Эмилия Остен - Жена-незнакомка

– Кантильен, – попыталась Жанна воззвать к его разуму, – пойми, я не распоряжаюсь средствами, это деньги Раймона. Я не могу просто так взять и дать тебе сумму… кстати, какова она?

– Сущий пустяк для такого Креза, как твой муж, – всего-то пять тысяч ливров.

– Пять тысяч ливров?! – проговорила Жанна в ужасе. – Мое приданое составляло примерно столько!

– О да, потому что в наших благородных домах даже благородные мыши передохли! Но теперь это ведь не проблема? Видишь ли, милая, я немного поиздержался. Проигрался, если уж совсем честно с тобою говорить, хотя куда тебе понять увлечения настоящего мужчины. Пять тысяч ливров выручат меня… на некоторое время.

– А потом тебе потребуется еще? – догадалась Жанна.

– Верно. Однако от толстой сумы шевалье де Марейля не убудет. Ты, говорят, хорошая хозяйка, где-нибудь да найдешь деньги.

– Кантильен, это совершенно невозможно. – Она не знала, какими словами объяснить происходящее кузену, но просто обязана была его убедить! – В замке не хранится много денег. У нас нет казны или сокровищницы, куда можно зайти, загрести монеты и никто не заметит этого. Если бы ты удосужился обратить внимание на дела в своем собственном поместье, то понял бы, как они идут. Все расходы записываются, нужные суммы не задерживаются у нас. Едва ли сейчас в нашем заветном сундучке и тысяча ливров отыщется. Раймон выдает расписки, если нужно. Я не могу тебе ее выдать, потому что сейчас Раймон ведает всем этим.

– Но у тебя есть твои драгоценности, – заметил Кантильен, – уж они-то потянут на тысячу-другую ливров! Хотя бы это прелестное ожерелье на твоей шее поможет мне расплатиться с частью долгов. Ну, Жанна! Я даже готов называть тебя так. Давай мы будем добрыми, любящими родственниками, которые готовы прийти на помощь друг другу. Подари мне в утешение эту нить жемчуга, и я не стану надоедать тебе своим обществом некоторое время.

– Послушай, дорогой кузен, – в голосе Жанны прорезалась сталь. Кантильен был противен, словно таракан, внезапно выбежавший из-под кровати. – К сожалению, наш уговор остается прежним. Твоя семья получает те деньги, что Раймон обязался выплачивать после брака со мной, и не будет получать больше, если я не объясню своему мужу, зачем это требуется. А я не стану ему объяснять, так как он совершенно точно не захочет оплачивать твои долги!

– Послушай и ты меня тогда, дорогая Аньес, – прошипел кузен и, рывком поднявшись, оказался вдруг рядом с Жанной. Впервые она подумала, что Кантильен действительно страшен. – Твой разлюбезный Раймон женился не на тебе, а на твоей сестричке, и проще простого рассказать это ему. Если бы о том знал только я да ты, мое слово против твоего, возможно, и не сработало бы. Но знают твои родители, знает моя мать, да еще и слуги в вашем доме – стоит на них прикрикнуть, они все расскажут! Викарий ваш, что отпевал Жанну, на счастье тебе, отправился на тот свет, а новый ни о чем не ведает; но и без того свидетельств достаточно. Если ты не поможешь мне и не станешь помогать впредь, я расскажу твоему мужу правду. Сделаю доброе дело, разоблачу обманщицу. Кто посмеет меня упрекнуть?

– Тебе какая выгода с того? – Жанна вздернула подбородок, она не собиралась сдаваться. Отступишь на шаг – и считай, все пропало. – Если ты поведаешь Раймону обо всем, то денег точно не получишь!

– Да, это верно, – согласился Кантильен. – Потому ты знаешь, что я не стану рассказывать твоему мужу. Только вот… Я много спрашивал о нем, надо же знать, с кем породнился! И выяснил, что он не последний человек в ставке герцога. А такие люди, как герцог Энгиенский и его приспешники, всегда умеют нажить себе врагов. Как ты полагаешь, если я кому-нибудь из этих людей дам столь весомый козырь, сколько мне заплатят? Молись, чтобы твоя щедрость умилостивила меня!

Жанна молчала, не давая ужасу вырваться наружу. Она не слишком боялась за себя саму, уже нет; но то, что она может стать невольной причиной гибели Раймона, не приходило ей в голову. А ведь действительно, такие люди, как он, обзаводятся врагами так же легко, как дышат. Это друзей у шевалье де Марейля почти нет, враги же… Раймон никогда не упоминал о них, однако его доверие к Жанне еще не достигло той стадии, когда и враги становятся общими. Супруги и постель пока не разделили, куда уж там ревностным недоброжелателям… И потом, легко можно поверить, что таким образом будет нанесен вред герцогу Энгиенскому. Вот у кого полно могущественных и хитроумных врагов! Да и прямолинейного Гассиона, по слухам, многие не любят.

