— Ой, да кого вы слушаете? — залепетала я, подобострастно заглядывая в его глаза через то же зеркальце. — Неужто поверили? Ксюшенька, моя доченька, шутит. Разве кто позарится на чужих нервнобольных ребятишек?! Сами подумайте, кому они, кроме родной матери, нужны?

— Ва-а-а, — отвратительно завыл Тема, подтверждая мою правоту.

И мне хотелось выть. Сорвала берет с волос, превратившихся в липкие сосульки, вытерла мокрый лоб и в изнеможении попросила:

— Поезжайте скорее. Я заплачу, как вчера.

Ехали не без приключений: Ксюха опять пинала водительское кресло и дерзила, малыш норовил сползти на пол. Дядька угрюмо сопел, с каждой минутой все больше убеждаясь, что такие детки-конфетки действительно никому не нужны. Мы приближались к «Гагаринской», когда он как бы невзначай заметил:

— У меня сегодня уже интересовались вами, женщина.

— Кто?!

— Почем я знаю — кто? Он документов не показывал… Мужчина. Может, мент, может, частный детектив или из этого, как его… ФСБ.

— Ой, нет, это какая-то ошибка! — От страха я снова взмокла и задрожала, зубы выбивали дробь. — А в-вы? В-вы ч-что от-тветили?

— Ничего не ответил.

— Ой, спасибочки! Ой, вы так правильно поступили!

— Нет таких денег — «спасибо», дорогуша. — Морщинистая физиономия старикана исполнилась самодовольства. — А вообще да, я правильный. И тебе того желаю. Нехорошо, конечно, что муж тебя с ребятишками бросил. Но терпи. По моему мнению, взяли тебя замуж, имей за то благодарность. Пьет — терпи, и бьет — терпи, а на чужих мужей не заглядывайся.

— А я и не заглядываюсь…

Что он имел в виду? Уж не решил ли, что я на него загляделась?.. Очень надо!.. Ксения совершенно справедливо обозвала его пердуном… Тем не менее, расплачиваясь за поездку, я посмотрела на водителя внимательнее: кожа темная, будто он давно не умывался, профиль с горбинкой, кустистые брови. Черная шевелюра с проседью, что называется, соль с перцем. Похож на цыгана. Или на выходца с Кавказа. Недаром говорит с акцентом…

— Тебя как звать-то? — Цыган, забрав деньги, решил со мной полюбезничать, познакомиться поближе.

— Катерина.

— А меня Филипп Филиппович, почти как Киркорова. Запомнишь? — Он протянул мне листок в клеточку, вырванный из замусоленного блокнота, на котором был выведен номер эмтээсного телефона. — Если куда соберешься, звони, завсегда увезу.

— Конечно, обязательно. — Я сунула бумажку в карман, подумав: «Никогда! Ни за что!» — и, вызволив детей из машины, с облегчением захлопнула дверцу.

Прежде чем идти домой, мы с ребятишками зашли в супермаркет, поскольку мой холодильник был пуст, как ледяные просторы Антарктики. В магазине они вели себя намного приличнее, чем в машине. Артем висел на локте, будто тряпочный. Совсем умотался, сморило парнишку. С таким синеньким бедолажкой впору милостыню на паперти просить — его было истошно жалко. А еще считается сыном обеспеченных родителей… Вот Ксения держалась ровно в соответствии с социальным статусом. Обвела витрины оценивающим взором и прицельно двинула к стеллажам с CD и DVD:

— Катя, купишь?

— Нет. Плеер не работает, сломался.

Она по своей дурной привычке запрыгала, скандируя:

— Хочу-хочу! Купи-купи!

— Перебьешься, — заверила я.

— Тогда журнал! Хочу журнал!

— Нет, нам нужны продукты.

Я потянула девочку к холодильным стеллажам, она упиралась до тех пор, пока не вырвала ладошку. Наблюдала с расстояния фирменным нелюдимым взглядом исподлобья, как я неловко, одной рукой укладываю в тележку упаковки с йогуртами, творогом, сметаной, маслом и сыром. Взяв полкило докторской колбасы, я покатила тележку к стеллажам с хлебобулочными изделиями.

— А торт купишь? Если купишь, я помогу тебе везти тележку, — шантажировала меня стрекозиная дочь.

— Шиш с маслом тебе, а не торт!

