Он никогда не был свободен от них. И все-таки странно, что именно в этот день, когда он безвозвратно лишился своей свободы и независимости, он почувствовал себя более свободным, чем когда-либо в своей жизни. И не потому, рассуждал Энтони, что не стало отца, что он больше не имеет над ним власти. Совсем наоборот. Именно потому, что он стал и самим собой, и сыном своего отца. Его отец, как Энтони понял сегодня утром, предоставил ему возможность существовать теперь в обеих этих ипостасях. Отец наконец подарил ему любовь и дал свободу.

Ваша герцогиня будет хорошей матерью и женой. Вы сделали правильный выбор. В вашем браке будет взаимная любовь.

Энтони посмотрел на другой конец стола, где сидела Чарити, герцогиня, мило беседуя с заплаканной графиней Тилден. Да. Но ему придется завоевать ее расположение. Если он любит жену – а он любит ее, – то ему придется дать ей свободу, как они и договаривались. И ему остается только надеяться, что она сама предпочтет остаться с ним, быть ему женой, рожать детей, отвечать взаимностью на его любовь до конца их дней.

В душе у него теплилась слабая надежда. В Чарити больше тепла, очарования и способности любить, чем в ком бы то ни было. Как же ошибочно бывает первое впечатление! Энтони все еще ощущал тепло ее рук, когда жена взяла его лицо в свои ладони, видел перед собой выражение глубокого сочувствия в ее глазах и чувствовал нежный поцелуй на своих губах. Нет, все совсем не безнадежно. Но за последние несколько дней он несколько подрастерял свое высокомерие и самоуверенность. И сейчас не был уверен в ней. Тревога убивала надежду.

Наконец после ужина он был свободен. Он сидел у постели, на которой лежал отец. Казалось, он спит спокойным сном. Но пришел Уилли и крепко, по-дружески сжал его плечо. Он хотел сменить Энтони у смертного одра отца.

– Пойди отдохни, Тони, – сказал брат. – Ты выглядишь ужасно усталым.

Герцог Уитингсби кивнул, встал и порывисто обнял младшего брата, который ответил ему таким же крепким объятием.

Огаста уже в постели, сказали герцогу. За ней присматривает няня. В гостиной, где собрались остальные члены семьи, Чарити тоже не было. Она пошла прогуляться, сообщили ему.

– Чарити хотела погулять одна, – сказал Чарлз. – Я предлагал составить ей компанию, Тони. Она выглядела очень усталой. Весь день она заботилась об Огасте.

– Но она, конечно, не будет возражать против твоего общества, – с улыбкой заметила Клодия. – Чарити весь день с беспокойством наблюдала за тобой. И ты выглядишь не менее усталым, чем твоя жена. Мне кажется, что она сказала, будто отправится к озеру.

– Да, так именно Чарити и сказала, – подтвердила Марианна. – И она на самом деле была очень добра к Огасте. Конечно, ей помог опыт работы гувернанткой, – не преминула добавить сестра.

Марианна смягчилась, но все-таки не смогла удержаться от колкости.

Жену герцог нашел на берегу озера. Вечер был такой же, как накануне, но теперь у нее на плечах была шаль. Она сидела на скамье, глядя на озеро, освещенное луной. Энтони сел рядом с женой и взял ее за руку.

– Устали? – спросил он.

– Немного, – ответила она. Он чувствовал ее напряжение, хотя на первый взгляд это не было заметно.

– Вам слишком много всего досталось, – сказал Энтони. – Мне очень жаль. Это ведь не входило в нашу сделку, правда?

Чарити ничего не ответила, но напряглась еще больше.

– Это я во всем виновата, – сказала она без всякого выражения.

– Что? – удивился герцог, заглядывая ей в лицо.

– Это я убила его светлость, – сказала она. – Вы этого не поняли? Своим бесстрашием, как вы это назвали. Я заставила его прийти в библиотеку прошлым вечером. Я заставила его пережить эту горькую и бесполезную сцену. Это было совсем не мое дело. Как вы только что сказали, мы заключили сделку. Я в действительности не ваша жена. Это – не моя семья. Но я вмешивалась во все. Я заставила его пережить стресс.

А через несколько часов он умер. Боже мой!

– Нет. – Энтони крепко сжал ее руку. – Нет, Чарити. Нет. Вы совершенно не виноваты в его смерти. Его врач сказал мне два дня назад, что отец может умереть в любую минуту. У него было совсем больное сердце. И сегодня утром оно отказало. Он умер. Его смерть никаким образом не связана с вами.

– Ему велели отдыхать, – сказала Чарити.

