Юлия Данцева - Жена Кукловода

— Ты будешь еще видеться с Анной? — спросила она, глядя Руслану прямо в глаза.

Он оторопел, совсем не ожидая такого поворота.

— Нет… то есть… да… Я должен о ней заботится! Договор…

— Прекрати. Слышать не хочу ни про какие договоры. Ты вернул мне разрешение, значит Анна больше не твоя нижняя? Так?

— Ну да…

Руслан не понимал, к чему клонит Людмила. Нахмурился, поджал губы.

— Что тебе сказала Анна?

— Свое новое имя.

— Вот же…как посмела…

Он едва сдержался, чтобы не выругаться. Но вовремя спохватился, растеряно посмотрел на Людмилу.

— Тебе не кажется, что ты заигрался?

Холодная злость царапалась изнутри, просилась наружу.

— Как тебе в голову пришло такое!

— Мила… — Руслан попытался снова обнять ее, прижать к себе. Людмила отстранилась.

— Да какая разница! — отчаянно выкрикнул он. — Все кончено!

— Кончено? Больше никаких игр? Никаких сессий? Ты точно решил?

— Обещаю.

Руслан схватил ее руку, прижал к губам, поцеловал в ладонь, в запястье, туда, где бился пульс. Вырвать ее было бы слишком, и Людмила поддалась.

— Отдай Анне ее часть наследства и отпусти. Только не надо пафоса насчет птицы, привыкшей к неволе. Она прекрасно справится. Уедет к родителям в Кингисепп, или откроет студию. Оставь девочку в покое. Хватит с нее Шталя.

Он продолжил целовать ее — с болезненной горячностью, будто боялся, что Людмила его оттолкнет, прогонит.

— Да, да… Как скажешь.

В спальню Руслана этой ночью она так и не пустила.

Прошло почти две недели, прежде чем Людмила узнала о наследстве Анны хоть что-то определенное. Она спрашивала Руслана каждый день, но муж только виновато опускал глаза, бормотал что-то про занятость, про то, что не может дозвониться душеприказчику Шталя. Людмила не верила и упорно стояла на своем.

Наконец, в четверг вечером, Руслан даже не дожидаясь ее вопроса, бодро отрапортовал:

— Я говорил с Райшнером. Он приедет через месяц, и мы все подпишем. А пока я открыл счет на имя Анны из тех средств, что полагались на ее содержание. Она ни в чем не будет нуждаться.

Людмила подумала, что нужно бы позвонить девушке. Поговорить, поддержать. Но с того самого разговора ее не отпускало чувство брезгливой жалости. Словно к бездомной собаке, которую все равно невозможно взять в дом. «Завтра. Позвоню завтра», — решила она.

Но звонить не пришлось. В пятницу утром от Анны пришла смс-ка: «Мне приказано в восемь быть в студии. Я не могу больше врать про болезнь».

Людмила бессильно опустилась в кресло. Не то, чтобы она безоглядно поверила Руслану, слишком уж он легко согласился на все ее требования, и слишком сильна была его тяга к Игре, чтобы так просто сдаться. Но это новое предательство было последней каплей. Очень болезненной, жгучей. Как последний из назначенных в наказание ударов плети.

На душе опять стало пусто и муторно. Перехватило горло, подступили слезы, но она усилием воли она заставила их высохнуть и написала ответ: «Ничего не бойся. Никуда не ходи. Господин пожелал Эль — он ее получит».

Весь день Людмила не могла найти себе места, постоянно смотрела на часы, хваталась за уборку, бросала, открывала ноутбук и бесцельно блуждала по интернету, захлопывала его.

Долго и мучительно решала — во что одеться. Отчего-то ей казалось это важным. Наконец, выбрала черное платье — то самое, в котором она была на первой сессии с Русланом. Собрала волосы в хвост. Накрасила губы алой помадой. И в последний момент зачем-то достала серебряное колье, подаренное Шталем. Ошейник плотно обхватил шею, и Людмиле вдруг показалось, что он сжимается, душит ее, будто змея. В панике сорвала его, сломав замочек.

Такси, будто назло, застряло в пробке на Московском проспекте. Людмила нервно теребила обручальное кольцо, то и дело поглядывала на часы, будто взглядом могла остановить время.

Машина подъехала к знакомому дому. Людмила поспешно расплатилась с таксистом, даже не стала дожидаться сдачи.

