Лариса Шкатула - Жена русского пирата

— Военные сами изготавливают. Входное отверстие у неё маленькое, зато внутри у человека она все разворачивает! — он махнул рукой. — Зачем тебе такие подробности?

— А с убитыми что будем делать? — Ольга повернула к нему бледное лицо.

— Люди похоронят, — вздохнул Флинт. — У нас и лопаты-то нет… Пойдем, дорогой мой человек, дорога зовет!..

…Дядя Всеволод оказался среднего роста худощавым человеком с неожиданно густым басом. Ольга и Флинт столкнулись с ним на пороге его квартиры. Одетый в черную морскую форму с нашивками капитана первого ранга, Всеволод Александрович обрадовался им чрезвычайно.

— Какой сюрприз! А я уже и не чаял свидеться! Сашка! Совсем взрослый мужик! Это кто с тобой — невеста? Очень рад! Как, тоже Оленька?! — он мял и тискал племянника, то отодвигая его от себя и критически осматривая, то опять бросаясь обнимать. — Встреть я тебя на улице, ни за что не узнал бы!

Он спохватился.

— Как жаль, мне нужно идти! Вот вам ключ, располагайтесь! Гулять по улицам пока не советую. Посмотрю, что у вас за документы, может, надо будет новые справить… В девятнадцать ноль-ноль буду дома как штык, тогда и поговорим!

Он быстро ушел. Ольга с Флинтом вошли в его небольшую, но исключительно чистую комнатку. Это было жилище холостяка, которого, впрочем, иной раз навещает женщина, добавляя от себя для уюта белые занавесочки, скатерть на столе и взбитую пуховую подушку с кружевным покрывалом на железной солдатской кровати. Не вписывался в обстановку и диван, обтянутый кожей, с резной деревянной спинкой. Ольга с удовольствием на него опустилась.

— Как я устала! — пожаловалась она, вытягивая ноги. — В этих ботинках, однако, жарко…

Флинт встал перед девушкой на колени и стал расшнуровывать ботинки: один, потом другой… Какая у неё изящная ножка! Ольга сидела, прикрыв глаза, и юноша решил, что это от предвкушения удовольствия. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что возлюбленная просто-напросто спит!

Он вздохнул, уложил дорогие сердцу ножки на диван и присел рядом, дожидаясь, пока она проснется — сам он никогда так бы не поступил! Заснуть в ту самую минуту, когда он… когда…

Разбудил их обоих щелчок выключателя и заливший комнату яркий свет.

— Подумать только, они спят! — притворно возмущался дядя Всеволод, стоя посреди комнаты со свертками в руках. — А я бегу, себя ругая — на полтора часа опаздываю, портовики митинг устроили…

— Ты хочешь сказать, что… — начал Флинт.

— Вот именно, сейчас половина девятого!

— Если бы ты знал, дядя, что нам пришлось пережить прошлой ночью, а потом и днем…

— Ни слова больше! — Всеволод Александрович свалил свертки на стол. За ужином расскажете мне все, я не люблю тянуть кота за хвост. Оленька разбирает свертки, а мы — чистим картошку. Потом садимся ужинать, и я только слушаю!

— Где вы готовите, дядя Сева? — удивилась Ольга, оглядывая комнату.

— К слову сказать, я и не готовлю, — вздохнул тот, — хотя на общей кухне у меня есть даже свой стол… Мой дом — пароход! Так что мы приготовим все здесь, а потом я отнесу на кухню кастрюлю с картошкой, по возможности не задерживаясь, дабы избежать расспросов любопытных соседей…

В свертке с продуктами чего только не было! От австрийской тушенки до горячих пирожков с ливером. Ольга разломила один пополам, и они с Флинтом проглотили его, почти не жуя.

Стол получился почти как довоенный. У Всеволода Александровича нашлись даже хрустальные бокалы и туго накрахмаленная белая скатерть взамен покрывавшей стол цветной бархатной.

Хозяин ничего не ел, а лишь с улыбкой наблюдал, как еда исчезает со стола, поглощаемая его гостями. Наконец он не выдержал.

— Я услышу сегодня что-нибудь, кроме хруста челюстей?

Ольга прыснула. Флинт поперхнулся.

— Извини, дядя, но мы две недели ели, что и как придется!

— Ладно, шучу… Просто вы можете не торопиться, я ничего со стола не убираю… Оленька, попробуйте малагу — самое сладкое в мире вино, я привез его из Испании.

