Наталия Орбенина - Жена иллюзиониста

На самом деле Маша мало что знала о смерти отца Генриха. Но они подробно обсудили с Михаилом, что может волновать горничную, какие струны можно затронуть в этой молчаливой и замкнутой душе, чтобы побудить Кайсу помочь Маше бежать из поместья. О таинственной смерти барона говорил следователь Сердюков, но вся эта история так и оставалась незаконченной, ибо тело барона так и не нашли.

Кайса молчала, ее лицо словно окаменело. Маша вынула руку из теплой муфты и смахнула снег с аккуратного деревянного крестика. Горничная встрепенулась и поднялась.

– Пойдемте, барыня, темнеет уже, да и ветер поднимается, холодает. Не дай бог, простынете, нельзя вам теперь.

И они двинулись к дому. Вечерело, сумерки сгущались в раннюю темноту. Маша шла бодро, опираясь на надежную руку.

Уже на следующий день после обеда, когда весь дом затих, Маша ушла, спрятав в муфте послание для Колова. А между тем Генрих, подождав, пока жена вернется, взял Лайена и пошел в лес. На пушистом снегу Машины следы были видны достаточно отчетливо. Верный Лайен быстро бежал, чуя направление. Генрих подбадривал собаку: «Ищи, ищи, Лайен, где наша Маша?» Около старого гнилого дерева пес остановился и стал кружить, поднимая морду кверху и царапая кору когтями. Корхонэн задумчиво оглядел ствол, провел по нему рукой. Рука скользнула в расщепленный ствол дерева. Оттуда он извлек плотный бумажный пакет. Лайен затявкал и запрыгал, ожидая награды. Но хозяин не видел и не слышал верной собаки. Трясущимися руками он надорвал пакет и прочел послание.

Экипаж стоял пред крыльцом дома. Лошади переминались с ноги на ногу. От их мягких губ валил пар. Лайен крутился вокруг и тявкал. Уродливый безухий Юха еще раз обошел экипаж, проверил упряжь, все готово. Нынче в Выборг едет горничная Кайса Вуори. Обе хозяйки надавали ей ворох поручений, как все успеть! Сама Кайса выпросила один день для какой-то своей надобности. Баронесса ее всегда отпускает, тем более что подобное случается редко. Юха на козлах за кучера, да и если надо подсобить, поднести и постеречь, в случае чего. Из дома торопливо вышла Кайса, одетая в теплый меховой жакет, подаренный Машей на Рождество, и тяжелую шерстяную юбку, что делало ее фигуру еще более дородной. Собака бросилась к ней, желая поиграть, но Юха отогнал пса кнутом. За отъездом горничной из окна гостиной наблюдала Аглая Францевна. Генрих еще не выходил из спальни, накануне он весь день провел в обществе своих картин. А Маша, отдав горничной нужные распоряжения о покупках, еще раньше пошла прогуляться вдоль заснеженного края моря, как она часто делала теперь.

Старый видавший виды экипаж, тяжело, рывками двигался по снежному насту. Полозья скрипели. Лошади резво бежали по знакомой дороге, весело развевались их гривы и хвосты. Юха, сидя на козлах, щурился на яркое зимнее солнце. Хорошо, зиме скоро конец, опять весна, тепло…

– Тпру… – от неожиданности Юха чуть не слетел с козел.

Кони встали, скрипнули рессоры. На дороге, прямо за крутым поворотом, стояла молодая хозяйка.

– Что там, что встал, черт безухий? – зло крикнула Кайса, высунувшись из окна кареты.

– Сама не видишь? Барыня! Мария Ильинична! – тыча кнутом вперед, промычал Юха, но Кайса не могла разбирать его бессвязной, как ей казалось, речи.

– Вот те раз! Барыня! Вы-то как тут оказались, ведь далеко уж от дома?! – вполне искренне изумилась горничная.

– Да я, Кайса, вот что думаю, а не проехать ли мне с тобой прямо до Выборга? Пройдусь по лавкам, в книжную лавку зайду, а то ведь ты все ж, я думаю, перепутаешь чего-нибудь.

С этими словами молодая женщина решительно двинулась к карете.

– Можно подумать, что я хоть раз перепутала чего! – сердито ответила горничная, подвигаясь, чтобы дать место хозяйке.

– Барыня! Барыня! Нельзя так, придется воротиться! Искать вас будут! – заметался на козлах Юха-Без-Уха.

– Полно, Юха! Я не ребенок! – возразила Маша. – Трогай!! – приказала она тоном, не терпящим возражений.

Юха медлил, он не мог ослушаться молодой хозяйки. Но что-то в ее поведении было не так. Нельзя ей самой распоряжаться таким образом, уезжать из дома без дозволения старой баронессы или мужа.

– Трогай, я сказала, да не смей поворотить назад! – крикнула Маша, угадав движение Юхи.

