Чарити успела только перевести дыхание и посмотреть на людей, собравшихся в гостиной. Герцог стоял перед камином, все остальные распределились по комнате: одни сидели на диване, другие стояли у окна.

Никто не пошевелился, не сказал ни слова, хотя все обернулись к двери, когда она вошла об руку с мужем.

Ее простенькое муслиновое платье с узором в форме веточек было здесь так же уместно, как ночная рубашка.

Чарити мужественно выдержала испытание, ей даже захотелось встряхнуть их всех. Брат вернулся домой, и никто не заговорил с ним. Что же, ради всего святого, с ними происходит? Ответ не заставил себя долго ждать. Глаза почти всех присутствующих обратились к герцогу. Было видно, что все ждут, чтобы отец заговорил первым. Он не спешил это сделать, без слов давая понять, как недоволен сыном.

«Такой деспот, как герцог, никогда не позволит кому-нибудь уйти из дома без его разрешения», – подумала Чарити.

– Теперь, когда Стаунтон соблаговолил почтить нас своим присутствием, – наконец сказал герцог, – мы можем приказать подать нам чай. Марианна? Позвоните, пожалуйста, пусть подают чай. Леди Стаунтон пока может быть свободна от выполнения своих обязанностей.

Чарити сразу поняла, что это именно ее освободили от обязанностей. Каких? Разливать чай? Ее? Ну конечно, догадалась Чарити. Она – жена маркиза. Она – старшая из присутствующих женщин. И еще острее Чарити ощутила всю неуместность своего старенького муслинового платья в этой роскошной гостиной.

– Тони, иди сюда, садись рядом со мной. Расскажи мне, почему ты не отвечал на мои письма, – сказала Марианна, вставая, чтобы позвонить в колокольчик. И по тому, как она не удостоила Чарити взглядом, и по тому, что на диване, где она сидела, могли поместиться лишь двое, было ясно – ее приглашение не касалось жены брата.

Но Чарити смотрела в сторону окна, где собралась небольшая группа. Клодия сидела на диване у окна с Огастой, обняв девочку за плечи. Рядом с ними стоял Чарлз. Клодия поймала взгляд маркизы и ответила дружелюбным взглядом. Так истолковала это Чарити – она к ним и направилась. Не будет она его тенью, что бы ни говорил ее муж. Она – леди, а леди не бывают тенью других людей. Даже своих мужей.

Чарити ласково улыбнулась Огасте.

– Вам разрешили прийти на чай в гостиную, Огаста? – спросила она девочку. – Я очень рада.

– Только сегодня, – ответила за девочку Клодия. – В виде исключения. Из-за возвращения Энтони. Другим детям не так повезло, хотя они тоже очень хотели его увидеть.

– Другие дети? – удивилась Чарити.

– Энтони вам не сказал? – спросила Клодия. – Правда, он и сам их не видел. Тут трое детей Марианны и Ричарда – две девочки и мальчик. Наши с Уильямом два сына. Может быть, после чая вы подниметесь в детскую и познакомитесь с ними? Они будут в восторге, уверяю вас.

Чарити с радостью приняла это приглашение. По крайней мере хоть кто-то в Инфилд-Парке относится к ней по-человечески. «Как Клодии удалось подобрать материал для платья, так подходящий к цвету ее глаз?» – подумала она.

– Чарлз, – улыбнулась молодому человеку Чарити, – у вас отпуск?

– Сударыня. – Он сдержанно поклонился. – Его светлость велели мне прибыть домой.

– «Сударыня», – мягко повторила Чарити, – не могли бы вы называть меня по имени, если уж я теперь довожусь вам сестрой? Чарити. Так меня зовут.

– Сударыня. – Чарлз склонил голову.

Хорошо. Чарити обернулась и встретила презрительный взгляд Марианны, оглядывающей ее с головы до ног. Маркиз сидел рядом с ней с таким же циничным и холодным выражением лица, как и в то утро на Алпер-Гросвенор-стрит. Лорд Твайнэм – Клодия назвала его Ричардом – с мрачным видом разместился у буфета. Уильям стоял посреди комнаты, угрюмо глядя в пустоту. Герцог оставался на своем командном посту у камина.

Чарити представила, что случится, если она вдруг закричит во весь голос и вскинет руки вверх. Она даже сама испугалась, поняв, что едва не осуществила эту затею. Но спасло ее то, что дверь открылась и внесли поднос с чаем. Внезапно у нее родилась удачная мысль.

Она пересекла комнату со всей грацией, на какую была способна. Мать часто укоряла ее за неумение двигаться, как настоящая леди. Даже Пенни иногда намекала на это, когда они гуляли вместе.