Дав столь невежливое обещание, я споткнулась на ровном месте. Прямо на нас плыли… Лидия Гаевая и Евгений Буренко, мой начальник! Откуда они здесь взялись?.. Шеф придерживал свою подчиненную за локоток, но внимание сосредоточил не на ней, а на ассортименте алкогольных напитков. Его намерения были прозрачнее бутылочного стекла: сейчас напоит девушку и… Кстати, я давно подозревала, что наш генеральный директор — тайный эротоман. Есть же на этот счет народная примета — у кого нос большой, у того и член такой же. А рубильнику Негения даже мой Азиз может позавидовать… Эти досужие размышления мелькнули в голове стремительней молнии, сменившись лихорадочным поиском путей спасения. Мне в моем положении светиться было не менее губительно, чем непроявленной фотопленке: не хватало еще в довершение ко всем прочим бедам, чтобы начальник уличил меня во лжи, разоблачил, что не болею!.. Согнувшись в три погибели, я накрыла детей собой, точно квочка цыплят, и повлекла к выходу.

Ксения выложила на ленту контроля перед кассиршей журнал и две упаковки ментоловых леденцов. Когда успела все это прихватить? Спорить было некогда, я рассчиталась. А вот дома, рассмотрев глянцевое издание, готова была отшлепать негодницу — журнал оказался практически порнографическим, изобилующим голыми сиськами и прочим непотребством. Я бы еще поняла, если бы его приобрел наш милый Падлович, но на какой предмет эта макулатура понадобилась ребенку?..

— Дур-ра! Дур-р-ра, — потешался надо мной попугаище.

— Ой, какой хорошенький, зубастенький, — восхищалась Ксюша, сразу прилипшая к клетке.

— Разуйся сначала, здесь домработницы нет! — строжилась я, отметив, что дитя ведет себя совсем как отец, мой ненаглядный Сережка. Ксенька и не подумала снять сапожки. Совала сквозь прутья клетки пальчики, стараясь дотронуться до Азиза. Тот пыжился, ежился, пятился, щелкал клювом — оборонялся как мог. И не выдержал, взорвался:

— Атас-с-с! Атас-с-с!

Я извлекла Темчика из скафандра и опустила на ковер, где он, одолев ползком совсем короткую дистанцию, завалился на бок, сонно щурясь. Тут и раздался звонок в дверь, заставивший меня вздрогнуть, а Ксению возликовать. «Мама! Мамочка за мной приехала!» — запрыгала она, не подозревая, что ее матери мой адрес неизвестен.

— Тихо! — велела я и выглянула в глазок.

Перед окуляром красовались Лидия и наш душка директор. Только их для полного абзаца не хватало!.. Надо ли объяснять, что я вовсе не спешила отворять ворота? Я-то не спешила, а Ксюха рвалась что есть мочи, устроила в прихожей настоящую потасовку, в ходе которой укусила мой палец. Звереныш, а не ребенок!

— Успокойся, это не твоя мать, — прошипела я, поднимая ее на уровень глазка.

— Не моя-я, — разочарованно протянула Ксения и удалилась в комнату.

А гости уходить и не думали, знай давили на кнопку звонка. Я присела на корточки, приникнув ухом к замочной скважине.

— Странно. Свет в окнах горит, вроде возня какая-то слышится, а никто не открывает. — Голос принадлежал Гаевой. — Может, Катерина куда-то вышла ненадолго?

— Куда может пойти больной человек?.. Лидочка, а ты ненароком не ошиблась квартирой?

— Нет, ну что вы, Евгений Павлович? У меня отличная память… Наверное, Макеева в аптеку пошла, ей ведь и лекарства некому принести, одна живет.

— Одна? — с интонацией задумчивого дятла переспросил Негений. — А мне чудятся детские голоса.

Еще бы не чудились! Глухой и то расслышал бы, как Ксения дербанит Азиза, а Тема хнычет.

— Это, скорее всего, у соседей. Откуда у одинокой Катерины дети? Ее и муж-то бросил.

— Бросил? — опять переспросил дятел. — Ну что ж, его понять можно. У Макеевой очень тяжелый характер, с ней разве один черт уживется!

Какая прелесть! Чего только не узнаешь о себе вот так, невзначай!.. Подруга вступилась за меня, возразила, но сделала это чересчур мягко, как-то неубедительно:

— Знаете, дорогой Евгений Павлович, у ее мужа характер был не легче. Такой скандалист, прямо не высказать!.. Представляете, звонил Кате на работу и выговаривал из-за всякой ерунды — мыла или тюбика зубной пасты.

— А что она делала с тюбиком? — Наш долгоносик стремился во всем дойти до самой сути, прямо как поэт Борис Пастернак.

— Пасту выдавливала неправильно — из середины, а не с конца — и крышку закручивала криво, неплотно. Валерку бесило, что паста засыхает, неэкономно расходуется. А ведь он был отнюдь не бедным человеком, свои торговые точки имел, в Индию и Китай мотался за товаром. А при этом заставлял жену экономить буквально на спичках. Мусорное ведро проверял! Однажды Макеева выбросила пакет от сахарного песка, а он подобрал и обнаружил, что в нем еще целую чайную ложку наскрести можно, и чуть в глаз ей не заехал, — хихикнула Лидка.

