Само по себе наказание было крайне мягким. Но несправедливым. Руслан написал Шталю ответное письмо о том, что он более не желает состоять в сообществе.

Людмила слышала, как Руслану позвонил доктор, они о чем-то довольно долго беседовали, и их разговор был явно тяжелым. Но решения своего Руслан не изменил.

Она была даже рада тому, что им больше не придется участвовать в этих сборищах. Но видела, что муж расстроен и подавлен случившимся.

За ужином они не сказали друг другу и пары слов. Антон удивленно переводил глаза с отца на мать и обратно, не понимая, откуда взялось это напряжение. Людмила заметила это и стала расспрашивать его о школьных делах, об успехах в фотографии. Напряженность немного спала, но Руслан, все так же почти не принимал участия в разговоре, отвечая односложно и невпопад.

Убрав со стола, она отправилась в гостиную, где застала мужа в задумчивости у окна. Она обняла его сзади, прижалась щекой к спине и прошептала:

— Милый, зачем нам все это? Сообщество, Устав, сборища? Зачем?

Он обернулся, сжал ее в объятиях, зарываясь в волосы лицом, и ответил, тоже шепотом:

— Я думал, что все должно быть правильно. Но правила, по которым они играют, нам не подходят.

— Тогда почему ты так переживаешь?

Она искренне не понимала причин его подавленного состояния.

Он сжал ее лицо в ладонях и сказал горько:

— Нас больше никто не прикрывает. Ни Шталь, ни договор о неразглашении, который подписывают все, вступая в сообщество. Понимаешь? Если Каверину завтра вздумается сообщить твоему или моему начальству о нашем увлечении? Он мог сделать фотографии на собраниях.

— Но там нет ничего такого, — возразила Людмила.

— Сам факт нашего там присутствия уже компромат. Пока Каверин жаждет мести, мы не можем чувствовать себя в безопасности, — горько сказал Руслан, и у него на лбу залегла скорбная складка.

Людмила нежно разгладила ее пальцами.

— Пусть попробует.

— Моя смелая девочка, — улыбнулся Руслан, нежно целуя ее.

— Больше всего я боюсь, если каким-то образом эта информация дойдет до нашего сына, — продолжил он тихо.

И тут Людмиле стало по-настоящему страшно. Вздрогнув все телом, она прижалась к груди мужа и прошептала в отчаянии.

— Он не посмеет, не посмеет….

Еще несколько дней были отравлены сомнениями, страхами и попытками найти выход. Людмиле хотелось сбежать вместе с сыном на край света, туда, где никто и никогда не сможет ему навредить. Страшная мысль о том, что зайдя на свою страничку «Вконтакте», Антон увидит фото родителей на фоне групповой оргии, не давала ей покоя. Это все просто сводило ее с ума.

Наконец, Руслан не выдержал и позвонил Шталю.

Через три дня они получили приглашение к нему в офис. В нем сообщалось, что эта встреча будет носить примирительный характер, на нее также приглашены Каверин и Анна Черкасская.

Они приехали в знакомый дом на углу улицы Декабристов ровно к восьми вечера.

В приемной никого не было. Шталь ждал их в кабинете, за письменным столом. Невозмутимый и бесстрастный.

Людмила опасалась, что ей опять предложат подождать в приемной. Она не хотела мучиться ожиданием и неведением.

Но когда они вошли, Шталь скользнул по ней бесстрастным взглядом и жестом указал на два свободных кресла. В третьем, вальяжно развалившись, уже сидел Каверин.

Он цинично и бесстыдно оглядел Людмилу с головы до ног, заставив ее вздрогнуть от омерзения. Она будто опять почувствовала его потные ладони и грубые пальцы. Руслан перехватил его взгляд и скрипнул зубами. Каверин лишь усмехнулся.

Анны в кабинете Шталя не было. Людмила, утонув в глубоком кресле, внезапно почувствовала себя маленькой и беззащитной. Ей хотелось почувствовать на своих плечах сильные руки мужа. Но показывать свой страх перед Кавериным она не хотела. Выпрямила спину и сложила руки на коленях, опустив глаза, понимая, какую роль она должна здесь играть.

— Итак, — начал Шталь, — напоминаю вам, что встреча носит примирительный характер. Я, как председатель сообщества, обязан заботиться о соблюдении Устава и мирном разрешении любых конфликтов. Все участники встречи обращаются друг к другу без использования псевдонимов, поскольку реальные имена всем известны. То, что на этой встрече присутствуют сабмиссивы, не совсем согласуется с правилами. Но таково было условие господина Каверина.

