Юлия Данцева - Жена Кукловода

— То, что случилось вчера, больше не повторится.

Руслан сжал ее руку.

— Дома между нами ничего не изменится. Чистая ваниль. Обещаю.

— Я люблю ваниль, — улыбнулась Людмила.

— А я острое и с перчиком. Хотя сладкое тоже иногда бывает приятным.

Он провел кончиками пальцев по ее щеке, по губам. Потянулся к ней, чтобы поцеловать.

Людмила отстранилась.

— Так мы опять не поговорим. Это не все мои условия!

— Хорошо. Твои пределы — святое для меня.

Фраза прозвучала немного фальшиво и наигранно. Руслан в точности повторил слова Шталя.

«Прилежный ученик», — усмехнулась про себя Людмила.

— Мы не будем больше играть в салоне Шталя.

Руслан удивленно посмотрел на нее.

— Но доктор только будет рад…

— Я не хочу, — твердо ответила Людмила. — Я обязана объяснять?

— Конечно нет. — Руслан вздохнул, — значит, я договорюсь со Шталем, и мы снимем студию. Когда назначим день для Игр? Я предлагаю вечер пятницы. Чтобы возвращаться домой в субботу. Так мы сможем не ущемлять Антошку в общении.

— Согласна. И еще одно. Я больше не хочу участвовать в этих сборищах.

Руслан снова вздохнул.

— Милая, боюсь, нам придется там бывать. Но обещаю, мы всегда будем уходить до того, как начнется «веселье».

Людмила засомневалась. В конец концов, первая часть бала была очень даже приятной…

— Хорошо. Но решать, когда уходить, буду я.

— Да, моя Милочка.

Руслан поднес к губам ее руку и поцеловал в раскрытую ладонь.

— Ты хочешь, чтобы мы обговаривали каждую сессию? Или предпочитаешь сюрпризы, как в первый раз?

Он сказал это таким тоном, что ее бросило в жар, по спине побежали горячие мурашки. От нахлынувших воспоминаний она закрыла глаза.

— Сюрпризы, — ответила хрипло.

Горло пересохло, а сердце застучало быстрее.

— Только…

— Что только?

Горячие сухие губы мужа уже скользили по ее шее, ладонь сжала грудь… Разговор грозил закончиться снова в постели…

— Порка…не просто так… нужна причина… и цепи… я боюсь их…

— Хорошо, — пальцы Руслана уже забрались под полы халата, развязали узел пояса. — Страхи будем преодолевать. Постепенно. Какие выберем стоп-слова? Чтобы ты не забыла их в самый ответственный момент…

Внутри разливалась горячая лава возбуждения, голова кружилась…

— Горячо… — выдохнула Людмила в губы, что целовали ее так сладко.

— Умница, «тепло» — если ты на грани, и «горячо» — если нужно немедленно прекратить. Постараюсь, чтобы они нам не понадобились. Что-то еще?

Выскользнула из халата… под ним ничего… больше сдерживаться нет сил.

— Хочу тебя…

Антошка вернулся из поездки довольный и счастливый, радостно рассказывал о резиденции Санта Клауса, о катании на оленьих и собачьих упряжках, на санках и лыжах, показывал фотографии, сделанные на новом планшете. Особенно удался Бушманов, позорно растянувшийся на горке, в одной лыже и съехавшей на нос шапке.

Незаметно пролетел январь, он всегда кажется коротким из-за первых праздничных недель. Снова закрутилась рутина обычных дел: работа, семья, Антошкина школа, проверка уроков по вечерам, разговоры по телефону с мамой об очередном повышении квартплаты и ее новых сапожках «ужас каких дорогих, но таких миленьких».

Февраль принес ледяной ветер с залива и снегопады. Дорожники как всегда не справлялись с заносами, Руслан вскоре бросил откапывать каждый день их машину, и Людмила добиралась на работу на метро. Больше всех этим был недоволен Антошка. Он ненавидел школьный автобус. А еще Руслан запретил ему брать в школу планшет. Единственным утешением для сына был оглушительный успех его финской фотосессии на школьной выставке под названием «Зимние забавы».

Но прежнего ощущения бега по кругу больше не было. Теперь в жизни Людмилы была тайна. Игра постепенно занимала в их жизни свое место. Людмила ловила себя на том, что ждет этих пятниц, когда серая и монотонная обыденность отступала, и она погружалась с головой в этот темный волнующий мир. Мир, где не было Руслана и Людмилы Сикорских, где безраздельно властвовал жесткий и волнующий господин Кукловод, а она была его послушной игрушкой — куклой Эль.