Тот сгорбился, стегнул лошадей, и они понеслись вперед. Маша и Кайса замерли в разных углах кареты. Только бы этот безухий, преданный Корхонэнам урод не повернул в имение! Только бы добраться до окраины Выборга. А там уже ее ждет ненаглядный Мишенька. Маша выйдет как бы по неотложной надобности и не вернется уже никогда. Пока ее будут искать по всему городишку ее уж и след простыл!

Еще верста, еще поворот, все ближе свобода! Да, она убежала! Вот так, в чем была, только паспорт, немного денег и драгоценностей в муфте и кармане юбки. Это неприлично, грязно, недостойно. Но Корхонэны поступили с ней бесчестно, поэтому она не считает себя ничем им обязанной. Почему она не рискнула поговорить открыто, сказать, что требует развода? Миша прав, требовать развода, находясь вдали от душевно нездорового человека, куда безопаснее.

– Тпру!

– Господи, да что опять!

В ответ – тишина. Маша выглянула наружу. Посреди дороги, преграждая путь, гарцевал на лошади Генрих Корхонэн. Маша не удержалась и со стоном упала на сиденье.

«Сиреневая вилла» пребывала в угрюмом молчании. Но эта тишина была обманчивой. Каждый из участников побега находился под подозрением, и ему был учинен допрос по всей строгости. Машу заперли в ее спальне. Генрих долго и досконально выпытывал сначала у Юхи, потом у Кайсы все подробности происшедшего. Юха мычал, мотал головой, размахивал руками, да только толку с того, ведь его понимала лишь одна беглянка Маша, которая и рассчитывала, что бедный Юха не сможет потом ничего рассказать хозяину. Не отличавшаяся говорливостью Кайса едва цедила слова, каждый ответ из нее добывали как клещами. Как ни крути, выходило, что прислуга не виновата, что молодая барыня действительно неожиданно для обоих появилась на дороге, и они, не посмев ослушаться ее, двинулись в Выборг, не предполагая, что она замыслила. Оба очень удивились, Кайса даже как будто искренне, когда барон спросил их, не хотела ли его жена таким образом оставить поместье. Выпытав у прислуги все, что можно, Генрих направился к жене. С момента, когда он перехватил беглянку на половине пути, и до того мига, как повернулся ключ в замке ее комнаты, прошло уже несколько часов. Маша пребывала в неизвестности относительно шагов, предпринимаемых мужем. Хотя она догадывалась о том, что происходит в доме. Барон рассчитывал, что время, проведенное в неопределенности, сломит, испугает женщину, но его ожидало разочарование. Маша, вопреки предположениям, не плакала и не боялась. Это было очевидно по ее решительному взгляду, выпрямленной спине, вызывающим интонациям голоса. Когда он вошел к ней, Маша стояла посреди комнаты, держась за спинку стула, сердито и неприязненно глядя на мужа. И тогда он понял, что нет смысла ходить вокруг да около. Если он не произнесет роковых слов, их все равно скажет жена. Он хмуро развернул перед ней злополучную записку. Вот оно что! А она-то ломала голову, как он догадался, неужели она ошиблась в Кайсе и та выдала ее? Найдено дупло! Лайен! Бедная глупая собака! Михаил не зря опасался. Впрочем, наивно было бы предполагать, что все пройдет гладко и ей удастся с первого раза вырваться из тисков брака, ставшего ненавистным.

– Мари, я знаю, вы хотели бежать! – почему-то по-французски, сильно волнуясь, произнес барон. – Я знаю, вас ждал любовник, вы ему писали, что сядете в карету, когда горничная поедет за покупками в Выборг.

– Генрих, я не отрицаю своего желания покинуть ваш дом. Но я не вижу здесь преступления, тут нет моей вины! – Маша даже стукнула стулом о пол для вящей убедительности.

Корхонэн аж вскинулся от возмущения и ярости.

– Немыслимо! Вы издеваетесь надо мной! Жена бежит с любовником и не считает это преступлением! Этот подлый побег, эта ложь, эта инсценировка! – он двинулся к жене, но та загородилась хрупким стулом.

– Генрих, повторяю, я не считаю себя виновной. Да, нас соединил священник перед алтарем. Но что предшествовало нашему браку? Обман, чудовищный обман! Наш союз изначально был замешан на лжи, которую вы теперь так страстно обличаете! Вы и ваша мать обманули меня, сообщив о смерти моего жениха. Я обманула вас. Равновесие восстановлено.

От этих слов Корхонэн схватился за голову, лицо его исказилось.

– Нет, это не так, не так, как вы говорите! Моя любовь оправдывает все! Вы же знаете, знаете, как я вас люблю! – Генрих подозрительно затрясся.

