Внезапно он вскочил и схватил ее за плечи, больно впившись пальцами:

— Ты… ты не понимаешь… — зашептал он ей прямо в лицо, задыхаясь от боли и стыда, — я… схожу с ума… меня просто разрывает на части… это невыносимо…

Он отпустил ее также внезапно и отошел к окну, схватившись за голову.

Людмилу переполняла злость, горькая обида, она ощущала себя преданной, растоптанной, уничтоженной. Но где-то в глубине больно пульсирующего сердца ей было жаль его. Она впервые в жизни видела своего сильного, спокойного, уверенного в себе мужа в таком смятении, подавленным и растерянным. Но простить его сейчас она не могла.

Сглотнув навернувшиеся на глаза слезы, она как могла твердо произнесла:

— Это тебя не извиняет. Завтра ты поговоришь с сыном. И меня совершенно не заботит, что ты ему скажешь в свое оправдание.

Закрыв за собой дверь, она прошла в спальню и упала лицом в подушки. До самого утра она не сомкнула глаз, сжимая кулаки и пытаясь не стонать от боли, что разрывала ее грудь. И от этой боли не было лекарства.

В голове у нее до самого утра крутилась мутная, как грязная вода, воронка, из которой память выхватывала отдельные фразы, мысли, картинки. Она слышала снова слова Анны: " Если мой Господин захотел кого-то еще — это моя вина и мое несовершенство", и видела ее, покорно опустившую глаза, на коленях перед своим мужем, в ее ушах звучал срывающийся шепот Руслана: "Я схожу с ума… это невыносимо", грустно качала головой мама: "Больная жена никому не нужна… Ты должна целовать ему руки…", и снова пробивала дрожь от властного голоса, уже не Руслана, Кукловода: " Я испытываю потребность в доминировании… Не хочу это потерять… Наши жесткие хард-лимит — супружеская верность". Она ощущала себя загнанной в бесконечный ледяной лабиринт, из которого не было выхода. Ей вдруг стало казаться, что она — ненужная старая кукла. Игрушка, из которой выросли дети. Забытая на чердаке, пыльная и потрепанная. Но внезапно она увидела отчаянные, наполненные слезами глаза сына и услышала его хриплый голос "Мам… ты у меня одна… я всегда буду на твоей стороне…"

Она вцепилась в это воспоминание будто в спасительную соломинку, что не давала этому мутному смерчу увлечь в пучину безумия.

К утру она приняла решение. Но озвучить его мужу решила только после отъезда сына.

После завтрака, также прошедшего в полном молчании, нарушаемом только тихим поскуливанием Дарика, выпрашивающего кусочек пиццы, Руслан увел Антона к себе в кабинет. Они беседовали довольно долго. Людмила, чтобы не поддаться искушению подслушивать, оделась и вышла в сад, выпустив собаку.

Она села на скамейку в беседке и рассеянно наблюдала за тем, как носится Дарик, взрывая снег, зарываясь в сугробы по самые уши. Потом из дома вышел Антошка, посмотрел не нее, вдруг улыбнулся и присоединился к псу в его веселой беготне. Следом на крыльце появился Руслан, застегивая куртку. Какое-то время он наблюдал за возней сына и собаки, а потом спустился по ступенькам, скатал рыхлый снег в снежок и запустил им в сына. Снежок попал Антошке в шею, снег засыпался за воротник, он обернулся, посмотрел на отца возмущенно, но потом мстительно ухмыльнулся и скатал свой и запустил им в Руслана. В ответ он получил еще один "снаряд", прямо в грудь. И естественно не остался в долгу. Дарик метался между ними, пытаясь поймать на лету снежки, и радостно лаял…

Уставшие, вымокшие до нитки, но умиротворенные, они сидели в гостиной перед камином, и пили чай с пирогами.

Антошка еще косился на отца, но казалось, что мир и спокойствие в семье были восстановлены. Людмила смотрела на двух своих самых родных и любимых мужчин, таких похожих и таких разных, и вдруг отчетливо поняла, что не может позволить разрушить это все. Никому. Она подумала, что принятое ею за ночь решение — единственно верное. Она должна сохранить этот теплый, хрупкий мирок любой ценой.


Последние два дня перед отлетом Людмила почти не расставалась с сыном, словно хотела впрок насмотреться, надышаться им, впитать кожей тепло его рук. Само собой получилось так, что и Руслан, и Анна, и произошедшее накануне ушли на второй план, скрытые будто сценическим задником скорой разлукой с Антоном.

