в Лондоне, один зажиточный владелец магазинов, находящихся в Версале, стал постоянным заказчиком лент Паллистеров, так как аристократам понравилось украшать ими свои одежды.

Софи противилась тому, что Майкл занимается продажей лент, нанося, по ее мнению, ущерб репутации фирмы Бриссаров. Она нарушила свое молчание и, оставшись наедине с Майклом, обрушилась на него:

— Мы всегда имели дело только с лучшим лионским шелком и не опускались до торговли легкомысленными безделушками, которые продают уличные торговцы! Ты, наверное, сошел с ума.

Он оборвал ее:

— Должен напомнить тебе, что являюсь владельцем фирмы Бриссаров. Эти ленты производятся из отличного шелка и раскупаются очень хорошо. Я уже начал продавать изделия Джулии с нашими шелками, и все идет нормально. Когда ты будешь советовать мне что-то дельное, а не морочить голову, я с удовольствием выслушаю тебя.

Софи казалось, что муж специально делает все ей назло. Она начала думать о том, как бы навредить его новому начинанию. Если она распустит слух, что ленты поступают из пораженного чумой Лондона, а не из Сазерлея, то не слишком погрешит против правды, ибо знала, что Джулия вывезла своих работниц из столицы.

Франция, как и другие европейские страны, была знакома с чумой, и каждый год эпидемия вспыхивала то в одном, то в другом месте, но никогда еще она не принимала таких масштабов, как в Лондоне. Французы были очень напуганы.

Софи основательно продумала план своих действий. Она решила не спешить: пусть Майкл забудет о том, что она выражала недовольство по поводу продажи лент. Иначе ведь он может заподозрить ее, а ей не хотелось вновь доводить его до крайности. Добродушные люди, если их вывести из себя, становятся просто бешеными. Но впоследствии они очень переживают за свои поступки. Она видела, как страдал Майкл, и это являлось ее единственным утешением.

Через месяц Софи поехала в своей карете на кладбище и, как обычно, провела некоторое время у могилы отца в полном одиночестве. Затем вернулась к кладбищенским воротам и велела кучеру съездить к портному и забрать у него ее одежду, которая уже должна быть готова.

— Это займет пару часов, мадам.

— Ничего. Я подожду тебя здесь.

Когда карета скрылась из виду, Софи подала знак людям с носилками и велела им отнести ее к магазину, в котором продавались ленты Паллистеров. Он находился в той части Парижа, которую она практически не знала. Там появилось множество новых построек с тех пор, когда она посетила это место в последний раз. Софи подумала о том, что давно уже никуда не ходит, кроме кладбища.

В магазине было много покупателей. Она осмотрелась по сторонам и не увидела ни одного знакомого. Да и кто узнал бы ее в черной вуали?

Ее элегантный вид тотчас привлек внимание приказчиков и, как только она попросила показать ей вышитые ленты, те сразу же появились перед ней.

— Какие красивые, — сказала она, беря в руки голубую ленту с вышитыми на ней подснежниками.

— Эти ленты поставляет нам фирма Бриссаров, — сообщил ей приказчик, полагая, что упоминание этой фирмы произведет впечатление на покупательницу.

Как только он сказал эти слова, Софи вскрикнула и уронила ленту на пол. Все покупатели повернулись в ее сторону.

— Их же привозят из Лондона, где свирепствует чума! Я только вчера узнала об этом!

В магазине началась суматоха. Приказчик отскочил от лент, женщины начали кричать. Софи сорвала с рук перчатки, которыми прикасалась к лентам, и бросила их на пол. Покупатели, толкая друг друга, стали в спешке покидать магазин.

— Чумные товары! — услышала она голоса на улице.

Улыбаясь себе под нос, она вошла в магазин, где продавались перчатки, выбрала себе новую пару, а затем отправилась на носилках на кладбище. Через десять минут к воротам прикатила ее карета. Вернувшись домой, Софи стала ждать развития событий.

За ужином Майкл выглядел рассеянным и озабоченным. Она предполагала, что кто-то приходил к нему и требовал подтверждения или опровержения того, что было сказано о лентах в магазине, но, так как они обычно не разговаривали за столом, он ничего и не сообщил ей.

Поначалу Майклу удавалось успокаивать тех, кто приходил к нему и сообщал о слухе, но потом делать это становилось все труднее и труднее, пока наконец он не потерял контроль над ситуацией. Согласно закону зараженные чумой товары должны были сжигаться.

В его кабинет вскоре пришли представители власти и, держась от него на некотором расстоянии, стали изучать таможенные бумаги, относящиеся к лентам. В это самое время в кабинет вошел Жан-Роберт в сопровождении лакея; мальчик любил навещать отца здесь. Ему нравилось заходить на склад, где рабочие иногда катали его в ручной тележке. Впервые отец вместо радушного приветствия окинул его хмурым взглядом.

— Сегодня тебе нельзя оставаться здесь, Жан-Роберт. Быстро иди домой.

— Подожди! — один из чиновников поднял вверх руку. — Это ваш сын, месье Паллистер?

— Да.

