— Бедняжка Люси, — говорит Питер, и в его голосе звучит искренняя забота и печаль. Он понимает, почему я не могу проявить доброту по отношению к Роуз. Мне приходится время от времени бросать едкие комментарии по поводу ее веса и присущей ей занудности, чтобы он не забыл о них. Питер когда-то любил ее и, возможно, снова сможет полюбить. Не сомневаюсь, если бы ситуация переменилась на противоположную, Роуз была бы добра ко мне. Конечно, была бы, и это раздражает меня еще больше. Я не такая положительная, как она.

Я бросаюсь к Питеру и сажусь к нему на колени. Он открывает глаза и с удивлением смотрит на меня. Сила чувств захватывает меня, когда, взяв прядь моих волос, он закладывает их за ухо и задает вопрос:

— Чего ты боишься, Люси?

— Я? Ничего. Я никогда не боюсь, — по привычке отвечаю я.

— Нет, серьезно. Чего ты боишься? — настойчиво допытывается он.

До встречи с Питером я не боялась почти ничего в мире, фактически ничего. Но теперь меня преследует множество опасений. Я боюсь силы своей любви, боюсь, что он не любит меня так же, как я его люблю, или не любит столь же сильно, как в тот день, когда мы встретились, или так сильно, как любил Роуз. Но больше всего я боюсь разлюбить его. Если я разлюблю его, то жизнь потеряет цель, потеряет смысл. Несколько минут мы сидим молча. Питер нежно поглаживает мне спину и смотрит в глаза. Я начинаю испытывать неловкость. Я не проверяла свою косметику с тех пор, как наложила ее сегодня утром. А когда я вчера взвесилась, то обнаружила, что поправилась на два фунта по сравнению с прошлым разом. Интересно, Питер чувствует, что я стала тяжелее?

— Ты плачешь, — говорит он. Разве? Как стыдно!

— Питер, пожалуйста, не переставай меня любить, — выпаливаю я, отвечая на его вопрос, хотя и не впрямую. — Даже когда я веду себя ужасно.

— Не перестану. Мы навсегда вместе, Люси. Ты же знаешь это.

Но он уже когда-то говорил то же самое Роуз, не правда ли? Слова ничего не стоят.


Глава 32 ДЖОН

Суббота, 4 ноября 2006 года

— Я уверен, что это не совсем в вашем вкусе, — замечает Крейг, принижая свое предложение и в то же время пытаясь соблазнить. — Возможно, у вас на примете есть более привлекательные места, но мне не помешали бы лишние руки, если бы вы нашли время прийти.

Том пожимает плечами и говорит, что посоветуется с Дженни, но думает, что все будет в порядке и они смогут прийти вдвоем.

— Можешь рассчитывать на меня, — тотчас же откликаюсь я.

— Правда? — Крейг не может скрыть изумления.

— Очень даже правда, дружище. Я люблю ночь фейерверков и всегда любил.

Люблю запах сосисок в тесте и булочек с луком, мне нравятся подвыпившие подростки, путающиеся под ногами у танцующих на площадках, возникших из ниоткуда. Люблю запах горелого. Это волнующая ночь, опасная и яркая.

— Наш ночной костер будет достаточно скромным мероприятием. Несколько местных школ делят одну спортивную площадку, мы обычно все вместе устраиваем костер в поле. Будет пара аттракционов, но никаких колес смерти или американских горок.

— Понятно. Будут состязания «сбей кокос» и «поймай утку», — предполагаю я.

— Да.

— Звучит заманчиво.

Том с хитрым видом подмигивает мне, глядя поверх стакана с пивом. Он помнит о Конни, а более простодушный Крейг забыл.


Когда мы зашли на школьную площадку, не стану отрицать, меня охватили чувства волнения и приятного предвкушения, но не из-за фейерверка.

Мы с Дженни и Томом отыскиваем Крейга. На его школе не лежит каких-либо ответственных поручений. В течение нескольких месяцев он вел большую подготовительную работу, но теперь не захотел зажигать первый фейерверк. Его сотрудники отвечают за ларьки с глазированными яблоками, разбросанные по всему полю.

Крейг попросил нас о помощи, но теперь заявляет, будто все под контролем. Я сомневаюсь в его словах, поскольку он выглядит ужасно встревоженным, а дети растаскивают яблоки, стоит ему повернуться к ним спиной. Том, Джен и я договариваемся встретиться с ним позже и принимаемся убивать время на аттракционах. Мы до одури кружимся на карусели, и я подтверждаю свое мастерство в различных играх и стрельбе, то есть доказываю, что не потратил юность впустую.