Вечером накануне отъезда сын собирал вещи, а Людмила сидела на кровати, прижимая к груди плюшевого мишку, с которым Антошка спал в обнимку, когда был маленьким.

— Мам, ну чего ты…

Сын заглянул в лицо Людмиле и сел рядом, уткнулся в плечо.

Она бросила на кровать игрушку и стиснула Антона.

— Мамуль, ну до лета всего. И скайп же есть…

Антошка деликатно высвободился из объятий.

— Ничего не забыл? — Людмила изо всех сил старалась не разреветься. — И к тете Тате обязательно заходи почаще. Она звонила, ругалась, что ни разу не пришел. И вообще предлагала переехать к ним из общежития. Злата мечтала с тобой встретиться.

— Ма, ну в общаге веселее же! Друзья… К Тате схожу. Златка классная девчонка, мы уже познакомились.

— Хорошо… что ты не один…

Голос у Людмилы дрогнул.

Антон бросил запихивать свитер в сумку, подошел к Людмиле и сел перед ней на корточки, заглядывая в глаза.

— Мам, — сказал он тихо и серьезно. — Он сказал, что это была глупая шутка. И что он сожалеет. И больше никогда тебя не обидит.

— Да, сын, конечно не обидит.

И все-таки расплакалась.


В аэропорту Антон по-мужски сдержанно попрощался с отцом, пожал ему руку, а Людмила прижала сына к себе и долго не могла отпустить, пока он не заворчал недовольно о том, что опоздает на рейс.

Уже уходя, он вдруг обернулся и сказал ей тихо:

— Я люблю тебя, мам.

— Я тоже тебя люблю, — ответила Людмила и почувствовала, как по щеке катится слезинка. Она смахнула ее перчаткой и так и стояла, не в силах оторвать взгляд от уходящего Антона.

Руслан осторожно тронул ее за локоть.

— Пойдем?

Они доехали до дома в неловком молчании. Руслан бросал на жену осторожные взгляды, а она демонстративно смотрела в окно, на празднично украшенный город, еще не успевший отойти от Новогоднего и рождественского безумия.

Дома они все так же молча пообедали, и Людмила загрузила в посудомоечную машину грязные тарелки. Потом уселась в свое любимое кресло и взяла в руки книгу, но читать не смогла. Так и смотрела невидящими глазами на раскрытые страницы. Дарик со вздохом улегся на свою лежанку. Он какое-то время еще приподнимал домиком брови, делая вид, что все также следит за порядком, но вскоре уже спал, уютно положив голову на лапы.

Руслан ерзал на диване, то брал в руки какой-то журнал, то бросал его на журнальный столик, то включал телевизор и начинал бессмысленно переключать каналы.

Она чувствовала его напряжение и неловкость. Но непривычное безразличие будто окутало все эмоции липким серым туманом. Людмиле не хотелось ничего: ни разговаривать, ни смотреть на Руслана, ни слушать его. Встать бы и уйти… Но даже на это не было сил. Будто в механической игрушке кончился завод. И некому покрутить заветный ключик, чтобы кукла снова начала танцевать.

Наконец, Руслан не выдержал.

— Мы так и будем молчать? — спросил он тихо и виновато.

Она не ответила.

Руслан встал. Подошел к Людмиле сзади и положил руку на плечо. Она ее не скинула. Но и не прижалась к ней щекой, ласкаясь, как делала всегда. Спокойно и медленно захлопнула книгу, отложила подоконник. Пристально посмотрела мужу в глаза.

Руслан не выдержал ее взгляда и сник.

— Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, — наконец выдавил он, — …у нас ничего не было…

— Не важно, — ответила она спокойно, снова удивляясь своему равнодушию. — Не было, но могло быть. Если бы не помешал Антон. Ты ей приказал. Она бы исполнила. Хуже было бы, если бы сын вошел в самый разгар веселья.

Руслан вздрогнул, словно от пощечины.

— Ничего бы и не было, — сказал он глухо, — Анна… она отказалась…

Людмила изумленно посмотрела на него.

— Отказалась? Надо же…

Она почувствовала что-то, отдаленно напоминающее гордость за свою подругу. Послушная, покорная Анна, выдрессированная Шталем до автоматизма, практически зомбированная, ослушалась своего господина! Все-таки не прошли даром ее долгие разговоры по душам с Анной.

— И ты ее не наказал? — спросила Людмила не без сарказма.

— У нас нет отношений дом-саб, — простонал Руслан. — Я не обманывал тебя!

Людмила посмотрела на него скептически.

