— Ва-а-а, — басовито заревел Артем.

Я энергично трясла его, вставляя обрывочные реплики между потоком ругательств домработницы:

— Но я… Но мне… Мне тоже не заплачено, я ни при чем, я Ольгу знать не знаю, впервые сегодня увидела… Понимаете, мне срочно надо на работу! Останьтесь, пожалуйста, с детьми, умоляю! Ольга скоро придет, она обещала, с нее и спросите…

— Ага, с нее спросишь, — мрачно буркнула женщина. — Нет уж, прощевайте!

Дверь за Ниной Осиповной с треском захлопнулась. Вздохнув, я невесело пошутила с Ксенией:

— Раздевайся, чувствуй себя как дома.

— Уходи! Ты толстая и некрасивая, — отбрила добрая девочка.

Хоть стой, хоть падай… Я бессильно присела на банкетку в прихожей. Вот влипла! Вот попала!.. Меня сделали. Обвели вокруг пальца. Оставили с носом. Вернее, с чужими детьми. Невероятная подмена: грезила Сергеем, а вместо него получила выводок кукушат!..

Глава 4

Вечерело, окна залепила синева. Ольга так и не появилась. Зато несколько раз звонил телефон. Я стремглав бросалась к аппарату в надежде, что у блудной матери проснулась совесть, но никто не отзывался. Трубку бросали, едва заслышав мой голос, и короткие гудки отбоя кололи ухо.

Ощущала себя пленницей. Вроде не трудно открыть дверь и уйти, но как это сделать? На кого оставить малявок?.. Ожидание невесть чего сильно наскучило. А непослушные короеды и вовсе обрыдли. Спать оба отказались. Точнее, Тема кемарил, пока я баюкала его на руках, а Ксения меня открыто игнорировала, не реагировала ни на какие просьбы и замечания. Только что в лицо не плевала. В довершение ко всему Лялькины отпрыски объявили выборочную голодовку: не желали есть ничего, кроме салями. А сырокопченой колбасы было немного, и кончилась она быстрее, чем мое терпение.

Раньше я полагала, что прекрасно отношусь к детям, страдала из-за их отсутствия, чувствовала себя обделенной. А сегодня убедилась: всем спиногрызам на свете, вместе взятым, предпочитаю попугаев! Скучала по своему зеленому птенчику и не сомневалась, что его преданное сердечко взаимно тоскует. Каково там моему крошке Азизу в пустой квартире, без света, пищи и радости общения с хозяйкой?

— Ребятишки, а хотите, поедем ко мне в гости? Ну-ка, быстренько сгребаемся и дуем, — предложила я. — Ксюша, показывай, где Темины манатки.

— Не пойду, не пойду. — Ксюха упала на диван и задрыгала ногами, будто отбивалась от врагов. — Никуда я не пойду!

— Кто тебя спрашивает? Слушайся, когда старшие говорят! — Усадив Тему на пол, я попыталась сдернуть ее с дивана и, получив пяткой под дых, согнулась, непроизвольно застонала.

Девчонка, ободренная своей маленькой победой, взялась играть со мной в догонялки:

— Не поймаешь, не поймаешь!

— Та-а-ак… Наверное, сейчас возьмусь за ремень. — Я угрожающе сдвинула брови.

— Не возьмешь, не возьмешь! — скакала коза-дереза, стараясь не попадаться в зону досягаемости.

Ее братик подвывал на низкой ноте, тянулся, показывая, что хочет обратно, ко мне на руки. Уф, так недолго превратиться в детоненавистницу! Подняла его и грозно вопросила:

— Артемий, где папин ремень? Сейчас мы всыплем Ксеньке по первое число!

— Отвали, дурная тетка! Я тебя не боюсь, я свою мамочку буду ждать. — Она села нога на ногу и сложила ручонки на груди.

— Ах так? Ну, погоди!..

С чего Волков решил, что эта неуправляемая грубиянка и проказница — вундеркинд?.. Она — до безобразия невоспитанный ребенок!.. Прыгала из стороны в сторону, как вратарь в воротах, откровенно поддразнивая меня, пользуясь тем, что мои руки связаны нытиком. Не оставалось ничего иного, как сменить тактику. Я решила уделять дрянной девчонке ноль внимания, фунт презрения. Разговаривала только с безответным парнишкой:

— А мы с Темочкой, моим миленьким мальчиком, сейчас на бибике поедем, будем конфетки кушать, ползать, кувыркаться, с говорящим попугайчиком играться…

В гардеробной выбрала вместительную сумку-рюкзак и сложила в нее несколько кофточек, ползунков и теплых штанишек, взятых из комода в комнате Волкова-младшего. Его шалунья сестричка молча следила за сборами, и я не вступала с ней в разговоры, размышляла, что еще может понадобиться детям в моем доме? Знать бы еще, сколько времени им придется гостить — одну ночь или целые сутки? Ей-богу, больше суток я не выдержу… На глаза попался горшок, но идею взять его с собой я отмела: все равно Тема не врубается в назначение так называемой ночной вазы. Наверное, надо взять игрушки. Выудив из груды на полу яркий целлулоидный кубик, протянула его малышу, но, попробовав предмет на зуб, он скривился и отбросил несъедобную штуковину на пол. Понятно, бирюльками мы не интересуемся… На всякий случай я запихнула в рюкзак бархатного бурундука и небольшой танк цвета хаки с отломанным люком.