– Этим советом он всегда пренебрегал, – напомнил Энтони. – Он знал, что умирает, Чарити. Именно поэтому он подавил свою гордость и позвал меня домой. Но отец не хотел быть слабым даже перед смертью. Он хотел умереть так, как жил. И это его желание сбылось. Вы не ускорили его смерть. Но вы совершили нечто прекрасное.

– Я убила его, – повторила Чарити.

– Я сказал ему, что люблю его, и всегда любил, – сказал Энтони. – Конечно, я сказал правду, хотя и не понимал этого, пока вы не заставили меня взглянуть правде в лицо. Отец говорил со мной. Он не сказ мне, что любит меня, то есть не выразил это такими словами. Но он назвал меня сыном, своим любимым сыном. И положил руку мне на голову, Чарити. Это может показаться мелочью, но я выразить не могу, как много значило для меня почувствовать его руку на своей голове. Он хотел погладить меня по голове, но был слишком слаб. Если бы он крикнул во все горло, что любит меня, это не произвело бы на меня такого впечатления, как это слабое прикосновение. Он прикоснулся ко мне, потому что вы заставили его признаться самому себе в некоторых вещах. Он едва не опоздал, мы с ним оба едва не опоздали, но все-таки он успел. Именно потому, что вчера вечером вы заставили нас встретиться и поговорить. Вы просто сделали это вовремя.

Чарити продолжала молча глядеть на воду. Но Энтони ощутил, что напряжение немного спало.

– Он был прав, знаете, – сказал, помолчав, Энтони. – Я любил свою мать. Казалось, что меня заставляют любить ее. Она повисла на мне как груз, когда я был совсем маленьким мальчиком. Мне было всего двадцать, когда мама умерла. Она была очень несчастна. Она рассказала мне о человеке, которого любила и за которого хотела выйти замуж. Рассказала, как ее заставили выйти замуж за отца. Она даже жаловалась мне на его чрезмерное внимание. Она плакала и говорила, что скоро опять будет ждать ребенка, потому что его светлость приходит к ней каждую ночь.

Энтони замолчал. Он чувствовал себя предателем, не только говоря об этом вслух, во даже думая об этом. Но возможно, он в долгу и перед отцом.

– Отец был прав, – сказал молодой герцог. – Мать не должна была взваливать свое несчастье на ребенка. Она не должна была говорить с сыном об интимной стороне своего замужества. Ее признания, потребность в утешении, ненависть к отцу – все это было тяжким грузом для меня. Я не понимал этого до прошлого вечера.

– Твоя мать требовала от тебя много любви, – сказала Чарити. – А отец требовал слишком мало. К сожалению. Нам трудно видеть в наших родителях просто людей. Мы ждем от них совершенства. Герцог ее любил. В последний вечер это стало совершенно очевидно.

– Возможно, в их неудачном браке мать виновата так же, как и отец, – предположил Энтони. – А может быть, даже больше. Она казнила его всю жизнь то, что ее заставили выйти замуж по договоренности между родителями. Она не попыталась сделать этот брак настоящим. Вы согласны со мной?

– Будьте осторожны, не поддавайтесь чувствам, иначе вы впадете в другую крайность, – предостерегла мужа Чарити, – Она была несчастна, Энтони. И, несмотря на все, что она вам рассказывала, вы все-таки не можете судить об интимной стороне брака ваших родителей. Никто, кроме них двоих, этого не знал, а их уже нет с нами.

– Мне кажется, что мать специально отдаляла нас от отца, – сказал Энтони. – А он был суровый и – как он сам сказал прошлым вечером – никогда не стал бы платить ей той же монетой и осуждать ее. Знаете, он никогда так и не делал. Мать учила нас бояться и ненавидеть его. Считать его бессердечным человеком.

– Энтони, – напомнила ему Чарити, – ведь вы любили ее. Не забывайте, что вы любили ее. У нее была трудная жизнь. Столько детей, столько потерь.

– Интересно, брали ли вы когда-нибудь что-нибудь от жизни? – спросил Энтони. – Неужели вы всегда только отдавали? Моей семье вы сделали бесценные подарки.

Чарити выдернула у него свою руку, вскочила на ноги и отряхнула юбку.

– Конечно, я беру от жизни все, что можно. От вас я хочу взять дом, экипаж, слуг и шесть тысяч фунтов в год до конца моей жизни. И все это – ничего не делая, лишь получая удовольствие. Я едва могу этого дождаться.

Герцог тоже встал.

– Вы – моя жена, – сказал он. – И поэтому вам будет обеспечен комфорт до конца жизни. Это не значит брать. Такова природа брака.