Я постоянно искал глазами Конни и был вознагражден за свои старания, когда увидел ее в очереди за чашкой чаю.

— Пойду принесу нам всем по чашечке чаю. Оставляю вас, голубков, ненадолго наедине, — говорю я Тому и Джен и поспешно скрываюсь в толпе, чтобы они не успели предложить пойти со мной.

— Привет, Конни. — Я присоединяюсь к ней в очереди.

— Что ты здесь делаешь, Джон? — Голос ее звучит в равной мере испуганно и раздраженно, что удивляет меня, поскольку мы расстались достаточно дружелюбно после совместно проведенного дня. На ней неоновые антенны, что вызывает у меня улыбку. Порой мне кажется, будто она возвращается к себе прежней, но потом снова становится холодной и неприступной.

— Очень мило выглядишь, — говорю я с усмешкой. Но ее невозможно развеселить, она бросает на меня тяжелый взгляд и срывает антенны с головы.

— Фрэн захотела, чтобы я надела их. — Она снова спрашивает: — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь с Томом, моим приятелем, и его подружкой, нет, нужно говорить «с невестой», а то она на меня разозлится. Мы пришли, чтобы поддержать Крейга. Для него это большое событие.

— Да, это большое событие для всех, кто имеет отношение к школе: для директора, учителей, детей и родителей, — шипит она, бросая украдкой виноватые взгляды вокруг.

— К тому же я подумал, что, может, встречу здесь тебя. — Не вижу причин лгать — я здесь ради нее.

Она, похоже, приходит в ярость.

— Льюк тоже здесь.

А-а, об этом-то я и не подумал.

— Если он увидит тебя… — Она не договаривает фразу до конца, мы оба и так понимаем, к каким это может привести последствиям.

Она смотрит себе под ноги. Трава примята и втоптана в грязь, она на каблуках, и ее сапожки испачканы грязью. Мне почему-то доставляет удовольствие, что на ней такая не подходящая случаю обувь. Она не стала сверхблагоразумной, хотя хочет заставить меня в это поверить.

Подходит наша очередь.

— Можно я куплю тебе чай?

— У меня есть деньги.

Я игнорирую ее реплику и заказываю:

— Две из твоих самых лучших чашек из полистирола, приятель.

Прыщавый тинейджер, работающий на раздаче, ошпаривает мне руку, подавая чашки. Я предлагаю одну Конни, она колеблется.

— Давай, Кон, а то остынет и будет похоже по вкусу на кошачью мочу. А теперь, по крайней мере, ты можешь обхватить чашку пальцами и немного согреться.

Она оглядывается и в конце концов берет у меня чашку и даже позволяет добавить туда немного виски из моей фляжки.

— Смотри только, чтобы не увидели члены родительской ассоциации, — хихикает она, немного расслабившись после первого же глотка. Она такой «легковес», когда дело касается выпивки.

— Публика собралась как на подбор, — говорю я, осматривая толпу, собравшуюся вокруг костра.

— Да, но что-то не видать твоего особого друга, Дайан. Я смотрю прямо перед собой и обдумываю ситуацию.

Ага, так, значит, Дайан проболталась. Я знал, что у нее большой рот, и в свое время оценил этот факт по достоинству, но теперь он может причинить мне неприятности. Она явно разболтала о нашей интерлюдии. Может, это не так уж и плохо, во всяком случае, это помогло пробудить интерес Конни и поднять тему секса.

— Это правда? Ты занимался сексом с Дайан?

— Да.

— Зачем? Зачем ты сделал это? — допытывается она. Когда Конни сердится, она посасывает верхнюю губу.

О, черт, неужели сессия с милой мамочкой заставит ее отшатнуться от меня? Ревность бывает полезна, разочарование — нет. Я отвожу ее в сторону от толпы и фургона, где продают чай, и привожу в заросли деревьев, окружающих поле. Она следует за мной без сопротивления, хотя не в ее интересах, чтобы ее увидели со мной.

— Мне казалось, что мы считаемся друзьями, — замечает она.

— Мы и есть друзья.

— Спать с кем-то прямо у меня под носом не слишком-то дружелюбно, не правда ли?

— Если мы просто друзья, разве имеет значение, с кем я сплю?

— Ты пытался заставить меня ревновать?

— Нет, мне это не приходило в голову, хотя меня приятно волнует мысль о том, что ты ревнуешь.