Ольга отпила глоток. Вино — словно нектар, собравший в себя все ароматы лета, — живительным огнем разбежалось по всем её жилкам и зажгло на щеках яркий румянец. Всеволод Романов залюбовался девушкой.

— Эх, Сашка, лет пятнадцать бы сбросил, увел бы я у тебя невесту, только бы ты её и видел!

— А мне кажется, вам нисколько не надо сбрасывать! — улыбнулась ему Ольга.

— Благодарю на добром слове! Только для меня в жизни существовала одна единственная женщина, которая ушла из жизни, так и не поверив, что я перед ней ни в чем не виноват! — взгляд капитана будто заволокло дымкой, но усилием воли он пришел в себя.

— Так кто из вас будет рассказывать?

— Конечно, Оля, — решил Флинт, — я ещё не наелся!

— Рассказывать ВСЕ? — уточнила девушка.

— Давай! — обреченно вздохнул Александр.

Ольга улыбнулась про себя и начала рассказ по-своему.

— А случилось так, что мы с Флин… Сашей оказались вдвоем на фелюге посреди Черного моря и должны были возвращаться в Россию…

Мужчины слушали, не перебивая. Только однажды Всеволод Александрович спросил:

— Разве вашу карету не заметил военный пост у въезда в Новороссийск?

— Тут Саша придумал интересный выход. Мы свели Таню в сторону от дороги и подошли к посту пешком. Он рассказал матросам, что мы нашли брошенную карету и немного проехали на ней, потому что устали. Теперь хотели бы сдать её властям. Матросы на карете подвезли нас прямо к вашему дому, а потом забрали её вместе с Таней.

— А кто такая — Таня?

— Так звали нашу лошадь.

Всеволод Романов помолчал.

— Надо отдать должное твоей девушке, Саша, ничего компрометирующего она о тебе не рассказала. Между тем моряки поведали мне такое, что я даже засомневался: из рода ли ты Романовых? Потомственных мореходов, ничем не запятнавших свою честь!

— Дядя! — закричал Флинт, мучительно краснея. — Выслушай меня…

— Нет, это ты меня выслушай! Извини, что стану говорить при твоей невесте, но, если она тебя по-настоящему любит… К сожалению, детей у меня нет и вряд ли уже будут. Твой отец погиб, а другие ветви Романовых пресекли войны или просто забрало море. Ты остался один. И на тебя, как на последнюю надежду, смотрят предки, служившие ещё во флотилии Петра Великого! Надеются они на честного и порядочного моряка, а не на прислужника Черного Паши или Костадинова… И что это у тебя за собачья кличка — Флинт?!

— Дядя, так звали знаменитого пирата!

— Возможно, история и повторяется, но, как сказал кто-то из великих, первый раз — как трагедия, второй раз — как фарс!

Голос Всеволода Александровича стал глуше.

— Смутное время досталось нам для жизни. Моральные ценности уничтожены, к власти пришли жестокие люди, которые ради призрачной идеи не щадят никого. Я вынужден был принять их правила игры, но только ради тебя, который один ещё может поднять наш поникший романовский стяг… У меня появилась возможность послать тебя на учебу в военно-морское училище. В Москву. Тебе придется присягать на верность новой власти и служить ей, не щадя живота своего. Я должен быть уверен, что передам наше дело в надежные руки.

Взволнованный Флинт вскочил из-за стола и вытянулся в струнку.

— Дядя! — сказал он торжественно. — Я клянусь тебе памятью отца и матери, памятью всех моряков Романовых, что не посрамлю их славного имени! Что всегда буду следовать чувству долга, совести и любви к Отечеству!

По щекам Ольги катились слезы, но она не замечала их, потрясенная произошедшим на её глазах преображением возлюбленного.

— Не плачьте, Оленька, все будет хорошо. — Романов-старший ласково погладил её по руке и спросил у племянника: — Ты ещё не рассказал мне, кто твоя невеста?

— С Ольгиным происхождением, дядя, боюсь, будут осложнения. Она ведь княжна, а ты знаешь, как большевики относятся к голубой крови!

— Да-а, кстати, твой прадедушка Евгений Романов был женат на княгине Муромской, мужа которой, каперанга, смыло за борт во время шторма… Пожалуй, это вовсе не кстати…

Ольга порылась в вещах и достала паспорт Натальи Соловьевой.

— Вот какой документ у меня есть. Умерла одна цирковая артистка, которая ехала вместе с нами, и друзья мне его отдали.