Чарити снова напряглась и выглядела усталой. Сейчас неподходящее время говорить с ней о том, что так его интересовало.

– Вы устали, ~ сочувственно заметил Энтони. – И я тоже. Позвольте проводить вас в постель.

– С вами? – спросила Чарити. – Как прошлой ночью?

– Да, – подтвердил Энтони. – Если вы хотите. Или мы можем сначала заняться любовью. Это не будет оскорблением памяти отца. Перед лицом смерти жизнь требует утверждения.

– У вас такое удобное плечо, – улыбнулась жена, – и надежные руки. Я так спокойно спала прошлой ночью. И вы тоже. Еще раз сегодня ночью, конечно, если вы хотите.

– Идемте. – Он обнял Чарити за талию. Ома с готовностью прильнула к нему, и они направились к дому.

Потом, оказавшись в одной постели, они, не сговариваясь, занялись любовью. У Энтони еще не было такого взаимопонимания ни с одной женщиной. А с ней все казалось совершенно естественным и правильным. Они любили друг друга не спеша. Тепло и глубоко. Она кончила и удовлетворенно вздохнула. Он проник глубоко в нее и впервые в жизни намеренно оставил свое семя в женщине, с которой спал. Он избавил ее от чувства вины. Ей казалось совершенно очевидным, что свекор умер по ее вине. Но конечно, она была ни при чем. И муж успокоил ее на этот счет.

Еще одна неприятная мысль, хоть и не такая важная, терзала ее. Но не было никого рядом, с кем она могла бы поделиться и поговорить об этом. Чувство вины, казалось, росло час от часу и не покидало ее.

Сначала я принял вас за охотницу за деньгами.

Все началось именно с этого. Она и была охотницей за деньгами. Она совершила ужасный грех. И не один. Грехи накапливались с ужасающей быстротой. Она надсмеялась над одним из самых священных институтов цивилизованного общества. Она вышла замуж и произнесла все принятые обеты, отлично зная, что не собирается выполнять большинство из них. И все это она совершила из-за денег. Да, конечно, она может оправдывать свой поступок заботой о будущем Фила, Пенни и детей. Но если уж называть вещи своими именами, то сделала она это исключительно из-за денег.

Один большой грех повлек за собой целую цепь хитростей и обмана. Свекор о многом догадывался, но не понял, что этот брак – всего лишь на время. Возможно, он и умер в полной уверенности, что вскоре на свет появится новый наследник герцогского титула, а они с мужем заменят Огасте отца и мать.

Ей пришлось солгать маленькой Огасте, и от этого было тяжело на сердце. Как она поняла в день смерти старого герцога, девочка любит ее. Это было для нее неожиданностью, но это было очевидно. Огаста не отходила от нее, а если и отходила, то только за тем, чтобы побыть с Энтони. Правда может причинить Огасте непоправимое зло.

Чарлз относится к ней, как брат. Клодия с Уильямом относятся к ней так же тепло. Даже Марианна стала вести себя с ней более приветливо. Дети Марианны и Клодии так и сияли при встрече с ней.

Она чувствовала себя настоящей обманщицей. Она и есть настоящая обманщица. А все слуги обращались к ней «ваша милость» и оказывали ей подчеркнутое уважение. Все соседи, приезжавшие выразить свое соболезнование, называли ее по титулу и смотрели на нее почти с благоговейным уважением. Она – обманщица. Она – охотница за деньгами, И если уж она решила называть вещи своими именами, то ей нужно просто признаться себе, что она – грешница.

Ей остается только одно. Она поняла это постепенно в дни подготовки к похоронам и теперь утвердилась в этой мысли. Ей остается только одно. Это не исправит все совершенные ошибки. Но, по крайней мере, это покажет, как она сожалеет о содеянном. Есть только одно достойное решение, только один поступок, который со временем позволит ее совести успокоиться.

В день похорон, когда большинство гостей разъехалось, а герцог Уитингсби отправился на верховую прогулку с Чарлзом, Чарити с маленьким баулом в руках отправилась в деревню. Она заранее выяснила, когда от деревенской гостиницы отходит дилижанс.

Она возвращалась домой – одна. Она оставила записку для мужа, но не сообщила, куда уезжает. Если бы она это сделала, он отправил бы ей шесть тысяч по этому адресу, послал бы своего секретаря удостовериться, есть ли у нее подходящий дом и все, что оговаривалось в соглашении. Он бы настаивал на оплате содержания дома и слуг. И возможно, она не смогла бы отказаться. Возможно, соблазн оказался бы слишком велик.