— Я не ревную! — громко и несколько театрально восклицает она. — Ты пытался унизить меня? Хотел любой ценой получить какую-то реакцию с моей стороны?

— Нет. Это не имеет к тебе никакого отношения.

— Она нравится тебе?

Я слышу панику, может быть, даже слезы в голосе Конни. Я поворачиваюсь к ней и смотрю прямо в глаза.

— Когда я сказал, будто это не имеет к тебе никакого отношения, я был неточен. Мне было необходимо переспать с ней, чтобы выяснить кое-что о себе, но в какой-то мере это связано с тобой.

Она внимательно слушает.

— Мне было необходимо выяснить, хочу ли я именно тебя или мне нужен вызов в лице замужней мамочки.

Она отворачивается и какое-то время молчит. Вот такая проблема подстерегает тебя, когда проявляешь честность, не многие могут ее перенести. Я наблюдаю, как она переваривает мои слова. Наконец собирается с духом и спрашивает:

— И?..

— Это ты. Я хочу именно тебя.

Она вздыхает и хранит молчание целую вечность. С усилием подняв на меня глаза, она наконец говорит:

— Ты сам убедил себя в этом. Это неправда.

— Не согласен. — Я стараюсь удержать ее взгляд. Мне необходимо заставить нас обоих взглянуть фактам в глаза.

— Мы будем словно на пороге второго пришествия.

— Ты не поняла меня.

— Слишком много ожиданий, слишком много предвкушений.

— Так, значит, ты ожидаешь меня?

— Я не это хотела сказать.

— И предвкушаешь меня?

Она качает головой, пытаясь избавиться от замешательства, но ей это не удается.

— Тебе доставляет удовольствие лишать меня душевного спокойствия?

— О, Грини.

Я размышляю, стоит ли мне говорить, что раньше я не воспринимал ее как особенную, любая юбка казалась мне вызовом. Но теперь ставки намного выше, и я действительно испытываю удовольствие, преследуя и искушая ее. Но самое большое удовольствие будет заполучить ее, может быть, даже удержать. Когда это произошло? Каким образом это произошло? Я всегда был браконьером и вдруг превратился в егеря. Просто несчастье!

Вот-вот начнется фейерверк, так что народ устремился к огороженной площадке. Собралась довольно большая толпа. Конни пристально всматривается в нее, наверное, ищет свою семью, но не покидает меня. Появляется маленький духовой оркестр, как и следовало ожидать, довольно дилетантский, но толпа встречает его одобрительными аплодисментами. Англичане любят поощрять посредственностей. Затем наступает мгновение тишины, когда замолкают звуки ярмарки: крики малышей, громкий говор тинейджеров, низкопробная оловянная музыка, и мы ждем первого залпа фейерверка.

Вспышка, и дети бросаются врассыпную по всему полю, затем собираются все вместе. Раздаются аплодисменты, нерешительные охи и ахи, когда небо на мгновение освещается ракетами, расцвечивается радужными фонтанами. Зрелище магическое.

— А Дайан хорошо трахается?

Она понимает, что ниже ее достоинства задавать подобные вопросы, но не может сдержаться. Мне приятны ее слабость и уязвимость. Ее волосы начинают виться под дождем, и она снова выглядит как прежде. Как прежде? Я пытаюсь припомнить, и меня постепенно осеняет. О боже, первый раз. Это было в каком-то парке. Словно кадры на пущенной вспять пленке, наплывает воспоминание о нашей первой близости. И это важно.

— Нет, — заверяю ее, и мы оба смотрим на фейерверк, уютно стоя бок о бок.

Я вспомнил тот раз в парке: она скатилась с меня и сказала, что мы потрясающе трахнулись. Она сама задала тон. Она заявила, что не хочет влюбляться, и я всего лишь последовал ее примеру. Да, мне это было удобно. Возможно, мне не хотелось оказаться связанным, но если бы она не сказала этого… Если бы она не назвала это траханьем, возможно, все сложилось бы совершенно по-иному, не так ли? Потому что всегда бывает момент, когда мы выбираем. Так всегда бывает. И она предпочла растоптать таковую возможность для нас. Возможно, она захотела от меня чего-то большего впоследствии, но было уже слишком поздно. Тот первый момент, когда она скатилась с меня, оказался решающим.

Фейерверки с грохотом взлетали вокруг нас. Черное небо озарялось синими, розовыми, белыми и красными снопами искр. Цвета исчезали, сменяясь медленно растворявшимися в воздухе полосками дыма. Толпа стала более решительно выражать свое одобрение и восторженно кричать от восторга.