— Тебе не кажется, что в последнее время ты постоянно говоришь одно, а делаешь другое?

Руслан схватился за голову и стал нервно расхаживать по комнате.

— Я не понимаю только одного, — вдруг сказала Людмила грустно. — Зачем тебе эти сложности?

Он остановился и посмотрел на нее:

— О чем ты?

— Я не могу больше дать тебе всего, в чем ты нуждаешься. Ты не можешь от этого отказаться. Так зачем продлевать эту ненужную агонию?

Руслан опустил голову и хрипло спросил:

— Ты хочешь уйти?

Людмила помолчала, прислушиваясь к себе, все еще сомневаясь в правильности принятого уже решения. Все правильно, правильно. Это единственный выход.

— Нет, — просто ответила она.

Руслан посмотрел на нее растерянно.

— Если, конечно, ты этого не хочешь, — добавила она тихо и сжала зубы от боли, которая на мгновение проступила сквозь апатию, будто кровь через повязку на ране.

Руслан вдруг подошел и поднял ее с кресла, прижимая к себе:

— Как я могу хотеть! Я люблю тебя! Так сильно…

Людмила мягко высвободилась и отошла к окну.

— Любишь меня. Хочешь ее. Знаешь, это так странно.

— Я не хочу ее… — голос Руслана дрогнул, — нет… не так… просто я не могу, пойми же… я живой человек… у меня есть потребности…

— Которые я не могу удовлетворить, — закончила за него Людмила. — А кто, по-твоему, я? Кто я для тебя? Кукла, в которую ты больше не можешь играть, потому что боишься сломать?

— Ты моя жена, — ответил он тихо, — мать моего сына. Любимая, единственная, желанная…

— Не надо, — попросила она, — не надо.

Он смолк и смотрел на нее отчаянно, будто пытался убедить в том, во что сам не верил.

— Это я виновата, — продолжила Людмила, из всех стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это я притащила нас в офис Шталя. Это я не смогла вовремя остановить все это, пока еще не стало слишком поздно. А ведь Анна мне говорила, предупреждала. А я все наивно верила — Игра останется только в студии. Оказывается, нет. Мы отравлены Игрой. Шталь как-то мне сказал, что правила устанавливают игроки. Старый лис… Он-то точно знал, что это не так. Правила устанавливает Игра. И по этим правилам я битая карта. Но Игра продолжается. И у тебя есть новая игрушка.

Руслан смотрел на нее, не отрываясь, недоумевал, не понимал, надеялся и не верил.

— Нет, — наконец произнес он осторожно, будто боялся спугнуть ее решение, — ты же не хочешь сказать, что я и Анна…

Повисла пауза. Они смотрели друг на друга, и каждый из них не хотел быть первым, кто произнесет вслух эти слова.

Людмиле показалось, что остановилось время. Перестали тикать часы в гостиной, перестало биться ее сердце. Мелькнула мысль — это было бы просто замечательно. Перестать существовать. Избавится от этой боли, растворится в безразличном, бездушном тумане, стать ничем. И тут же привычно одернула себя. Малодушная трусиха. Она должна закончить партию, во что бы то ни стало. Должна. Пока есть еще силы.

Вдохнула полную грудь воздуха, будто собралась нырять в холодную воду.

— Ты можешь играть с Анной. Если конечно она согласится, — закончила Людмила и сжалась, ожидая боли. Но боль не пришла. Серый, липкий туман безразличия затопил ее душу окончательно.

— Но ты… — Руслан все еще не верил. — Тебе же больно…

— Мне не больно, — ответила Людмила тихо.

И добавила еще тише:

— Уже не больно.

Снова повисла тишина.

Где-то в самом далеком уголочке сердца, там, где еще жила наивная юная Мари, влюбленная в своего сказочного Принца, она надеялась, что он скажет «нет». Но эта надежда была такой слабой, такой хрупкой…

Людмила вслушивалась в тишину, и сквозь нее все явственнее проступал тоненький и едва уловимый хрустальный звук… Это замерзала, прорастала острыми иглами, превращалась в лед, та самая, последняя надежда.

Руслан молча подошел к ней сзади и обнял за плечи. Людмила не сопротивлялась, безвольно отдаваясь его рукам. Он взял ее раскрытую ладонь и прижался к ней губами. Она впервые не почувствовала ничего.


Позвонить Анне Людмила решила сама.

— Если это будешь ты — выйдет двусмысленность. Словно у нее нет выбора, — заявила она Руслану спокойно и решительно.