Последняя фраза царапнула Людмилу смутным беспокойством. Этот мерзавец явно что-то задумал.

— Господин Каверин, — обратился к нему Шталь, — можете изложить суть ваших претензий.

— Но я не вижу Анны Черкасской? — спросил он с сарказмом. — Неужели столь опытный сабмиссив позволяет себе опоздания?

— Конечно, нет, — ответил Шталь спокойно. — Ей даны указания ожидать в соседней комнате до того, как я посчитаю нужным ее позвать.

Каверин удивленно приподнял брови. Вежливо наклонил голову:

— Как будет угодно председателю.

Потом продолжил, с вызовом глядя на Руслана:

— Мои претензии просты и понятны. Господин Сикорский на том злосчастном вечере неделю назад позволил себе не только вмешаться в отношения между мной и моим сабмиссивом, но и сделать мне публичное замечание, поставив под сомнение мое право распоряжаться своей собственностью. Более того, он прикоснулся к моему сабмиссиву без разрешения, тем самым оскорбив меня действием.

— Это все? — спросил Шталь холодно.

— Не совсем, — Каверин усмехнулся, скривив губы, — поведение господина Сикорского повлекло за собой отказ сабмиссива выполнять свои обязанности по договору. Таким образом, мне не только нанесено оскорбление, но и причинен ущерб.

— Претензии ясны, — констатировал Шталь и обратился к Руслану, — господин Сикорский, вам есть что сказать?

Людмила замерла, слушая, как глухо стучит ее сердце и ноет в груди от тревоги.

Спокойный уверенный голос мужа придал ей сил:

— Позвольте не согласиться, — произнес он. — Я лишь попросил господина Каверина не устраивать публичных разборок со своим сабмиссивом, которая, кстати, отрицала, что в договоре предусмотрены публичные унижения. Признаю, что действительно, подал Анне руку, помогая подняться. Разрешения на это я у господина Каверина не получил. Но я не был осведомлен о том, что девушка является собственностью господина Каверина. Намерений оскорбить господина Каверина, словом или действием, у меня не было.

— Я правильно понял вас, господин Сикорский, — осторожно уточнил Шталь, — что вы готовы принести извинения господину Каверину за вмешательство и несанкционированные действия в отношении его собственности?

Руслан помолчал, а Людмила стиснула зубы, еле сдерживая рвущуюся наружу злость и обиду.

— Готов, — произнес, наконец, ее муж, и она едва не расплакалась от несправедливости происходящего. Ему не за что было извиняться!

— Но только, если получу убедительные доказательства прав господина Каверина на этого сабмиссива, в том числе на нарушение им ее жестких ограничений.

— Нет ничего проще, — воскликнул Каверин и, нагнувшись, взял стоявший у его ног кожаный портфель. Оттуда он извлек несколько прошитых листов, с набранным на них текстом и протянул их Руслану.

Он осторожно взял их в руки и стал внимательно просматривать текст. Людмила с замиранием сердца следила за выражением его лица. Оно становилось все мрачнее и мрачнее, и у нее все сильнее болело в груди.

— Вы удовлетворены? — спросил насмешливо Каверин.

— Почти, — произнес Руслан, передавая договор Шталю. — Хотелось бы еще убедиться в том, что при подписании этого договора был соблюден принцип добровольности.

— Неужели вы думаете, что я пытал девушку, чтобы заставить подписать договор! — рассмеялся Каверин.

Руслан промолчал, не сочтя нужным отвечать.

Шталь позвонил в колокольчик.

Из боковой двери вошла Анна. Бледное, печальное лицо и темные тени, залегшие под глазами. Людмиле сталь жаль ее.

Девушка робко присела на указанный Шталем стул, стоявший почти посередине комнаты, опустила глаза в пол.

— Скажи, — обратился к ней Шталь, протягивая ей договор. — Ты подписывала этот документ?

Анна бросила на него взгляд и снова опустила глаза.

— Да, — ответила она тихо, бесцветным голосом.

— Содержание договора тебе известно? — снова спросил Шталь.

— Да, — опять ответила Анна, не поднимая глаз. Потом добавила, еле слышно. — Теперь, да.

— А точнее? — голос Шталя стал строже.

— Я подписала его, не прочитав до конца, — голос Анны дрогнул.