– Поставьте здесь, пожалуйста, – сказала она слугам, указывая на стол, очевидно, предназначенный именно для этого. Она обошла вокруг стола, села и ласково улыбнулась своей невестке:

– Я буду разливать чай, Марианна. Не беспокойтесь.

И с такой же улыбкой обернулась к герцогу:

– Благодарю вас, отец, за доброту, но не нужно освобождать меня от обязанностей, которые мне надлежит выполнять как жене Энтони.

Она улыбнулась Энтони. Подумала, не послать ли ему воздушный поцелуй, но передумала. Это было бы слишком вульгарно.

На мгновение ей показалось, что в гостиной можно было бы услышать, как падает пресловутая иголка. Только вряд ли кому-нибудь пришло в голову бросать ее здесь. Да и пол был покрыт коврами. Но ее муж вовремя встал с места.

– Налейте мне чаю, любимая, – ласково сказала он. И потом сделал то, о чем она его просила, – он улыбнулся ей. Улыбались его губы, белые зубы, глаза – все его лицо. Энтони улыбался – и преображался на глазах. Он стал живым и красивым мужчиной, неотразимо привлекательным. Чарити была так взволнована этим, что засомневалась, сможет ли налить чаю в его чашку, не облив все вокруг. Ей пришлось напомнить себе об их договоренности: он играет свою роль, а она – свою.

Никогда еще, подумала Чарити, не приходилось ей таким тяжелым трудом зарабатывать себе на хлеб насущный. Правда, на этот раз она зарабатывает не только на хлеб. Однако даже и в этом случае… Однако даже и в этом случае, если бы Чарити заранее знала, что ей предстоит, она вряд ли приняла бы предложение мистера Эрхарта.


***

К обеду Чарити надела свое серое шелковое платье со скромным вырезом, скромными рукавами, скромными… Вообще очень скромное.

«Это точно не последний писк моды, даже не предпоследний, – подумал ее муж. – Платье выглядит как пристойная, неприметная одежда, какую и полагается носить гувернантке, сопровождающей детей в гостиную. Такой наряд словно специально предназначен для того, чтобы сделать его обладательницу совершенно незаметной. К тому же на ней нет никаких украшений». Маркиз Стаунтон стоял на пороге гардеробной маркизы – дверь ему открыла ее новая горничная – и, прищурившись, разглядывал свою жену.

– Вы можете идти, – разрешил он горничной. Девушка сделала реверанс и удалилась, даже взглядом не попросив разрешения у своей госпожи.

Горничная удивительно искусно причесала свою хозяйку: мягкие кудри обрамляли лицо и большим красивым узлом спускались на затылок. Маркиз предпочел бы увидеть жену с ее прежней скромной прической, но промолчал.

– Почему вы решили разливать чай? – спросил он Чарити.

Своим неожиданным поступком она повергла его в изумление. Энтони физически ощущал неловкость, которую испытывали все остальные члены семьи. Он наблюдал, как они зачарованно смотрят на его жену, одетую в свое скромное поношенное муслиновое платьице. Ему удалось ошеломить их всех, подумал маркиз, всех вывести из равновесия, даже собственного отца. Они не знали, что думать о нем и его скоропалительной женитьбе. И еще: они все его немного побаивались. Еще: они очень хорошо понимали, зачем их собрали в Инфилд-Парке. Официальной причиной этому было плохое здоровье отца, но это был лишь повод: их собрали на помолвку наследника с девушкой из аристократической семьи, избранной для него еще при ее рождении. Было даже намечено устроить бал, чтобы торжественно отпраздновать это событие.

– Потому, что ваш отец напомнил мне, что это обязанность жены старшего сына, – ответила на его вопрос жена.

– Нет необходимости, чтобы вы выполняли свои, как вы говорите, обязанности. Вы знаете, что это не входило в мои планы.

– Но вы ведь выбрали себе в жены леди, сэр, – напомнила ему Чарити. – А настоящая леди знает, чего ждут от нее в замужестве, даже если она одета или ведет себя не так, как полагается будущей герцогине. Уверена, что ваша семья презирает меня за скромное происхождение, отсутствие связей и состояния. Это меня не волнует, потому что я не могу, да и не хочу ничего менять. Но мне не хотелось бы, чтобы они думали, будто меня плохо воспитали. Это было бы не правдой и оскорблением памяти моей матери. «Вот так серая мышка! Похоже, что никакой серой мышки вообще не существует», – подумал маркиз. Конечно, мисс Чарити Дункан просто исполнила такую роль во время их первой беседы. Ей было необходимо получить место гувернантки, у нее ведь уже было шесть неудачных попыток, вот она и вела себя так, как ожидают от гувернантки. А он принял игру за правду и не заметил, что за ее показной слабостью скрывается очень сильный характер. Конечно, ему нужно было бы обратить больше внимания на эти пронзительные необыкновенно синие глаза. Его обманули. Но в том, что она сказала, была доля правды. Сегодня за чаем все относились к его жене снисходительно, как и подобает хорошо воспитанным людям. Она не принадлежит к их среде. Их ужасала мысль, что в один прекрасный день она станет женой главы семейства. А отец, должно быть, чувствовал, что мир, в котором он жил, рушится.