— Эй, Катя, у тебя правда есть говорящий попугай? — вкрадчиво спросила Ксюша.

— Угу, такой красавчик, чудо дрессировки.

— Кать, а зачем тебе Артемка? Он противный, упрямый, писается, кашляет. Возьми лучше меня.

Точно, Артемка писается, а я чуть не забыла памперсы! Подначила хитрюгу:

— Да мне ни ты, ни твой братик даром не нужны. Мне с попугайчиком в сто раз лучше и интереснее. Но Темка маленький, его одного нельзя бросить. А ты большая. Вот и сиди тут одна, жди свою мамочку. — И прикрикнула строго: — Ну-ка, живо одевайся!

Моя взяла! Вскоре мы втроем ковыляли по лестнице, не стали дожидаться, когда освободится лифт. Ох и трудно приходится матерям: одно плечо оттягивал рюкзак, другое мальчуган, отяжелевший от зимнего комбинезона и сапожек, да еще приходилось держать за руку его вертлявую сестрицу. Сделав всего несколько шагов, я взопрела, точно озимые по весне.

Услышав, что лифт остановился, как мне показалось, на площадке третьего этажа, я замерла, прислушиваясь. Неужели Ольга вернулась? Вот было бы славно!.. Звонили и вправду в семнадцатую квартиру — мелодию «Маленькой ночной серенады» ни с какой другой не спутаешь. Я уже собиралась подняться обратно, как услышала негромкие мужские голоса. Слов не разобрала, а в том, что это похитители, преследователи или еще какие-нибудь уголовные типы, не сомневалась. Ускорилась, чуть не кубарем скатилась вниз по последнему лестничному маршу.

Сама не знаю, откуда прибыли силы, но детей до трассы дотащила со скоростью и выносливостью справного ишачка. Когда переходили дорогу на зеленый свет светофора, строптивая девчонка вдруг вырвалась:

— Я большая, сама, без тебя пойду!

— Стой! — Я чуть не спятила от страха. Светофор мигнул желтым глазом, и автомобили приготовились сорваться с мест, полететь вперед на всех парах.

— Мы на какой машине поедем?

— Не знаю на какой.

— Нет, скажи на какой, а то не поеду, — выставила ультиматум Ксения.

— Ну, на какой-нибудь хорошей, — растерялась я, не сразу догадавшись: девочка, верно, думала, что у меня есть машина, потому и уточняла марку.

— На какой? На какой? Скажи! Скажи! — скакала эта мелкая коза.

— Я тебе сейчас так скажу, не обрадуешься! — еле успела подтолкнуть ее к обочине и выпустила пар: — Неужели не понимаешь, на дороге опасно? А если бы тебя задавили? Ты запросто могла попасть под колеса!

Ксюхе моя острастка была трын-трава. Я суматошно голосовала, поминутно поправляя берет, съезжавший на глаза, Тема извивался угрем, а она путалась под ногами, канюча:

— Ну, Ка-а-атя, ну скажи-и… Ну на какой ма-ши-ине?

Авто обдавали нас бензиновым смрадом, и ни одно, как назло, не останавливалось перед взмыленной многодетной страдалицей. Так и задумаешься: рожать или не рожать? До чего же бессердечный, несознательный народ — водители! Мое бедственное положение усугубилось тем, что вдоль дороги высились барханы собранного, но неубранного снега. Я вязла в рыхлом серо-белом месиве, то и дело проваливаясь. И сжимала воющего мальчугана мертвой хваткой, иначе бы он выскользнул, утонул в сугробе, приморозил ногу, как опавший клен у Есенина.

Путь до моего дома был недалек — пешком, в одиночку я добралась бы за двадцать минут, как сделала это утром. Но плестись в сопровождении столь обременительной компании — нет, легче сразу застрелиться!.. Нервы накручивала и высокая вероятность погони. Визитеры наверняка уже убедились, что в квартире никого нет, и ломанулись по нашему следу. Призрак погони — посильнее призрака коммунизма. Страшно подумать, в каком переплете можно очутиться!

— Катя-я, останови бээмвэ-э! Я хочу ехать на бэ-эмвэ-э-э, — сменила пластинку Ксюша.

Нехилые запросы у четырехлетнего ребенка! Я в свои тридцать не так часто каталась на машинах представительского класса. Злорадно пообещала:

— Много хочешь — мало получишь!