— Почему его не прочитала? — настойчиво спросил Шталь. — Господин Каверин дал такую возможность? Не ограничивал во времени?

— Нет, — выдохнула Анна. — Не ограничивал. Я… — ее голос задрожал… — просто… не дочитала его до конца. Он сказал, что это стандартный договор.

— Так, когда вы ответили на вопрос господина Сикорского, что договор не предусматривает публичных унижений, вы заблуждались?

Она больше не могла говорить и просто покачала головой. Ее губы дрожали, а из глаз готовы были покатиться слезы.

— Но я не принуждал ее подписывать договор! И он, действительно, для меня стандартный, — громко произнес Каверин, и Анна вздрогнула от звука его голоса.

Людмиле стало тошно. Она уже понимала, к чему клонит Каверин и чью сторону примет Шталь.

— Но вы не обговорили перед подписанием возможность нарушения отдельных жестких ограничений? — спросил Руслан Каверина.

Он усмехнулся.

— Я знал эту девушку как опытного сабмиссива, более четырех лет состоявшего в лайф-стайл отношениях с уважаемым председателем. И не мог даже предполагать, что она поступит столь легкомысленно. К тому же мои предпочтения известны в сообществе. Если так угодно, я могу показать свои предыдущие договоры. Они не отличаются от этого ни одной буквой!

— Господин Сикорский, — обратился Шталь к Руслану. — Вы убедились в том, что принцип добровольности при подписании договора был соблюден?

Людмила с болью смотрела на то, как он играл желваками на скулах, буквально заставляя себя произнести это слово:

— Да.

Она не понимала. Не хотела понимать. Как Анна могла поступить так легкомысленно?

— Могу я задать вопрос Анне? — спросил Руслан Шталя.

Тот кивнул.

— Скажите, а если бы вы дочитали до конца договор, и если бы господин Каверин сообщил вам о своих предпочтениях заранее, вы бы согласились на такие отношения?

Анна не поднимала глаз и молчала. По ее щекам скатывались слезинки и тихо капали на сложенные на коленях руки. Она даже их не вытирала.

— Анна? — голос Руслана тоже дрогнул, а Людмила впилась ногтями в ладони, чтобы сдержать рвущееся наружу негодование.

— Позвольте, я отвечу, — произнес Шталь, — условия о возможности нарушения доминантом жестких ограничений ранее практиковались Анной. Я могу это подтвердить.

Людмила совершенно была сбита с толку, растоптана и потеряна. Весь этот разговор напоминал ей театр абсурда, жестокий, неестественный, сюрреалистический. Ей безумно хотелось встать и убежать. Но стиснув зубы, она продолжала вжиматься в свое кресло, из последних сил стараясь сохранить самообладание.

— Надеюсь, господин Сикорский убедился в соблюдении принципа добровольности, — нетерпеливо сказал Каверин. По всему было видно, что этот спектакль начинал его раздражать, и ему не терпелось осуществить задуманное до конца. — Хотелось бы приступить собственно к примирительной процедуре.

Руслан возражать не стал, но Людмила видела, что он тоже едва сдерживает гнев.

— Каковы ваши условия? — спросил его Шталь.

— Я вовсе не жажду ничьей крови, — усмехнулся Каверин, — но из-за действий господина Сикорского я лишился своего сабмиссива. Думаю, что вправе рассчитывать на компенсацию.

— О какой сумме идет речь? — спросил Руслан ледяным тоном.

— Ну что вы! — с притворным возмущением произнес Каверин, — речь вовсе не о деньгах.

Он жадно и недвусмысленно посмотрел на Людмилу и облизнул губы.

Лицо Руслана потемнело от гнева, он сжал кулаки и вскочил с кресла.

— Господин Сикорский! — резко остановил его Шталь.

Руслан огромным усилием справился с собой, сел обратно. На него было страшно смотреть.

— Боюсь, это не возможно, — проговорил доктор, — господин Каверин не совсем представляет себе особенности отношений господина Сикорского с его сабмиссивом.

— Жаль, — со вздохом произнес Каверин, — но попытаться стоило.

Он снова похотливо посмотрел на Людмилу, и ее затрясло от омерзения.

— Ну, тогда господин Сикорский может выступить гарантом того, что Анна Черкасская выполнит взятые на себя обязательства, хотя бы на срок, указанный в договоре — три месяца. За это время я подыщу себе другого сабмиссива.