– Открыто никто не будет оскорблять вас, – уже не в первый раз заверил маркиз свою жену. Однако теперь он чувствовал больше ответственности за то, чтобы этого не случилось. – Никто не осмелится.

Чарити улыбнулась и подошла к мужу.

– Оскорбить можно только того, кто дорожит мнением людей, наносящих ему оскорбление. Меня здесь никто не сможет оскорбить, сударь, – сказала она и взяла его под руку.

«И как спокойно, мило и уверенно она это сказала», – подумал маркиз. Ей нет дела ни до кого в этом доме, говорили ее слова. Ну, ему тоже ни до кого нет дела. Он приехал домой не потому, что ему этого хотелось. У него была своя цель: раз и навсегда утвердить свою независимость. И может быть, чтобы успокоить некоторые призраки. Эта неожиданная мысль удивила его. Нет никаких призраков, которых ему нужно успокаивать. Все, что относится к прошлому, давно умерло и забыто.

– Мне хотелось бы знать больше о вашей семье, – сказала Чарити, идя рядом с мужем к главной лестнице. Теперь она опровергала свои собственные слова. – Может быть, завтра вы меня просветите на этот счет.

– Я и сам не видел их последние восемь лет. И мне нечего рассказывать, сударыня, – ответил он.

– Но у вас же есть воспоминания юности, – возразила Чарити. – В то время вы были близки с Уильямом, да и с Марианной тоже.

– Уильям на год, а Марианна на два года моложе меня, – сказал маркиз. – Потом почти ежегодно стали рождаться мертвые дети и случались выкидыши.

– Наверное, хорошо иметь брата и сестру, близких по возрасту, – заметила Чарити.

Да, он всегда обожал, защищал и опекал младшего, более слабого, но жизнерадостного Уилли. Он поменялся бы с ним местами, если бы это было возможно, но не смог бы защитить брата от тяжелых обязанностей наследника титула.

– Думаю, так и есть, – сказал маркиз. – Но я не часто вспоминаю свое детство.

– До сегодняшнего дня вы не встречались с лордом Твайнэмом, – сказала Чарити, глядя на мужа. – Но вы знали Клодию. Они с Уильямом поженились до вашего отъезда?

– За месяц до этого, – коротко ответил Энтони. Ему не хотелось говорить о Клодии. Или об Уилли. Ему вообще не хотелось разговаривать.

– Клодия очень красива, – сказала жена.

– Да, моя невестка милая женщина.

К счастью, времени для разговора больше не было. Вся семья собралась в гостиной, и ужин был подан.

Марианна и Клодия, как сразу заметил Стаунтон, были роскошно одеты и увешаны драгоценностями. Огасте, очевидно, не разрешили присутствовать на семейном ужине. Мужчины были в безукоризненно сшитых костюмах, как и он сам. Парадная одежда к ужину – правило, которое неукоснительно соблюдалось в Инфилде. Даже если ужин проходил в узком семейном кругу, как сегодня.

– Сударыня? – Герцог Уитингсби с поклоном предложил руку Чарити, чтобы сопровождать ее к столу. Правила хорошего тона требовали от него именно такого поведения. Он также предложит ей место напротив себя на другом конце стола, хотя для него будет нож острый оказывать такое уважение женщине, которая выглядит как самая настоящая гувернантка.

Чарити тепло улыбнулась старому герцогу и приняла предложенную руку.

– Благодарю вас, отец, – сказала она.

Маркиз поджал губы. Он не ожидал от своей жены такой непринужденности и очарования, но, тем не менее, такое поведение ему даже понравилось. На самом жена на время деле это гораздо лучше, чем застенчивость и робость, на что он вначале рассчитывал. Жизнь в Инфилде никогда не располагала к улыбкам и теплым отношениям. И никто из детей герцога не осмеливался обратиться к нему менее официально, чем «сэр». Маркизу было любопытно, заметила ли это его жена. И пришел к выводу, что заметила. Ему даже захотелось, чтобы она назвала герцога «папой». Он постарался спрятать довольную ухмылку.