Точно по моему предсказанию под ближайшим фонарем затормозил облезлый оранжевый жигуль — копия того, на котором мы с Сереньким в полночь улепетывали от киллеров.

— На такой не поеду! На та-кой не по-еду, — по слогам скандировала уменьшенная копия стрекозы — коза-дереза. — Я хочу на бумере пятой модели, как у папы!

Где я ей возьму «как у папы»? Как бы эта оранжевая развалюха не уехала без нас… Распахнув заднюю дверцу, я не глядя бросила на сиденье орущего Артема, попросила водителя подождать и закричала:

— Ксения, прекрати издеваться! Ксения, ну-ка, шагом марш в машину!

Быстроногая вредина со всей своей дури устремилась ровно в противоположную сторону, к парку. Я было кинулась за ней, но мгновенно запыхалась. Голова пошла кругом, не то чтобы бежать, на ногах бы устоять!.. Привалилась к капоту, расстегнула шубу, освободила шею от шарфа и судорожно задышала. Состояние было близкое к обмороку — звуки отступили, сделались глуше, и фонари начали расплываться и меркнуть. Сползла на землю, зачерпнула пригоршню грязного снега и приложила ко лбу.

— Хочу на бэ-эм-вэ, — растерянно напомнила капризница, по пояс провалившаяся в сугроб.

Меня все еще донимало головокружение, но кое-как поднялась на ватные ноги, доковыляла до Ксюхи. Сжав зубы, чтобы не ругаться, вытянула ее, отряхнула от снега и втолкнула на заднее сиденье. Миндальничать больше было неохота.

— Избаловали вы детишек, женщина, — подлил масла в огонь шофер.

Ба-а, да он оказался тем самым вчерашним дядькой! Приветствие застряло у меня в горле рыбьей костью:

— Здрас-с-ст…

— Здрасте, здрасте. — Он засвидетельствовал узнавание улыбкой, более похожей на злорадную ухмылку.

Пацаненок визжал, выгибался дугой, не желая сидеть на моих коленях. Его сестрица нарочно сучила ногами, пиная водительское кресло, и что-то бубнила себе под нос. Владелец жигуленка, перекрикивая ребячий концерт, уточнил:

— Чего девочка говорит?

— Ты пердун! И машина у тебя пердунская, вонючая, — крикнула Ксения. — А у моего папы бээмвэ!

Дядька опешил, а я испугалась, что сейчас предложит высаживаться, но обошлось.

— Куда ехать, дорогуша? По прежнему адресу? — спросил он, вероятно от изумления разговаривая с акцентом.

— Угу, — кивнула я, стараясь удержать ерзавшего Тему, в душе проклиная изобретателя скользкого комбинезона, похожего на скафандр космонавта в миниатюре. Увещевала мальчонку: — Сиди смирно! Чего тебе не хватает? Смотри, машинка би-би, би-би, паровозик ту-ту, ту-ту…

— Сама ты, Катя, ту-ту, — высказалась маленькая хамка.

Тут уж я опешила, а ребенок скатился с моих колен, как с ледяной горки. И, барахтаясь на дне жигуленка, собирая грязь с резинового коврика, завопил абсолютно по-кошачьи: «Мэ-у-у-у, мэ-э-эу!» Провалиться бы!.. Выловив его, крепко сжала, с остервенением трясла и пела: «Уж как я тебе, коту, колотушек надаю! Колотушек двадцать пять, будет Темка крепко спать!»

— Чего-то вы сегодня одна, без мужа, — любопытничал извозчик, вместо того чтобы стронуть с места свою колымагу.

— Угу, без мужа, муж в командировке, — удрученно подтвердила я.

— Уехал, значит, оставил вас одну с ребятишками.

— Да, оставил одну.

— А детишек у вас, стало быть, двое?

Вот чего пристал? Сам прекрасно видел, что не трое и не четверо. Я с вымученной улыбкой подтвердила: «Слава богу, двое».

— Катька врет, мы не ее дети, а мамины, — оспорила мое уверение Ксения. — Она нас украла!

— Что-о?! — Старикан, едва нажавший на газ, выжал тормоз, и машина, резко дернувшись, остановилась.

Нас подкинуло и швырнуло вперед. Защищая малыша вытянутой рукой, я пребольно ударилась. И ябеда стукнулась подбородком, но, вместо того чтобы прикусить язык, пронзительно завизжала. Психика у Ксюши немногим крепче, чем уее братца-кролика; обоих отпрысков Ляльки надо лечить и лечить. Но это уже не моя забота. Мне бы домой добраться… Показала девчонке кулак, и она, что удивительно, смолкла. В салоне повисла нехорошая, предгрозовая тишина. Дедун сверлил меня взглядом в зеркальце над ветровым стеклом.