Шталь помог им снять студию на Петроградке — однокомнатную квартиру в новостройке. Вместе с Русланом выбрали для нее оборудование, правда девайсы и игрушки подбирались без ее участия. «Ты хотела сюрпризов, — улыбался Руслан.

Правда, они едва не «погорели». Антошка застукал их за горячим обсуждением преимуществ и недостатков разных моделей скамеек для порки. Пришлось срочно врать ему, что это спортивный тренажер.

От сессии к сессии Людмила училась безраздельно доверяться его власти, не задумываться над приказами, не анализировать ощущения. Ее Кукловод обращался со своей игрушкой бережно, тонко чувствовал ее, никогда не доводя до самого края. Людмиле ни разу не пришлось использовать стоп-слова.

Иногда они все же, правда, без особого удовольствия (по крайней мере, со стороны Людмилы), посещали мероприятия сообщества. И всегда покидали их до начала «шоу». Больше всего Людмилу раздражали оценивающие взгляды мужчин, носивших такие же кольца, как и ее муж. На собраниях Руслан никогда не оставлял ее одну, не отпуская ни на шаг, и она чувствовала себя защищенной.

Но постоянно быть рядом он быть не мог.

В редакцию журнала, где она работала в последние два года, был приглашен известный фотохудожник Артем Каверин. Его работы очень нравились Большовой. Она считала его редким талантом, умеющим в фотографиях, особенно черно-белых, раскрыть душу женщины. Каверин должен был сделать для журнала серию фотографий под общим рабочим названием «Грани женственности». Людмиле поручили подобрать к готовым фотографиям цитаты — стихотворные, прозаические, отражающие суть каждого снимка.

Встреча с художником была назначена на четыре часа пополудни в рабочем кабинете Людмилы. Но он, как назло опаздывал. Решив уже, что Каверин не появится, она собралась домой, как вдруг дверь в ее кабинет распахнулась, и на пороге появился мужчина, лет тридцати, высокий, стройный, с темными волосами до плеч, одетый в темное кашемировое пальто, небрежно распахнутое. Белый шелковый шарф-кашне, перекинутый одним концом через плечо, подчеркивал богемный образ. Это, несомненно, был Каверин.

— Вы Сикорская? — довольно бесцеремонно спросил он. И тут же застыл на пороге, пристально вглядываясь в ее лицо.

На двери кабинета Людмилы была табличка с ее фамилией. Но кто читает эти таблички? Она поморщилась, но заставила себя радушно улыбнуться и протянула вошедшему руку.

— Здравствуйте, а вы — Артем Каверин?

Руки своей он не подал, странно ухмыльнулся и небрежно развалился в кресле перед ее столом.

— Да, собственной персоной, — ответил он, улыбаясь и продолжая нахально разглядывать Людмилу.

Что-то в его лице показалось ей смутно знакомым, и глухая, неясная тревога заскреблась в душе, будто мышь в буфете.

Людмила рассказывала ему об идее фотоэссе, показывала наброски их дизайн-редактора, а он все смотрел на нее странным взглядом, будто и не вникал в смысл того, о чем она ему говорила.

И вдруг, усмехнулся и накрыл ее ладонь своей. На среднем пальце у Каверина было такое же кольцо, как у Руслана. Она вдруг вспомнила, откуда знает его. Он был постоянным посетителем всех званых вечеров сообщества и активным их участником. Людмила смутилась и опустила глаза.

— Ты все еще не свободна? — проговорил он тихо, встал, обошел стол, и присел на него.

— Нет, — довольно резко ответила она и попыталась вскочить. Каверин мягко толкнул ее обратно.

— Ну-ну, — сказал он, тоном, каким успокаивают лошадей или собак, — это дело времени. Если вдруг надумаешь сменить дома, только скажи. Ты мне нравишься. Очень.

Каверин протянул руку и попытался погладить ее по щеке.

— Оставьте меня! — выкрикнула она, вздрогнула от омерзения и отбросила его руку. Каверин встал и отошел, Людмила выдохнула было с облегчением. Но он не собирался отступать. Заметив в двери кабинета ключ, он повернул его, вынул из замка и, нахально ухмыляясь, положил в карман. Потом снова направился к Людмиле. Она вскочила с места, метнулась к окну, будто там был выход.

— Ты же не будешь кричать? Устраивать переполох — такой позор! Твои курицы-коллеги будут судачить потом неделями!

Каверин явно издевался над ней. Но кричать и правда было глупо.

Людмила вернулась к столу и попыталась взять трубку телефона.

Каверин резко схватил ее за запястья, завел руки за спину, развернул, нагнул над столом, задрал юбку.

— Строптивая рабыня, — прорычал он, — я таких люблю.