– Генрих! Давайте будем смотреть правде в глаза, – как можно спокойнее произнесла Маша, отступая к двери. – Вы больны, и я теперь знаю это наверняка. Вы сами не подозреваете, как вы больны. Ваше чувство ко мне – это не любовное, а болезненное чувство. Я вам нужна не как жена, а как медицинский препарат! Как способ на время выбраться из мглы! Увы, Генрих, я не люблю вас так сильно, как ваша мать. Поэтому я не могу пожертвовать своей жизнью, своей судьбой ради вашего излечения. Ко всему прочему… – Она вдохнула полной грудью и уже намеревалась сказать мужу правду о ребенке, как вдруг Корхонэн неестественным образом изогнулся, глаза его вылезли из орбит, изо рта пошла розовая пена. Он уже не слышал жены и упал на пол в страшных судорогах. Маша с криком бросилась за помощью. Аглая Францевна оказалась за дверью, вероятно, она подслушивала разговор. Прибежала Кайса и сильным движением разомкнула челюсти Генриха. Вдвоем с матерью они попытались влить ему в рот снадобье, которое всегда было у баронессы под рукой. Маша на подкашивающихся ногах пошла прочь, она ничем не могла помочь мужу, она понимала, что приступ ужасной болезни – следствие ее неудачного побега.

Придя к себе, она упала на постель. Слез не было. Лишь усталость и злость на судьбу. Проклиная невезение, она думала о Мише, который, наверное, еще ждет ее на окраине Выборга.

Генрих не приходил в себя несколько дней. Маша опасалась даже подойти к дверям его комнаты. Нет, она не чувствовала укоров совести. Себя ей было больше жаль, чем несчастного безумца. Один раз она набралась духу, но, услышав звуки, напоминавшие рычание зверя, поспешила прочь. Следом за ней вышла Аглая Францевна. Вопреки ожиданию, она казалась спокойной и даже доброжелательной.

– Мари, я хочу поговорить с вами, – она решительным движением взяла невестку за локоть.

Маша покорилась, ибо понимала неизбежность выяснения отношений.

– Стало быть, вы пытались столь неприличным образом покинуть нас. Я даже могу предположить и ход событий. Уж не знаю как, но ваш незадачливый жених вновь появился в вашей жизни и попытался разрушить брак с Генрихом. Что ж, такое случается с молодыми особами, которые не понимают реальной жизни. На что вы рассчитывали, моя милая? На развод? На каком основании?

Баронесса говорила спокойно. Но в каждом ее слове чувствовалось сильное внутреннее напряжение.

– На том основании, – отчетливо произнесла Маша, – что ваш сын и мой муж барон Генрих Корхонэн – безумен, это душевнобольной. И вы знали об этом, когда затевали свадьбу. Я же была обманута, введена в заблуждение! И мне от вас ничего не надо, ни денег, ни титула, я просто хочу уйти. Я не желаю всю свою жизнь посвятить уходу за безумцем, как сделали это вы. Я понимаю, что вы готовили меня себе на смену. Я преклоняюсь перед вашей жертвенностью, вы – мать, но и я тоже в скором времени буду матерью, поэтому я должна думать о судьбе своего ребенка! – почти выкрикнула Маша.

– У вас будет ребенок? Как славно! – баронесса хотела придвинуться к невестке, чтобы обнять ее, но та отшатнулась.

– Не спешите радоваться, сударыня! Генрих не имеет к этому никакого отношения. Генрих вообще не может быть отцом!

– Я знала, что вы умная женщина. Но вы превзошли все мои ожидания. – Аглая Францевна загадочно улыбнулась, чем повергла Машу в совершенное недоумение. – Это замечательно, что теперь у барона Корхонэна будет совершенно здоровый наследник! Здоровый во всех отношениях! Это просто чудесно, Машенька!

И тут Маша поняла, что имеет в виду свекровь. Краска стыда бросилась ей в лицо.

– Нет, я не такая безнравственная особа, как вы полагаете.

– Конечно, вы не безнравственны! Я надеюсь, что вы, как и ваша маменька, – последние слова баронесса произнесла с особым чувством, – поступите разумно. Конечно, Генрих иногда, замечу, только иногда, бывает немного не в себе. Но, во-первых, это быстро проходит. И во-вторых, это не то чтобы болезнь, это проявление яркости, неординарности личности. Вы уже немного знаете его и видите, что мой сын человек необычный, талантливый, а такие люди часто отличаются от окружающих. Иногда их действительно принимают за сумасшедших. Но это не так. Вы сами потом убедитесь. Это великий художник, тонкая, ранимая душа! И он любит вас страстно. То, что вы с ним сделали, едва не погубило его. В последний раз нечто подобное было только после трагической гибели его отца. И вот снова сильнейшее потрясение! Вы сообщили ему о мнимом отцовстве будущего ребенка?