— Надо же, я и не подозревал, что мужчины бывают такими мелочными. Прямо настоящими крохоборами!

— Конечно, откуда вам подозревать, если вы совсем другой, благородный, щедрый, интеллигентный человек, — истекала лестью Гаевая, радостно пересказывая подробности моего бракованного брака и оскорбительного развода, смакуя мои неприятности. А еще называется подругой… Зачем только я с ней откровенничала?

Я снова выглянула в подсматривающее устройство и убедилась, что Лидия сняла с головы песцовую шапку, придававшую ей сходство с якуткой, рассыпала по плечам черные, блестящие волосы. Более того, она и дубленку распахнула. Чем это они собираются заняться на моей лестничной площадке? Совсем, что ли, стыд потеряли?.. Оказалось, ничем особенным. Буренко расстелил на ступеньках толстый слой газет — не иначе, пожертвовал «Доской объявлений», захваченной из офиса, и пригласил свою спутницу присесть, протянул пачку сигарет. Хм, потешается над скупостью моего Валерки, а сам, вместо того чтобы пригласить девушку в приличное заведение, отирается по чужим подъездам!

Они оба обурели, обложили меня капитально!.. Никуда уходить не собирались, сидели и дымили, как два слона. Ой, что это я мелю? Слоны же не курят, просто хоботами машут…

Я сползла по стенке на пол. Душила обида — уже не на Лидку, лебезившую перед ничтожным Падловичем, а на свою незадачливую судьбу. Валерий припомнился во всей красе. Конечно, бывший супруг был редкостным занудой и жмотом, обременительным в быту и бесполезным в хозяйстве: чашку за собой никогда не вымоет, а меня за малейшее пятнышко на плите или хлебную крошку на столе запиливал. Но… Может, зря я с ним развелась? Нравоучал же сегодня Филипп Филиппович: пьет — терпи, и бьет — терпи, а чужих мужей баламутить не смей!.. Что-что, а руки Валера не распускал и к спиртному был равнодушен, жалел денег на алкоголь. Зато когда я жила с этим лохнесским чудовищем, никто не посмел бы отозваться обо мне с унизительным сочувствием: живет одна, лекарства принести некому… А чужие мужья только на то и способны, что перевешивать на тебя всех своих собак. Вернее, детей…

За дверью стало тихо. Неужели отчалили? Я бросила контрольный взор в глазок и оторопела: Гаевая и Буренко с жаром целовались. На ступеньке ниже их ног стояла открытая бутылка с вином. Хм. Нашли же приют утоления страсти… Будто в полутора-миллионном городе негде тусоваться, кроме моего подъезда!..

В прихожую вышла притихшая, погрустневшая Ксения:

— Катя, почему ты на полу сидишь?

— Ах, — всхлипнула я, смахнув слезу.

— Кто тебя обидел? Я? — Она посмотрела карими, очень похожими на Серегины, глазами. — Извини, я больше не буду кусаться.

— А я больше не буду плакать. — Прижавшись к ней мокрым лицом, я потянула воздух, стараясь успокоиться.

— От меня птичкой пахнет?

— Угу, так приятно птичкой пахнет…

— А твой попугайчик щипается, — пожаловалась Ксюша. — Он, наверное, кушать хочет. И я хочу.

— Ах ты, моя миленькая, — обняла я девочку. — Пойдем, накормлю.

После ужина я удосужилась помыть Артема и выяснила причину, почему он не ползал. Испачканный памперс тянул никак не меньше полкило, и худыш вынужден был таскать его за собой, как черепаха панцирь. Клетку попугаю я чищу уже машинально, а менять подгузники пока не привыкла. Теперь волей-неволей придется исполнять материнские обязанности… Расстелив на тахте постельное белье, я погасила свет и устроила малыша возле стеночки, а Ксюшу с краю. Легла между детьми, поглаживая и похлопывая младшенького по спинке: «Спи, мой Темочка, спи, мой рыженький».

— А меня так не любишь, — укорила Ксения.

— Нет, я и тебя очень сильно люблю, — повернулась я к девочке и тоже ее погладила.

Азиз, зашуганный малолетними гостями, не просился на волю, а мне окружение ребятни даже стало нравиться. За этот безумноватый день, который мы одолели вместе, я начала привыкать к братику и сестричке, они уже не воспринимались совсем чужими, не казались непосильной, досадной обузой. Наверное, оттого, что угомонились.

Все дети прекрасны, когда спят. От них веет теплом и нежностью, они загадочны, как само будущее. Спящие дети похожи на ангелов… Я, затаив дыхание, любовалась ими, пыталась представить, что снится Сережкиным малышам, и незаметно сама погрузилась в сон о Греции.