Он удерживал ее запястья за спиной одной рукой, второй пытаясь сорвать с нее колготки вместе с трусиками.

Она отчаянно вырывалась, и наконец, ей удалось освободиться, он развернулась и замахнулась, чтобы залепить Каверину пощечину.

Он успел перехватить ее руку и заметил обручальное кольцо.

— Так сабочка замужем? — насмешливо протянул он. — А может мне позвонить твоему мужу и рассказать о том, где ты бываешь и чем занимаешься? Или по-хорошему встанешь на колени и обслужишь меня ртом?

Ярость и возмущение вдруг улеглись. Их сменило мстительное предвкушение.

— Хочешь позвонить? — спокойно сказала Людмила, — давай.

Взяла со стола свой телефон и набрала номер Руслана.

— Дорогой, — сказала она в трубку. — С тобой тут хотели поговорить. Один знакомый. Он пожелал, чтобы я обслужила его ртом. У него на пальце кольцо, как у тебя.

Потом выслушала его ответ и подчеркнуто уважительно произнесла:

— Да, Господин.

А потом протянула телефон Каверину…

Людмила не хотела, чтобы эта история стала известной кому-либо кроме Руслана. Но он настоял на том, чтобы рассказать все Шталю.

Доктор заверил его, что это, несомненно, грубое нарушение Устава, и Каверин должен за это ответить. Господин Кей был оштрафован на довольно крупную сумму, и на ближайшем же собрании сообщества публично принес свои извинения. Правда, не сабмиссиву Эль. Руслану, Кукловоду. За покушение на его собственность.

Всегда строгий и чопорный Петербург тихо млел под теплыми ласковыми ладонями майского солнца. Сизая, вечно хмурая Нева сдержанно улыбалась и бросала в пролеты мостов пригоршни пляшущих бликов.

Людмила шла на Невскому, улыбалась своим мыслям и бережно прижимала к груди большую коробку с новой куклой. Она увидела ее в каталоге, влюбилась с первого взгляда и потом ждала несколько месяцев. Очень тонкой работы, с точно прорисованным лицом, пышными русыми волосами, почти как у самой Людмилы, одетая в вечернее платье, расшитое стразами. Если верить проспекту канадской фирмы, что сделала куклу, болванку с которой отлили фарфоровую голову, уничтожили. Уникальная, одна во всем свете. И теперь это чудо принадлежит ей.

Сегодня она ушла с работы на час раньше. Как всегда забежала попрощаться со Светочкой. Та посмотрела завистливо. Еще бы — ей ведь целых два часа сидеть за рабочим столом и трепаться по телефону.

Охранник на выходе окинул ее оценивающим взглядом. Людмиле даже показалось, что пробормотал: «Хороша… эх… мне бы».

Продавец магазинчика, вручая ей куклу, произнес: «Завидую вам, дорогуша, такая редкость!».

Людмила не знала почему, но в такие дни, как сегодня, она особенно остро ощущала каждый завистливый взгляд. А завидовали ей часто. Особенно женщины.

Еще бы, муж — красавец, умница, талантливый врач ведущий кардиолог частной клиники «Атлант», без пяти минут завотделением Областной Клинической. Такой заботливый, такой внимательный. Образцовый муж, любящий отец. Сын умница, почти отличник, популярный школьный фотограф. Да и в карьере несмотря на то, что «Иван да Марья» едва держался на плаву, тиражи не раскупались, а Большова из последних сил пыталась спасти журнал от краха, Людмила вела свою свою авторскую колонку «Подсолнух» в электронной версии журнала.

Поводов для зависти было много. Но никто не догадывался о том, что у этой семейной идиллии есть изнанка — странная и мрачноватая.

Каждую вторую пятницу месяца, ровно без двадцати шесть, Руслан Сикорский прощался с коллегами и безответно вдыхавшими по нему девушками- интернами, закрывал свой кабинет, садился в машину и ехал в небольшую квартиру-студию на Петроградской стороне. Открывал дверь ключом и шагал в бархатный полумрак, пропитанный запахом кожи, воска, душистых масел и ее духов. Особый, страстный и немного грешный запах — земляника, фрезии, магнолия, цитрус.

В этом полумраке его уже ждала его Эль, трогательно беззащитная в своей наготе, покорно опустив глаза, на коленях. Обнаженное тело мерцало перламутром в приглушенном, неровном свете десятков свечей. Он небрежно отбрасывал в сторону пиджак, галстук, рубашку, и шел к ней, босой, в одних брюках, подчеркнуто бесстрастный, хотя она знала — его сердце тоже рвется из груди. Поднимал ее лицо под подбородок, любуясь тлеющим в глазах возбуждением и немым обожанием.