Лифт скрипел, громыхал, и натужно, будто из последних сил полз на седьмой этаж. Двери, закрываясь за ней, лязгнули как челюсти. Людмила вздрогнула — нервы натянуты до предела, только бы не сорваться, только бы выдержать…

Дверная ручка мягко, бесшумно поддалась, дверь не была закрыта на замок.

Шаг в полумрак, пропитанный таким знакомыми, будоражащими запахами. Едва уловимо в них вплелись нотки чужих женских духов, — терпких, дымных. Как давно она тут не была!

В прихожей не было света. Людмила прошла дальше, сняв по привычке туфли, осторожно ступая, чувствуя сквозь тонкие чулки лакированную поверхность пола. Сердце колотилось где-то в горле, губы пересохли. Знакомый неяркий розоватый свет едва освещал знакомую до нервной дрожи комнату, сгонял в углы странные и немного пугающие тени.

Руслан стоял к ней спиной у окна. С улицы через просвет между портьерами пробивался неживой мертвенно-желтый луч фонаря, светлая полоска на полу резала комнату на две части.

Людмила остановилась в нескольких шагах от мужа. Сердце стучало так оглушительно, что, как казалось, его слышал даже Руслан.

— Ты опоздала, Эль.

Она вздрогнула от властного тона, едва справилась с желанием упасть на колени. Снова ощутила дежавю. Так уже было, было… Сейчас он скажет, как разочарован, и назовет выбранное для нее наказание…

Только она больше не Эль.

— Двадцать две минуты разочарования?

Руслан резко повернулся. В полутьме против света невозможно было разглядеть, что отразилось на его лице, но Людмила почувствовала его замешательство.

— Ты…, - только и смог произнести он.

— А кого ты ждал?

Он молчал.

— Как же обещание? Никаких сессий?

— Ты не так поняла…

— Конечно не так. Вы собирались играть в шахматы.

Впервые в этой комнате Людмила смотрела смело в лицо господину Кукловоду. А он — прятал глаза.

— Я позвал Анну, чтобы разорвать договор.

— В пятницу, в студию. Это нельзя было сделать в другое время и в другом месте?

— Нет… можно. Не так…

Руслан отошел от окна, направился к стеллажу с орудиями для порки. В полутьме Людмила не сразу заметила, что все это время он сжимал в руке плеть-змейку. Руслан аккуратно повесил ее на место и повернулся к Людмиле.

— Я хотел ее наказать.

Его голос стал тверже, снова обрел властные интонации.

— Она нарушила правила. Нижний не может обсуждать ни с кем свои отношения с верхом. Анна заслужила наказание.

Людмиле стало страшно. Руслан произнес это с такой уверенностью в своей правоте, непогрешимости.

— Ты правда думаешь, что у тебя есть право пороть плетью другого человека? Действительно видишь в Анне вещь? Бессловесную куклу? И во мне… тоже. Все эти годы.

— Нет! Только не в тебе…

Руслан быстро подошел к ней, попытался обнять, Людмила отшатнулась.

— Как я могу! — его лицо исказилось от боли, — Даже видеть тебя здесь, в этой комнате, для меня мука. Ты… я едва тебя не потерял. Ты слишком мне дорога!

— Дорога, — горько усмехнулась Людмила. — Слишком дорогая кукла, в которую нельзя играть, потому что можно сломать. Как лестно.

— Ты не понимаешь! Я никогда себя не прощу за то, что случилось с тобой! Никогда…

Его голос задрожал, Людмиле показалось, что он заплачет. Это выглядело ужасно. Она никогда в жизни не видела, чтобы Руслан плакал.

— Как же мы могли…как могли позволить все разрушить. Мы же были счастливы. Были…

— Были? Мы можем еще быть счастливы! — отчаянно выкрикнул Руслан, больно стиснул ее плечи, впился пальцами. Он словно пытался удержать Людмилу, хотя она и не вырывалась.

— Как? — Людмила стиснула зубы от боли, разливающейся в груди. — Ты не можешь отказаться от всего этого. Я не могу больше в это играть. Бег по кругу. Выхода нет. Опять будешь искать себе новую игрушку? А я буду пылиться в шкафу, как старая забытая вещь?

Он вдруг разжал руки, застонал, отошел к окну. Распахнул его настежь, впустил в комнату холодный мартовский ветер, пропахший талым снегом и прелой прошлогодней листвой.

— Не могу тебя отпустить, — глухо сказал он, не оборачиваясь, словно обращался к пустоте. — Просто не могу.

— Разве я ухожу?

Руслан резко повернулся к ней всем телом. В глазах появилась робкая надежда.