— Тогда пусть он останется здесь. Мы не сомневаемся в вашей честности и в порядочности вашей сестры, но чума сейчас перекинулась и в английскую провинцию. Ввиду многочисленных жалоб, поступивших к нам, мы должны предпринять действия по защите Парижа от эпидемии. Пока что мы не станем сжигать ваши товары. Но придется опечатать это помещение, а также ваш дом на два месяца.

— Нет!

Чиновник проигнорировал восклицание Майкла.

— Если к концу срока никто в Париже не заболеет чумой, мы разрешим продажу ваших товаров.

Майкл, прижимая к себе сына, наблюдал вместе с лакеем, двумя приказчиками и двадцатью рабочими за тем, как чиновники опечатывали двери и запирали их на замок. У каждой двери они поставили по сторожу.

Софи уже собиралась отправиться на кладбище, когда в ее комнату вбежала служанка. Она была явно испугана.

— Мадам! Там какие-то люди опечатывают дом! Они говорят, что у нас здесь чума! Нас изолируют на два месяца!

Софи чуть было не упала в обморок. Чтобы удержаться на ногах, она схватилась за спинку кровати.

— Но это невозможно. Они не могут сделать такое.

— Но они делают, мадам!

Софи взяла себя в руки:

— Я поговорю с ними.

Спустившись вниз, она увидела, что входная дверь уже находится на запоре. Она распахнула окно, чтобы поговорить с людьми, выполнявшими свои обязанности, но те закрыли окно и собрались прикреплять к нему решетку.

— Остановитесь! — крикнула она. — Это неправда, что ленты Бриссаров заражены чумой! Я знаю человека, который распространил этот слух. Этот человек хотел пошутить! Отомстить! Устранить конкурента! Это все ложь!

Она не могла сознаться, что сама распространила этот слух.

Но люди на улице не слышали ее. Обезумев от гнева, она стучала кулаками по стеклам и плакала. Этого Софи совсем не ожидала. Она рассчитывала на то, что никто не станет покупать ленты Паллистеров, и Майклу придется отказаться от них. Но случилось несчастье, о котором она не могла и подумать. К своему ужасу, она увидела, что рабочие стали забивать окно досками.

Она стремительно бросилась в холл и заметалась по нему, сознавая, что ее отца уже нет ни в кабинете, ни в комнате наверху. А туда, где она еще может быть с ним, ее больше не пустят. Она издала такой дикий вопль отчаяния, что слуги, собравшиеся на кухне, чтобы обсудить печальные события, бросились всей толпой в холл, полагая, что кто-то напал на госпожу. Когда они прибежали туда, она уже заперлась в своей спальной комнате. Они стояли у лестницы и слушали, как она неистовствует наверху.

Софи спустилась к ужину побледневшая, с покрасневшими глазами. Слуги видели, как она остановилась на пороге, обнаружив, что за столом нет мужа. Они думали, что в своем несчастье она и не вспомнила ни о супруге, ни о сыне. Не сказала она ни слова и слугам, хотя любая другая хозяйка разъяснила бы своим людям суть случившегося. Всем, от управляющего до повара, это очень не понравилось. Не сознавая этого, она еще более ушла в себя после того, как дом был опечатан.

В конторе фирмы Бриссаров Жан-Роберт развлекался вовсю, представляя себя солдатом во время похода — они спали с отцом на импровизированных постелях в кабинете, лакей и приказчики разместились в приемной, а рабочие жили в складском помещении. Постельные принадлежности им передавали через сторожа, равно как и еду, вино и все необходимое. Они ели вместе за большим столом, находившимся в складском помещении. Выпив вина, рабочие переставали стесняться хозяина.

— Как весело, папа! — говорил Жан-Роберт перед сном. — Я рад, что оказался здесь. Ты думаешь, мама волнуется?

— Нет. Старший чиновник обещал передать ей, что ты остался у меня. Она уже знает, что мы в безопасности. Да и ей там ничего не грозит. Никто из нас не заболеет чумой, в этом мы можем быть уверены.

К концу первой недели время как бы замедлило свой ход. Майкл через окно общался со своим бухгалтером и велел ему выплачивать еженедельную зарплату женам рабочих. Некоторые женщины приходили под окна с детьми и махали своим мужьям, но сторожа не подпускали их близко к дому, Майкл всем дал работу. Когда они закончили сортировать товары, он велел им убирать и красить помещение, которое уже давно не приводилось в порядок должным образом. На досуге они играли в шахматы, шашки и карты. Он запретил игру на деньги, не желая, что бы его люди начали ссориться. Они стали играть в долг, обещая рассчитаться друг с другом, когда деньги, выдаваемые их женам, окажутся у них на руках. Жану-Роберту принесли его книги. Майкл каждый день давал ему уроки, обучая при этом и английскому, который мальчик учил, несмотря на протесты матери. Случалось, что рабочие ссорились между собой и даже дрались, как деревенские мужики, поединки которых Майкл не раз наблюдал неподалеку от Сазерлея. Во время схваток поднимался такой крик, что его, наверное, можно было слышать на соседней улице. По мере того как шло время, люди становились все раздражительней и дрались все чаще. Майкл не препятствовал организованным схваткам, так как понимал, что мужчинам необходимо дать выход своим эмоциям.