– Вижу, ты понимаешь, о чем я говорю, – продолжил Кантильен вкрадчиво. От него резко пахло потом. – И вижу также, что высказанная мною мысль нова для тебя. Буду милосердным. Твой разгневанный муж скоро явится вырвать тебя из родственных объятий и возвратить на стезю добродетели, а я не жажду с ним ссориться. Говорят, он умеет убивать людей. Я-то человек мирный. Но подумай о том, что, отказывая мне, ты сгубишь не только себя, а еще и некоторое количество невинных душ. Своего супруга, его друзей или – кто знает? – герцога Энгиенского. Понятия не имею, кто больше заплатит за то, что я готов рассказать, кто развяжет тесемки кошелька и после этого отправит вас всех прямиком в ад. Где вам, по моему мнению, самое место.

– Ты чудовище, Кантильен, – тихо произнесла Жанна, – хотя и говоришь о себе как о мирном человеке.

Он пожал плечами и отстранился.

– Кто бы говорил, кузина. Твои подвиги, в отличие от моих, осуждаются и караются и обществом, и церковью. Боюсь даже представить, сколько законов ты нарушила и сколько грехов совершила. А я чист, ведь просить помощи у ближнего своего – не грех. Но мы можем долго разговаривать о грехопадении. Это скучно. Потому я даю тебе три дня на размышления. Тогда я снова нанесу визит своей маленькой кузине, и если у тебя не будет денег для меня… – Он не закончил, однако это и не требовалось.

– Уходи, – велела Жанна, – немедленно!

– Мне радостно, что ты не забыла меня и так желала видеть. Если надумаешь встретиться раньше, то отправь мне записку в трактир «Королевский петух», там я остановился, – ухмыльнулся кузен и наконец-то вышел. Жанна не сомневалась, что путь к выходу он отыщет. При всей своей уверенности Кантильен опасался Раймона, и не зря.

Ужин прошел весело, и почти никто не заметил, что мысли хозяйки витают где-то далеко. Жанна поддерживала беседу, смеялась и шутила, только вот то волшебное настроение, которое подсказывало ей провести нынешнюю ночь с Раймоном, испарилось без следа. И когда он проводил ее до дверей спальни, Жанна пожаловалась на головную боль и скрылась прежде, чем супруг успел что-то сказать. Она понимала, что должна поблагодарить его за этот вечер, хотя бы разговор поддержать, если не собирается с ним остаться сегодня; однако у нее не имелось на то сил. И голова болела все сильнее.

Элоиза пришла, когда отправились спать слуги, то есть – далеко за полночь. Мадам де Салль куталась в просторный халат и держала в руке подсвечник с горящей свечой. В спальне у Жанны свечи тоже горели, и камин давал много света: в старом замке даже летние ночи бывают довольно холодны. Женщины уселись в кресла у камина, поближе к живому огню, весело танцевавшему на поленьях, и некоторое время молчали. Затем Жанна монотонным голосом пересказала то, что потребовал от нее Кантильен.

– Дорогая, но мы не можем ему поддаться, – озабоченно произнесла Элоиза, когда рассказ иссяк. – Он пришел однажды, а почуяв свою власть над тобой, будет возвращаться снова и снова. И тогда мы от него не избавимся.

– Но он действительно может навредить нам… Не только нам с тобой – Раймону и Бог знает кому еще… – Жанна зябко поежилась и поправила на плечах теплую шаль. – Если это единственный способ держать его в узде, я пойду на это. Как же не вовремя скончался дядя!..

– Ты знаешь хоть одну смерть, которая случилась бы вовремя? – криво усмехнувшись, спросила Элоиза. На воспитанницу она не смотрела. – Я – нет. Все они неожиданны и нелепы в своей внезапности и неуместности. Такова жизнь. Мы знали, что твой дядя болен. Это должно было произойти, только вот я не думала, что Кантильен решится.

– Я полагаю, он давно ждал подобного случая. Он выглядел самодовольным как индюк.

– А если написать твоему отцу? – предложила Элоиза. – Он, конечно, не имеет такого влияния на Кантильена, как твой покойный дядя, и все же он глава семьи…

Жанна покачала головой.

– Нет, милая моя Элоиза, ничего не выйдет. Если бы отец мог остановить Кантильена, то сделал бы это сразу, и мы его бы тут вовсе не увидели. Но отец стар, и я боюсь, он скоро… – Договаривать она не стала и закусила губу.

– Не стоит думать о плохом.