— Отпусти Кукловода. Как я отпустила Эль. Только сможешь ли…

Руслан смотрел на нее, будто пытаясь осмыслить то, что услышал.

— Не знаю, — отчаянно прошептал он.

— Это наш единственный шанс. Эль больше нет, и если ты не сможешь отказаться от Кукловода — у нас нет будущего.

Слова будто били Руслана по щекам. Он вздрагивал и опускал плечи. Людмиле было так странно и страшно смотреть на него, почти сломленного, растерянного, здесь, в этой комнате, где он всегда был Господином, воплощением власти и силы. А потом вдруг шагнул к ней, рухнул на пол, обнял колени, прижался к ним. Его слезы обожгли кожу сквозь чулки.

Людмила провела кончиками пальцев по короткому, слегка колючему ежику волос.

— Я… — голос Руслана дрогнул, тихий, совершенно не похожий на властные приказы, которые привыкли слышать эти стены. — Мы… попробуем. Все будет как прежде, правда?

Людмила промолчала. Меньше всего сейчас ей хотелось лгать и давать невыполнимые обещания.

— Пани Сикорска! Автограф, прошу!

Дама в изящной шляпке с маками протянула свеженькое, пахнущее типографской краской издание нового романа.

Людмила улыбнулась и достала дорогую ручку «золотое перо». Если присмотреться к ней повнимательнее, можно было увидеть гравировку — вензель из двух букв — Л и Р.

— Как зовут пани? — спросила она.

— Адель, — улыбнулась дама. — Адель Крашчек.

Изящный росчерк золотого пера.

— Пани, Сикорска! Это для моей дочери! Она ваша страстная поклонница. Ее зовут Ева.

Она улыбнулась еще одной читательнице, строгой женщине лет пятидесяти.

— Надо же, совсем как мою героиню!

Еще полчаса конференции и порядка полусотни подписанных экземпляров ее романа, недавно переведенного на чешский. Хотя здесь многие давно прочитали его на русском, но купить издание на родном языке не поскупились.

Наконец, конференцию объявили закрытой и последние читатели разошлись. Она устало потерла лоб, повела затекшими плечами.

— Госпожа Сикорская, вас подбросить?

Ее местный агент, молодая задорная девушка лет двадцати трех, со смешным именем Зденка и еще более смешной фамилией Гржимек удивительно хорошо говорила по-русски.

— Не надо, дорогая, — устало улыбнулась Людмила. — Я погуляю еще по Староместской площади. Поглазею на Ратушу, чаю выпью. Погода прелесть. Потом возьму такси.

— Ну как хотите, — Зденка пожала плечами. — Только не забудьте, завтра еще две конференции — в Доме писателей и в «Луксоре».

— Помню, — вздохнула она.

Зденка унеслась прочь, бодро стуча каблучками.

Через час Людмила сидела в ресторанчике «У Тына», пила зеленый чай, и смотрела на шумную толпу туристов, собирающихся перед Ратушей, чтобы поглазеть на то, как на астрономических часах Смерть будет звонить в колокольчик, Щеголь — смотреться в зеркало, Скряга — трясти мешочком с золотом, а самом верху будут сменять друг друга фигурки Двенадцати Апостолов и кукарекать Золотой Петушок. Раскаленные июльским солнцем древняя брусчатка и черепичные крыши щедро делились теплом, Старая Прага любовно согревала в ладонях всех — и гостей, и местных жителей. После холодного, надменного чопорного Питера эта солнечный, радушный город не переставал удивлять Людмилу. Прага навсегда прогнала ее кошмары, ни разу ей больше не снился страшный старик в шляпе с высокой тульей.

— Какая встреча, — тихий вкрадчивый голос заставил ее вздрогнуть.

Подняв голову, Людмила увидела мужчину в светлом костюме, подтянутого, ухоженного и вальяжного, и не могла поверить, что видит его здесь.

— Как вы тут? — только и смогла выдохнуть она.

— Судьба, — радостно улыбнулся Каверин. — Это судьба. Приехал снимать постановочное фото в готическом антураже: готика снова в тренде. Два дня в Праге, потом по замкам: Глубокая на Влтаве, Орлик, Штернберг, Локет, ну и Крумлов. Можно присесть?

Она указала на свободный стул.

Каверин уселся, закинул ногу на ногу, и деликатно, но с интересом разглядывал ее.

— А я много о вас слышал, — произнес он лукаво. — Успешная писательница. Новый роман «Воспитание Евы» — бестселлер.

— Так получилось, — смутилась она. — Да вы тоже, смотрю, процветаете.