— А это выход! — оживился Всеволод Александрович. — Завтра вы сможете расписаться. Так это теперь называется. Печать в паспорт поставят, и вы муж и жена! Оля возьмет твою фамилию, и никто не узнает о её княжеском происхождении… Конечно, имя Ольга вам придется забыть. Да, я и сам его люблю, но что поделать! Отныне она — Наташа, и должна жить с этим именем, как будто её заново окрестили!

Ян вбежал в комнату, схватил со стены ружье, проверил на ходу: заряжено! — и тоже помчался к лесу. Он услышал с той стороны звук выстрела и побежал ещё быстрее, насколько это было возможно. Его сердце, будто колокол, вызванивало: "Беда! Беда!"

Он не добежал до первых деревьев всего два шага, как ему навстречу вышел Андрей с Олесей на руках. Волосы девушки, прежде заплетенные в косу или упрятанные под платок, теперь русой волной спадали с руки Андрея, на которой покоилась голова девушки.

— Дай, я понесу! — бросился к нему Ян.

— Нет! — покачал головой Андрей, глядя перед собой безжизненными глазами. — Я сам.

Он на миг остановился подле Яна — юноша с ужасом увидел рукоятку ножа, торчащего из груди Олеси — и, еле шевеля губами, произнес:

— Там в лесу коса наша осталась, забери.

И понес дальше свою страшную ношу, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из правой руки, — видимо, её задела пуля, вырвав и клок рубашки…

Что делать? До оставленной косы ли теперь? Так ничего и не придумав, Ян поплелся в лес. Он нашел место, где лежала погибшая Олеся. Примятая трава и сломанные ветки указали путь, по которому бежал Андрей. Юноша не знал, долго ли он шел, но косы все не было и приходилось идти, пока он не споткнулся о… чью-то отрезанную голову! Голова и в смерти скалилась от ужаса, а её глаза почти выкатились из орбит.

В мозгу Яна возникла картина: убегающие бандиты, за которыми воплощенным ночным кошмаром гонится с косой в руке обезумевший Андрей. Первый, кому острой косой снесло голову, успел лишь оглянуться. Зато второй успел выстрелить. Видимо, страх застил ему глаза — выстрел в упор только оцарапал Андрею руку. Коса проткнула бандита насквозь и пришпилила к земле, точно булавка бабочку…

Юноша не стал выдергивать из трупа косу, а просто побрел назад. То, что Олеси больше нет в живых, никак не укладывалось в его голове.

Андрей положил Олесю на кровать и теперь стоял перед нею на коленях, в безумной надежде вглядываясь в её лицо.

— Доченька, — шептал он, — доченька!

Увидев вошедшего Яна, он попросил:

— Янек, вытащи кинжал! У меня никак не получается, а ей ведь больно!..

Ян хотел это сделать, но никак не мог заставить себя потянуть за рукоятку. Ему казалось, что Олеся не умерла, а просто крепко спит, и если вытащить кинжал, кровь из неё выльется и тогда уже точно она не проснется… Он будто попал в другой мир, где обычные вещи приобрели другую, не присущую им жуткую сущность и даже звук его собственного голоса звучал приглушенно, точно издалека.

Теперь все вокруг Ян видел не целой картиной, а разрозненными кусками. Мертвые глаза Олеси, — их надо закрыть, подумал он, — пустые остановившиеся глаза Андрея, кинжал, будто вросший в тело девушки, муха, назойливо бьющаяся о стекло и, наконец, звук подъехавшей брички, разорвавший замкнутый круг глухого тяжелого сна наяву…

— Выйди, это Григорий приехал, — сказал Андрей, почти не разжимая губ.

— Что такое, почему нас не встречает невеста?! — радостно кричал Григорий, помогая вылезти из повозки священнику и какой-то бедно одетой рыжеволосой девушке. — Почему она не встречает гостей, неужто все перед зеркалом вертится?!

— Григорий… — попытался остановить его Ян, но тот уже взбегал на крыльцо.

— Где моя дорогая сестренка?!

Несколько мгновений спустя из хаты донесся его отчаянный крик.

— Нет, господи, только не это! Ты не можешь отнять её у меня!

Священник, уже было поставивший ногу на крыльцо, удивленно посмотрел на Яна.

— Олесю убили, — с трудом выдавил тот.

Идущая за священником девушка испуганно вскрикнула:

— Кто убил? Когда? Меня ведь привезли молодых обвенчать!

— В лесу. Только что. Видимо, дезертиры.

— Упокой, господи, её душу, — перекрестился священник и решительно поднялся на крыльцо.

Приезжая девушка торопливо последовала за ним, будто не поверив сообщению Яна.