– О, но все хуже, чем я думала. Меня терзает совесть, я обманываю мужа, дядя мертв, родители стары, а мой кузен грозится отправить меня в ад. Глупец, я и так живу в аду.

– Я не думала, что ты так плохо чувствуешь себя. – Элоиза наклонилась и взяла ладони Жанны в свои. – Милая моя девочка, почему ты не сказала?

– О чем? Что мне стыдно и совесть скоро проест огромную дыру в моей душе? Ты знаешь это, но, как и я, понимаешь: иного выхода у нас не было. Мы не просто стояли на грани разорения – мы были разорены. Я как Аньес не отыскала бы себе богатого жениха так быстро. А значит… Мы же говорили об этом тысячу раз, Элоиза! И все равно сделанного уже не воротишь. Нужно перестать думать об этом и решить, как поступить. – Она вздохнула. – По всей видимости, придется дать Кантильену денег.

– И откуда ты возьмешь их? – резонно возразила мадам де Салль. – Ты сама знаешь, как это непросто! Твой муж не даст тебе несколько тысяч ливров без объяснений, куда они исчезли. Конечно же, он воин, а не счетовод, однако, как я успела заметить, в делах поместья разбирается довольно лихо.

– У меня есть мамино ожерелье, – совсем негромко произнесла Жанна.

Элоиза ахнула:

– Боже, девочка моя, нет!

Ожерелье из тусклого старого золота со вставленными в него довольно большими рубинами переходило в семье де Кремьё из поколения в поколение. У многих имелись такие ценности, которые немыслимо продать даже в самые тяжелые и несчастные времена. Когда Жанна уезжала, мать отдала ей это ожерелье с наказом хранить и надевать, однако девушка еще ни разу не примеряла его. Ей казалось, что она недостойна этих рубинов, этого благородного золотого блеска. А потому ожерелье хранилось в обитом бархатом ящичке в тайнике спальни Жанны. Раймон о нем не знал.

– Оно ценное, – продолжила Жанна уже более решительно. – Я не стану продавать его, только заложу, и Кантильену дам меньше той суммы, что он запрашивал. А ты мне поможешь. Ты ведь знаешь, какой уважаемый человек в Париже даст денег под залог ожерелья?

– Я знаю, но… – Впервые в голосе мадам де Салль послышалась нерешительность. – Ты ведь не всерьез об этом говоришь?

– Элоиза, никогда серьезнее я в жизни не была. Мы должны откупиться. Иначе все разрушится прежде, чем мы успеем слово сказать.

– Но ты ведь понимаешь, что он придет снова и снова.

– Да, я понимаю.

Элоиза издала странный звук, нечто среднее между шипением и рычанием, и, выпустив ладони Жанны, скрестила руки на груди.

– Я опасалась этого. Неужели ты так просто сдаешься, милая моя?

– Кто говорит о том, что я сдаюсь? Я продолжаю войну, так, как умею.

– А почему ты уверена, что Кантильен никому не скажет ни слова, даже если ты заплатишь ему?

– Потому что он жаден. Недоброжелатель заплатит однажды, и эта сумма не будет слишком уж велика. Я могу платить долго. Во всяком случае, Кантильен так полагает.

– Но ты не сможешь.

– Нет.

– Тогда я не вижу выхода.

– Выход по-прежнему есть. Я должна рассказать все Раймону.

Некоторое время было слышно только потрескивание огня в камине и печальные крики ночной птицы где-то в саду. Лицо Элоизы походило на маску, высеченную умелым скульптором из темного гранита.

– Ты понимаешь, чем это закончится.

– Да. Но это единственный выход, если я не желаю платить Кантильену. А если я расскажу Раймону, мы все погибли.

– Или же, – медленно проговорила Элоиза, которой явно владела какая-то новая мысль, – ты должна сделать так, чтобы Раймон не смог тебя отправить на казнь и сам не поднял бы на тебя руку.

– Что ты имеешь в виду?

– Надо, чтобы он полюбил тебя, Жанна.

Она застонала и закрыла лицо ладонями, но даже в этой спасительной темноте не спрятаться было от беспощадной правды.

– Я не хочу поступать с ним так, Элоиза! Всем сердцем не хочу! Боже, да он этого не заслуживает, хоть и был не особо внимательным мужем все это время! – она опустила руки, стараясь не заплакать. – Так поступать с человеком, которого любишь, – самая ужасная мерзость, какую я себе могу представить. Я хотела, чтобы, несмотря на обман, наша семейная жизнь стала хорошей. И нужно просто подождать, дабы все это произошло. Мне кажется, я ему уже нравлюсь, и это так радует меня. Хотя я не смею надеяться, конечно. – Жанна усмехнулась. – Раймон – человек довольно холодный.